В кровавой схватке

Волны всенародного возбуждения, тревог, горестных раздумий, вызванные смертью Сталина, постепенно спадали. Жизнь входила в нормальную колею. Однако перед новым руководством партии и страны встали сложнейшие международные, организационные, экономические, идеологические проблемы. Ведь за многие годы в высших сферах управления сложилась привычка ждать по всякому вопросу указаний Сталина. Об этом на заседаниях президиума и пленумах ЦК после смерти Сталина говорил Хрущев: "Раньше мы жили за широкой спиной Сталина. Мы все возлагали на Сталина. Мы знали, что все правильно решит Сталин. И мы жили спокойно. А теперь надеяться не на кого. Надо все самим решать. И решать вопросы сложные. Тут тебе и международные дела, и экономика, и литература... Вот я вчера поздно вечером звоню Булганину. Спрашиваю: "Николай, ты чего делаешь? - Читаю. - Что читаешь? - Журнал "Коммунист". - Видите, какое дело. Когда это мы читали "Коммунист" или другие журналы? А теперь приходится...".

Конечно, Хрущев говорил о том, что было характерно для него самого. Он действительно никогда ничего не читал: ни книг, ни журналов. И не ощущал в этом никакой потребности. А о других он судил по образу и подобию своему. На самом же деле в составе президиума ЦК, Совета Министров, среди членов ЦК, депутатов Верховного Совета было много превосходно образованных марксистов, блестящих инженеров, конструкторов, экономистов, военачальников, литераторов. По уровню культуры советский народ в целом вышел в авангард человечества.

Но что смерть Сталина предъявила неизмеримо более высокие требования к руководящему ядру в государстве - это бесспорно. В чем заключались самые неотложные проблемы? Не в области экономики. Здесь пока во всем действовала инерция гигантской, хорошо отлаженной машины. Социалистическая индустрия шла на подъем. В Москве все выше вздымались к небу грандиозные высотные здания: Московский университет, Котельническое, смоленское, на площади Восстания, на Каланчевской улице. В апреле 1953 г. вступила в строй новая великолепная линия метро со станциями Арбатская, Смоленская, Киевская.

1 апреля 1953 г., уже по сложившейся традиции, народ был порадован очередным снижением розничных цен. Сталин был решительным сторонником неуклонного снижения цен. Он не раз обосновывал это с позиций политической

Продолжение. См. Вопросы истории, 1998, NN 3 - 7.

стр. 3

экономии социализма, поясняя, что наша социалистическая индустрия действует в условиях абсолютной монополии, так как частнособственнических промышленных предприятий нет и страна ограждена от мирового рынка монополией внешней торговли. Внутри страны, при старом планировании цен, конкуренции между предприятиями фактически нет. Товаров широкого потребления не хватает. В этих условиях, говорил он, систематическое снижение цен есть самое мощное средство воздействия на промышленность с требованием повышения производительности труда, улучшения качества продукции. Снижение цен на товары широкого потребления - это кнут против косности и застоя, а также самый надежный путь к увеличению реальной заработной платы.

Одним из тяжких последствий хрущевщины в области экономики был отказ от политики снижения цен и, наоборот, переход к политике открытого и скрытого повышения цен на товары широкого потребления. Это серьезно сказалось в будущем на всей хозяйственной и политической конъюнктуре в стране. Проведенное 1 апреля 1953 г. снижение цен распространялось почти на все продукты и товары массового потребления: хлеб, муку, крупы, зерно, мясо, рыбу, масло, сахар, водку, ткани, готовую одежду, обувь, мыло, хозяйственные товары. Оно охватило и общественное питание. Это было шестое снижение цен после войны. Предыдущие пять снижений привели к снижению цен на товары массового потребления в 2 раза по сравнению с четвертым кварталом 1947 года. Шестое снижение было самым крупным. Оно дало прямую выгоду населению в размере 53 млрд. руб. в расчете на один год. Это было большой экономической победой, особенно выразительной на фоне неуклонного роста дороговизны в капиталистическом мире.

