Среди зарубежных антропологов специалистов по России немного. Еще меньше тех, кто занимается изучением собственно русских. Административные сложности с проведением долговременных полевых исследований в советское время, усиленные традиционным этнографическим интересом к "экзотическому", привели к тому, что объектом устойчивого внимания зарубежных антропологов в России продолжают во многом оставаться малочисленные народы и народности, компактно проживающие в удаленных районах Европейского Севера, Сибири и Дальнего Востока. Еще одним результатом ограниченности доступа к непосредственному изучению русских стала маргинализация самого этнографического знания: изначальная невозможность длительных включенных наблюдений была со временем компенсирована в общественных науках либо социологическими экспресс-методами (опросы и фокус-группы), либо анализом опубликованных и архивных документов. И хотя эта ситуация продолжает сохраняться - "русское поле" в западном обществоведении преимущественно "колонизировано" политологами, историками и филологами - в последние 7 - 10 лет наметилась устойчивая тенденция "реабилитации" и этнографического наблюдения, как метода сбора исследовательского материала, и антропологического обобщения, как способа интерпретации символических структур и практик иной культуры. "Русские разговоры" Н. Рис, ярко обозначившие начало этой тенденции, были удачно продолжены серией текстов, в которых пристальное внимание к деталям "повседневной жизни" и особенностям "обыденного разума" в России сопровождались концептуальным анализом политических, социальных, экономических, культурных условий, благодаря которым и эта "жизнь", и этот "разум" обрели свой статус "обыденных" и "повседневных", т.е. воспринимаемых и воспроизводимых "по привычке", машинально, не задумываясь (см., напр.: Pesmen 2000; Humphrey 2002; Paxson 2005). Адресованные прежде всего англоязычной аудитории, которая либо совсем не знакома с российскими реалиями, либо знакома с ними очень поверхностно, э ... Читать далее