В сфере искусства тоже продолжался бурный подъем. Я не изменял своим привычкам, сложившимся за 30 лет жизни в столице. Беспредельная любовь к музыке, к искусству вообще, с неодолимой силой тянула меня в Большой театр, на симфонические концерты в консерваторию, во МХАТ, в Малый театр, театр оперетты. Каждая театральная удача наполняла душу радостью. Я испытывал чувство величайшей гордости за триумфальные успехи нашего театрального искусства во всем мире. Большой театр блестяще осуществил постановку "Аиды" Дж. Верди. Талантливый режиссер Б. Покровский, выдающийся оперный дирижер А. Мелик-Пашаев и никому не ведомая молодая, но Богом помазанная художница Т. Старженецкая вдохновенно воплотили на подмостках Большого полное драматизма творение великого итальянского мастера. Великолепны были Г. Нэлепп в партии Радамеса, В. Давыдова в партии Амнерис, И. Петров и П. Лисициан в партиях Рамфиса и Амонасро. В антракте я высказал свои чувства восторга и благодарности Мелик-Пашаеву и Нэлеппу, а через несколько дней, при встрече в театре, - и Давыдовой.

Вскоре Большой театр возобновил бессмертную оперу Ж. Бизе "Кармен". Но постановка во всех отношениях получилась посредственная. В конце мая был возобновлен и "Князь Игорь" А. П. Бородина. Здесь показал свое выдающееся дарование художник Ф. Федоровский. С огромным успехом выступили в партиях князя Игоря и князя Галицкого А. Иванов, А. Пирогов и И. Петров. К. Голейзовский блестяще поставил половецкие пляски.

Но Большой театр не только возобновлял постановки классических произведений. В июне состоялась долгожданная премьера оперы Ю. А. Шапорина "Декабристы". Композитор писал эту оперу без малого четверть века. Произведение рождалось в муках. В бытность мою руководителем агитпропа ЦК Н. С. Голованов и композиторы Шапорин и Хренников несколько раз обращались ко мне с просьбой облегчить "муки родов". Главная трудность заключалась в либретто. Нужно было положить в основу оперы исторически достоверный сюжет и вместе с тем придать изложению романтико- героическую окраску, что обусловливалось жанровыми требованиями и особенностями оперного искусства. Следовало привлечь для консультаций ученых-историков, композиторов, режиссеров, музыковедов. Я по мере сил и возможностей старался помочь этому делу.

стр. 4

И вот партитура готова. За постановку взялся один из выдающихся советских режиссеров Н. П. Охлопков - человек большой творческой фантазии и хорошего вкуса. Та же Старженецкая вместе с Петрицким дали опере великолепное художественное оформление, а Мелик-Пашаев - музыкальную интерпретацию. Премьера показала, что Шапориным создана глубоко впечатляющая опера, с великолепным симфоническим развитием, полными драматизма ариями, мастерски сделанными хорами - в общем, опера, которая прочно войдет в репертуар музыкальных театров страны.

Художественный театр поставил горьковских "Дачников" с участием таких прославленных артистов, как А. Тарасова, К. Еланская, О. Андровская, М. Яншин, М. Прудкин, А. Кторов, В. Ершов и др. Москва, короче говоря, оставалась меккой театрального искусства.

Однако были и большие, неотложные задачи, немедленного решения которых властно требовала жизнь. Прежде всего - внешнеполитические проблемы. К моменту смерти Сталина международная обстановка оставалась достаточно напряженной. Стало окончательно ясно, что великие державы, связанные когда-то узами антигитлеровской коалиции, после войны разделились и пошли двумя разными путями. Советский Союз последовательно проводил свою политику борьбы за мир, за свободу и независимость всех государств - больших и малых. Страны англо-американского блока повернули руль своей политики на старый, империалистический путь.

Американские самолеты зверски бомбили Пхеньян и другие города и села народно-демократической Кореи. Французский империализм продолжал вести кровопролитную войну против народов Индокитая, поднявшихся на освободительную борьбу за свою независимость. В германском вопросе великие западные державы попирали заключенные после войны соглашения о создании единой, миролюбивой, демократической Германии. Созданием "бизоний", а затем ФРГ они встали на путь сепаратных действий с целью увековечить раскол Германии, ремилитаризировать Западную Германию и превратить ее в очаг милитаризма и агрессивного реваншизма. Знаменосцем реваншизма стал германский федеральный канцлер К. Аденауэр, которого У. Черчилль в своей речи 11 мая 1953 г. объявил мудрейшим германским государственным деятелем со времен Бисмарка.

Правительства США, Великобритании и Франции затягивали решение вопроса об Австрийском договоре в демократическом духе. То, что советская страна уверенно наращивала темпы своего экономического развития и на всех парах двигалась вперед, вызывало глубокую тревогу в лагере реакции. Намеренно разжигалась антисоветская военная истерия, был взят курс на новую гонку вооружений. Одним из мрачных проявлений этой истерии было сфабрикованное в США "дело" супругов Розенбергов.

Двое американских граждан - Этель и Юлиус Розенберги, скромные, милые люди, родители двух малолетних детей, были схвачены американскими спецслужбами и обвинены в шпионаже в пользу Советского Союза. Весь мир знал, что они невиновны. Освобождения Розенбергов требовали на массовых демонстрациях протеста рабочие Нью-Йорка, Пекина, Рима, Лондона, Москвы, Парижа; такие выдающиеся писатели, как Т. Манн, Ф. Мориак, И. Эренбург и др.; студенческие ассоциации всего мира; все, вплоть до Ватикана. Тем не менее Этель и Юлиус Розенберги были казнены на электрическом стуле. Но это - с одной стороны. С другой же, - начавшийся распад всей колониальной системы империализма втягивал все новые и новые народы Азии и Африки в орбиту национально-освободительных движений.

Вскоре было подорвано вековое владычество Британии в Индии. Индия разделилась на два государства - Индию и Пакистан. Власть перешла к господствующим классам этих государств. По тому же пути пошли народы британских колоний - Цейлона и Бирмы, а также голландской колонии Индонезии. В Египте изгнан был король Фарук, и национальные силы Египта потребовали от англичан убраться из зоны Суэцкого канала. Налицо были все признаки того, что 70-летий период британского владычества в Египте приходит к концу. В июле 1952 г. в Египте произошел

стр. 5

революционный переворот. Тираническая власть продажного и морально растленного короля Фарука была свергнута. В последующие годы этот чревоугодник и феноменальный развратник прожигал свою жизнь в Европе и умер, сидя за столом в одном из притонов Рима в обществе проститутки. Стодолларовая бумажка, браунинг, защитные очки, зажигалка - вот все, что было найдено в карманах этого арабского Креза, в сказочно роскошных покоях которого в Каире и в Александрии мне вскоре довелось побывать.

В Египте началась антиимпериалистическая, антифеодальная революция. Недолго длился период президентства генерала Нагиба. Вскоре он был снят с поста и заточен в каком-то тайном убежище в пустыне. С 1952 г. власть перешла к группе молодых военных, входивших в организацию "Свободные офицеры". Главой государства и исполняющим обязанности президента Египетской республики стал подполковник египетской армии, в прошлом генеральный секретарь организации освобождения Гамаль Абдель Насер. И - начался период глубоких реформ и борьбы за обеспечение политической и экономической независимости Египта. События же в Египте породили цепную реакцию национально- освободительных движений на Арабском Востоке, в Африке.

Освещая в "Правде" шаг за шагом ход этой борьбы, я, конечно, никак не мог предположить тогда, что скоро мне в роскошном дворце свергнутого короля Фарука доведется обсуждать с президентом Насером и его соратниками коренные вопросы экономического и государственного развития Египта.

Так или иначе, в 1953 г. антиимпериалистическая, национально-освободительная борьба уже охватила народы Туниса, Марокко, Мадагаскара, Золотого Берега, Кении, Малайи, Филиппин и многих других государств. И это принципиально меняло обстановку на мировой арене и открывало для нас новые перспективы.

В этой сложной обстановке осуществлялась внешняя политика Советского Союза. Непосредственное руководство ее было сохранено за Молотовым. Эта политика характеризовалась некоторыми традиционными чертами, сложившимися при Сталине. Важнейшими из них были: всесторонний учет всех экономических, политических, классовых и иных сил, породивших данное явление международной жизни; мастерское умение применять категории и законы марксистской диалектики для анализа конкретной международной ситуации; понимание необходимости при анализе международных событий учитывать постоянно действующие факторы, отделять их от временных; умение использовать неизбежные противоречия между капиталистическими странами, их блоками и союзами в целях ослабления сил войны и реакции, в интересах дела демократии, мира и социализма; разумное использование в арсенале дипломатических средств ленинских положений о компромиссах: условия и возможности применения компромисса, пределы компромисса, ожидаемый срок действия, плюсы и минусы и т. д.; мудрость и неторопливость при выработке внешнеполитической акции, с тщательным взвешиванием орудий и средств такой акции, возможного резонанса и ожидаемого практического результата; умение сочетать текущие, конъюнктурные дипломатические меры, подчиняя их основным политико-стратегическим задачам Советского государства как государства социалистического, обязанного взвешивать любую свою внешнеполитическую акцию в контексте коренных интересов международного рабочего класса и народов колониальных и зависимых стран, борющихся за свое освобождение.

Эти черты советской внешней политики и советской дипломатии принесли нашему государству величайшие победы на международной арене: всеобщее признание Советского Союза; весомость каждого его слова во внешнеполитических документах; все большее возрастание социалистических сил на земном шаре и ослабление сил капиталистических; разгром германской и японской милитаристских машин в ходе второй мировой войны и образование великой социалистической коалиции держав в Европе и Азии, объединившей третью часть всего человечества.

Всей предшествовавшей историей советской внешней политики и совет-

стр. 6

ской дипломатии были подготовлены две ее триумфальные победы в ходе второй мировой войны, которые будут изумлять не одно поколение будущих историков. Советский Союз расколол сложившийся в предвоенные годы единый фронт капиталистических государств и оказался в рядах великой антигитлеровской коалиции, вместе с США, Англией, Францией и множеством других государств, действовавших сообща против держав фашистской оси; Советский Союз на весь период Отечественной войны с Германией нейтрализовал империалистическую Японию, устранив для себя грозную опасность сражаться на два фронта. Эти две дипломатические победы в огромной мере предрешили ход и исход второй мировой войны и всей последующей истории человечества.

Осмотрительность Молотова при подготовке им любой внешнеполитической акции после смерти Сталина даже усилилась. Он гораздо чаще, чем прежде, стал приглашать к себе на совещания ученых и журналистов-международников. На таких совещаниях и в самом аппарате МИД, после определения позиции по данному вопросу тщательно взвешивалось, в какой форме осуществить данную акцию: заявление посла, интервью заместителя министра или министра иностранных дел, заявление министерства иностранных дел, нота и какой тип ее (памятная записка, вербальная нота и т. д.), интервью либо заявление главы правительства или заявление правительства и т. д.

Среди средств и инструментов внешней политики Сталин и Молотов как опытные политики, дипломаты и журналисты (оба прежде были "правдистами") первостепенное значение придавали печати. По многим международным вопросам Сталин и Молотов считали вполне достаточным и эффективным средством выступление в печати. В таком случае редактору "Правды" или "Известий" предлагалось подготовить такую-то статью. Иногда указывалось прямо: поручить, скажем, Д. Заславскому написать необходимую статью или фельетон.

После обсуждения и доработки проекта статьи у главного редактора она направлялась на рассмотрение "наверх", то есть в президиум ЦК. Иногда окончательный текст утверждался здесь, и главный редактор газеты без разрешения не мог изменить в тексте ни единой запятой. Иногда члены президиума ЦК передавали каждый в отдельности свои замечания главному редактору, и тот вырабатывал и публиковал окончательный текст.

В отдельных случаях Сталин сам писал внешнеполитические статьи. Я уже упоминал, что он не любил работать со стенографисткой. И если статья делалась здесь же, на президиуме, Сталин обычно медленно, взвешивая каждое слово, диктовал текст, а Молотов или Маленков, или Жданов, или помощник Сталина Поскребышев, или главный редактор газеты записывали этот текст. Такая работа могла длиться много часов подряд. Подобный метод применял иногда и Молотов. И бывало, что работа начиналась днем, а заканчивалась на рассвете следующего дня. После завершения шлифовки текста тщательно взвешивалось, какую форму придать публикуемому материалу: корреспонденции или авторской статьи, статьи за подписью псевдонима или "Обозревателя", редакционной статьи или передовой, сообщения ТАСС и т. д. В таких случаях точно определялось и место статьи в газете: на какой полосе, подвалом или трехколонником и т. д.

Так же тщательно взвешивалась и процедура дипломатических приемов, в зависимости от значения каждого из них и намерения подчеркнуть особое расположение или нерасположение к кому-то из представителей зарубежных стран: кто должен принять иностранного гостя, или гостей, в каком помещении, кто должен и не должен присутствовать, и т. д.

Я говорю об этих, казалось бы, технических вопросах потому, что они составляют арсенал внешнеполитических средств, которым нужно умело пользоваться. Позже, когда сложилась система личной власти Хрущева, все процедурные условности были отброшены, весь арсенал дипломатических средств был перевернут вверх дном. По крупнейшим и очень мелким внешнеполитическим вопросам стал в конце концов

стр. 7

выступать почти исключительно один Хрущев. Причем выступал он чуть ли не ежедневно (а то и несколько раз в день), где придется и как придется. Совершенно не учитывались при этом значение вопроса, которому посвящено выступление, и его возможный международный резонанс. Поэтому очень мелкий дипломатический вопрос неожиданно мог стать предметом горячих излияний Хрущева на сессии Верховного Совета. И, наоборот, крупная международная проблема, которая требовала обстоятельного правительственного заявления, могла быть лишь скороговоркой задета в какой-нибудь случайной беседе со случайным лицом.

То же произошло и с дипломатическими приемами. Покрылись паутиной апартаменты для дипломатических приемов МИД. Работники МИД стали забывать нормы дипломатического этикета. Хрущев начал сам принимать всех приезжих гостей - нужных и не столь нужных. Местом приемов стал исключительно Большой кремлевский дворец, куда, по велению Хрущева, его сопровождали не только все члены президиума и секретари ЦК - сюда скопом валили все члены ЦК, министры, депутаты Верховных Советов, артисты и писатели, генералы и маршалы. Все дипломатические приемы превратились в широчайшие пиршества.

Что касается печати, то Хрущев ревниво следил за единственным: чтобы все речи его печатались во всех главных газетах. Поэтому иногда в одном номере нагромождалось по две и даже по три обширнейших речи Хрущева. Остальное в печати его мало интересовало.

Но все эти хрущевские "новшества" сложились гораздо позже. А пока первостепенное значение, которое придавал Молотов печати в проведении советской внешней политики, прямо и непосредственно отразилось на моей жизни и деятельности.

Я рассказывал выше, какую огромную роль Сталин отводил марксистскому учебнику политической экономии внутри нашей страны и на международной арене. Работа над учебником подходила к концу, но все же жизнь моя состояла из ночной работы в качестве главного редактора "Правды" и дневной, урывками, работы над учебником. Но пока был жив Сталин, совмещение с грехом пополам удавалось. Вскоре после его смерти дело осложнилось.

В Подмосковье, где завершалась наша работа над учебником, пришла нарядная весна. Могучие излучения солнца пьянили землю, деревья, травы, жаворонков. Умытая теплыми дождями озимь отливала изумрудным блеском. Все животворящие соки земли мощно прорывались через ее согретую кору и в какой-то волшебной реторте природы становились подснежниками, черемухой, одуванчиками, хлебами, березовыми листьями, цветущими липами, сиренью... У меня под окном, среди вишен и яблонь, стоял старенький сарайчик, покрытый дранкой. И год назад, и сейчас я наблюдал, как черно-лакированные грачи свирепо раздирали его крышу на щепу и, взметнувшись на вершины старых тополей и дубов, сооружали свои гнезда. В воздухе стоял ликующий гомон птичьего царства. Какая силища жизни!

Перед вечером по правительственному телефону позвонил Молотов: "Товарищ Шепилов, где вы сейчас находитесь? - Я за городом, в комиссии по учебнику политической экономии. - Вот по этому поводу я и хочу с вами говорить. Мы должны будем сейчас проводить целый ряд очень важных внешнеполитических мероприятий. Без "Правды" это невозможно. А главный редактор отвлечен учебником. - Так я все ночи провожу в "Правде", в том числе и по выходным. К тому же мы скоро завершаем свою работу над учебником. - Я не оспариваю важности работы над учебником. Но у нас сейчас есть вещи поважнее. И надо, чтобы вы теперь целиком сосредоточились на работе в "Правде". Я уже переговорил по этому вопросу с другими членами президиума, и все товарищи того же мнения. Так что я передаю вам указания президиума".

С грустью покидал я свою милую келью с томами "Капитала" и Ленина на письменном столе, с лесной тишиной, ограждавшей нас от шума и грохота повседневной жизни, с выпавшим здесь на мою долю непо-

стр. 8

вторимым счастьем - возможностью творческой работы на поприще пропаганды великих идей марксизма-ленинизма.

Впрочем, авторская и редакторская работа над учебником действительно подходила к концу. Я, как и все другие товарищи, внесли свои последние доли труда, и в 1954 г. миллион за миллионом томов в синих переплетах с тиснением "Политическая экономия. Учебник" устремились по бесчисленным каналам в квартиры рабочих, студентов, учителей, инженеров, врачей, артистов, воинов, пропагандистов. А затем десятки и сотни тысяч экземпляров учебника начали издаваться в Чехословакии, Болгарии, Японии, ГДР, Польше, Англии, Китае, Дании, Франции, Норвегии, Италии - в общем, по всему миру.

Многие вопросы советской внешней политики действительно созрели и ждали своего решения. В этом плане слово Молотова было очень весомым или даже доминирующим. Но теперь вопросы, которые прежде решались путем согласования со Сталиным, выносились на обсуждение в президиум ЦК. Пока еще заседали в том же кабинете Сталина. Все так же внимательно смотрели со стены на выступающих Суворов и Кутузов. Только большой стол для заседаний был передвинут к окнам.

На первых порах Хрущев при обсуждении международных вопросов не брал слова. Очевидно, здесь продолжала действовать инерция прошлого. В последний период жизни Сталина мне несколько раз довелось бывать на заседаниях президиума ЦК при обсуждении некоторых международных вопросов. И я помню случай, когда по сложному дипломатическому вопросу члены президиума высказывали противоположные точки зрения. Сталин медленно расхаживал по комнате своей утиной походкой и попыхивал трубкой. Видно, что он тщательно взвешивал все "за" и "против" и еще не пришел к окончательному решению. Вдруг он остановился напротив Хрущева и, пытливо глядя на него, сказал: "Ну-ка, пускай наш Микита что-нибудь шарахнет..." Одни заулыбались, другие хихикнули. Всем казалось невероятным и смешным предложение Хрущеву высказаться по международному вопросу. Хрущев пробормотал что-то неопределенное, а Сталин, видимо, уже забыв о своей шутке, снова погрузился в размышления. Нечто подобное я наблюдал и еще однажды. Кто мог тогда думать, что пройдет немного, совсем немного, времени, и Хрущев возомнит себя великим международником, что он, не спрашивая никого и ни о чем, будет безапелляционно выносить окончательные решения по любому дипломатическому вопросу, а всякого, кто хоть раз усомнится в его мудрости, - заносить в свой список обреченных на уход.

Это вообще был период, когда во всех речах, передовых и пропагандистских статьях в газетах и журналах ставился вопрос о необходимости коллективного руководства. Маленков как председательствующий на президиуме ЦК и в Совете Министров старался вести дело вполне демократично. С большим тактом и деликатностью пытался он объединить вокруг стоящих задач усилия очень различных людей, всего руководящего ядра. Причем в поведении его самого не было и тени претенциозности. Он старался ничем не выделять себя по сравнению с другими членами президиума. Всем стилем поведения на заседаниях Совета Министров и на президиуме ЦК он как бы говорил: "Я по сравнению с вами не имею никаких преимуществ. Давайте думать вместе. Предлагайте. Я только координирую усилия всех". И он делал это очень естественно и искренно. Я думаю, что у него не было никаких помыслов об усилении роли собственной персоны. Работал он всегда, как вол. После же смерти Сталина личные усилия его удесятерились.

Члены президиума и секретариата ЦК, как я уже говорил, скопом присутствовали на всех конференциях, съездах, торжествах, дипломатических приемах и т. д. Президиум ЦК и Совет Министров, освобожденные теперь от ограничительных пут Сталина, работали регулярно и интенсивно. Члены президиума и секретариата ЦК во имя сохранения единства старались не полемизировать по рассматриваемым вопросам, или, по меньшей мере, не заострять критических замечаний. На первых порах часто критика

стр. 9

заменялась вопросами типа: "А вы не думаете, что предлагаемое решение вопроса может осложнить дело?" Но все это создавало лишь видимость коллективизма.

В своих теоретических работах и выступлениях Сталин многократно говорил о великом значении коллективности руководства. Он приводил в качестве образца коллективности Центральный Комитет партии, в составе которого "имеются наши лучшие снабженцы, наши лучшие военные, наши лучшие пропагандисты, наши лучшие промышленники, наши лучшие кооператоры, наши лучшие агитаторы, наши лучшие знатоки колхозов, наши лучшие знатоки индивидуального крестьянского хозяйства, наши лучшие знатоки наций Советского Союза и национальной политики. В этом ареопаге сосредоточена мудрость нашей партии. Каждый имеет возможность исправить чье-либо единоличное мнение, предложение. Каждый имеет возможность внести свой опыт".

Говорилось это в 1931 году. То, что до наступления хрущевщины Центральный Комитет сосредоточивал в своих рядах все лучшее, талантливое, просвещенное, чем располагала партия, это верно. Но чем дальше отходили мы от дня смерти Ленина, тем больше ослабевали принципы коллективности руководства, и в первую очередь - в руководящих центрах партии.

За три десятилетия сталинского лидерства весь механизм государственного и партийного руководства постепенно утрачивал начала коллективизма и приспосабливался к системе личной власти. В этом плане он был доведен до совершенства. Но это было такое "совершенство", которое неизбежно вело к попранию ленинских норм партийной и советской жизни: механизм государственного управления постепенно покрывался бюрократической ржавчиной, все больше ослабевало действие шестеренок, трансмиссий, приводных ремней от руководящих центров к партийным организациям и членам партии и от партии к беспартийным массам. Переход к истинному коллективизму и к широкой демократизации требовал проведения крупнейших мер по восстановлению и дальнейшему развитию ленинских норм. Но об этом не было и речи.

Словно безнадежный картежник, одержимый страстью обогащения, пытливо всматривается в лица постоянных игроков, изучает их повадки, прикидывает, как он выведет из игры второстепенных противников, а затем, играя ва-банк, нанесет решающий удар самому опасному партнеру, - так терпеливо готовил свою игру ва-банк темный выжига из Калиновки Никита Хрущев. Фаворит Сталина, почитатель Молотова, выдвиженец Кагановича, соратник Булганина, друг Маленкова и Берии, Хрущев своими маленькими подпухшими свиньими глазками осторожно и подозрительно осматривал поле действий: что же получилось после смерти Сталина? Какова расстановка сил? Кто партнеры? Кто опасен? Кто неопасен? Впоследствии историки и психологи с изумлением будут искать ответ на вопрос: откуда у малограмотного человека, глубоко захолустного по манерам и мышлению, оказалось столько тонкой изворотливости, двурушничества, иезуитства, вероломства, лицемерия, аморализма в достижении своих целей?

Упоминалось уже, что по всенародному и всепартийному мнению единственным достойным преемником Сталина был Молотов. Но Молотов сам не проявлял ни малейших намерений встать у руля государственного корабля. С непревзойденной дисциплинированностью и воспитанностью он ждал, как решится вопрос о его роли, статусе "коллективным разумом" - президиумом ЦК. Это облегчило задачу Хрущева. Еще у смертного одра Сталина он, заручившись поддержкой Булганина-Маленкова-Берии, выводит Молотова фактически на вторую линию руководства. Внешне на капитанском мостике встал Маленков. Как уже говорилось, он, по поручению Сталина, делал политический отчет ЦК на XIX съезде партии. А мартовская сессия Верховного Совета СССР 1953 г. избрала его главой правительства - Председателем Совета Министров СССР.

Маленков затеял коренную реконструкцию кремлевских апартаментов Сталина. Он только начал входить в свою роль главы правительства

стр. 10

в общении с дипломатическим корпусом. Но Хрущев весьма откровенно давал понять молодому преемнику Сталина всю призрачность его положения, и то, что он может удержаться на своем посту, лишь соблюдая достаточную покорность. Мощный волкодав в игре с ласковым пуделем то снисходительно потреплет тяжелой лапой по голове, то пощекочет носом по брюху, то вдруг оскалит клыки и зловеще зарычит: ни-ни, не балуй... Незлобивому и мягкосердечному пуделю кажется в таких случаях благоразумным ласково лизнуть покровителя в нос и постараться вернуть его благорасположение.

Принюхиваясь ко всем и вся, Хрущев с самого начала хорошо понимал, что покладистый Маленков - это не главное препятствие на его пути к вершине власти. Маленков вел себя в отношении Хрущева с поразительным тактом и доброжелательством. Он прощал ему нередкие насмешки и иронические побасенки в свой адрес. Он старался вместе с ним пообедать. Он подгадывал окончание работы так, чтобы в одной машине поехать домой со службы или с частых в то время приемов. Хрущев и Маленков даже поселились рядом, в соседних домах на Остоженке, и пробили в разделяющей их особняки стене калитку.

Когда требовали того условия затеянной игры или Хрущеву нужно было особое благорасположение Маленкова для проведения какой-нибудь операции, он милостиво принимал знаки внимания Маленкова. Но как только надобность в этом отпадала, он недвусмысленно давал понять, что в конце концов все зависит от него, Хрущева, и добивался принятия еще какой-нибудь меры, оттесняющей Маленкова на второй план.

Так, уже 14 марта 1953 г. пленум ЦК по предложению Хрущева освободил Маленкова от обязанностей секретаря ЦК КПСС. Прошло немного времени, и Хрущев поставил на президиуме вопрос об отказе от установившейся со времен Ленина традиции, в силу которой на заседании президиума (политбюро) ЦК председательствует не Генеральный секретарь ЦК, а Председатель Совета Министров (Народных Комиссаров).

На этом заседании Хрущев вел себя раздраженно. Правая ноздря у него подергивалась вверх, угол рта отходил к уху, лицо приобретало злобное, бульдожье выражение: "Почему это Маленков должен председательствовать на президиуме? Почему это я и все мы должны подчиняться Маленкову? У нас коллективное руководство. У нас должно быть разделение функций. У меня свои обязанности, у Георгия - свои. Ну, и пусть занимается своим делом..." Вопрос этот Хрущевым был обговорен с основными членами президиума и решен без обсуждения и возражений.

Прошло еще немного времени, и именно покладистому Маленкову поручено было Хрущевым внести на пленуме ЦК предложение об избрании Никиты Хрущева Первым секретарем ЦК КПСС. Таким образом, ловкими шахматными ходами Хрущева твердая договоренность у гроба Сталина никогда больше не допускать гипертрофии роли одного из секретарей ЦК и об упразднении вообще поста Генерального (Первого) секретаря была опрокинута. Вскоре Хрущев потребует снятия Маленкова с поста Председателя Совета Министров, что и будет сделано.

Но пока Маленков - не помеха. Не Маленков был главным препятствием на пути Хрущева. Маленков по своим морально- этическим и волевым качествам не мог, да и не хотел противостоять Хрущеву. Молотов и Ворошилов, Микоян и Каганович, Булганин, Маленков, Первухин и другие руководители- все они были очень различны по своей эрудиции, по своему политическому и хозяйственному опыту, по своему моральному облику. Но все они являлись, если можно так выразиться, представителями "старой школы". Все были безгранично преданы марксистско-ленинскому учению, искренне верили в величие и непогрешимость Сталина, превыше всего ставили интересы партии и так же искренне теперь хотели перейти к коллективному руководству "по- старинке", в соответствии с программно-уставными требованиями; они верили, что теперь коренные вопросы жизни партии и страны можно свободно обсуждать и решать в президиуме, в Совете Министров, на пленумах ЦК на основе воли большинства. Никто

стр. 11

из них и не помышлял о единоличной власти, не рвался к ней. Но были в составе руководящего ядра два человека, которые смотрели на вещи гораздо более практично, без всякой романтики и сентиментальности. Это были Никита Хрущев и Лаврентий Берия. Оба жаждали власти. Оба хорошо понимали, что после смерти Сталина механизм единоличной власти не был сломан и сдан в музей древностей. Он сохранился полностью, и нужно было лишь овладеть им и снова его запустить.

Как два хищника, они всматривались друг в друга, принюхивались друг к другу, обхаживали друг друга, пытаясь разгадать, не совершит ли другой свой победоносный прыжок первым, чтобы смять противника и перегрызть ему горло. Хрущев хорошо понимал, что среди всего руководящего ядра партии Берия - единственный серьезный противник и единственное серьезное препятствие на пути его вожделений. К тому же этот противник - опасный. В его руках - все дело охраны Кремля и правительства; все виды правительственной и другой связи; войска МВД и пограничной охраны. Малейший просчет с его, Хрущева, стороны - и голова его будет снесена. Вот почему когда Хрущев, пока в глубокой тайне, наедине с самим собой, решил уничтожить Берию, он взял курс на интимное сближение с ним. Все вдруг оказались свидетелями неразрывной дружбы Хрущева и Берии.

Лаврентий Берия упивался своим новым положением. В его руках - необъятная власть. Он все может. Ему все доступно. А над ним, по существу, никого нет, никакого реального контроля. Сталина нет. Какое счастье! Жить, теперь жить по- настоящему, никого не боясь. Надо все знать. Обо всех. Всю подноготную. И всех держать "за жабры". Надо обличить Сталина, развенчать его, истребить память о нем. Пусть все знают, что Берия - не тиран, а демократ. Надо теперь же внести ряд записок, проектов постановлений: за мир, за законность, за демократию, за суверенитет национальных республик. Надо объявить всеобщую амнистию. Надо построить и подарить навечно каждому члену президиума ЦК особняк в Москве и роскошную виллу на побережье Черного моря. Пусть знают все, кто такой Берия! Бурная деятельность Берии началась, как только саркофаг с набальзамированным телом Сталина был поставлен в Мавзолее.

Первой сферой, в которой Берия очень весомо заявил о том, что отныне с его словом нужно считаться, была сфера внешней политики. Это было неожиданно, так как до сих пор Берия не проявлял особой активности в этой области.

Вскоре после смерти Сталина была опубликована речь одного из государственных деятелей Запада, в которой затрагивался ряд кардинальных вопросов международных отношений. Молотов как министр иностранных дел подготовил в связи с этой речью проект пространной статьи для печати. Проект был сделан со всей тщательностью, присущей стилю работы Молотова: выделены узловые вопросы, расставлены необходимые акценты. Я принимал посильное участие в разработке этой статьи. Затем проект ее был в редакции "Правды" набран и разослан членам президиума для обсуждения.

Я присутствовал на этом заседании президиума. Председательствовал Маленков. Представленная Молотовым статья без особого обсуждения была дружно одобрена. Были предложены лишь две-три мелких редакционных поправки. Казалось, что вопрос закончен. Но в этот момент слово попросил Берия, заявивший, что у него есть поправки. И начал читать напечатанный на машинке совершенно новый текст статьи, в котором из проекта Молотова не было взято ни одного абзаца, ни одной фразы. Берия читал страницу за страницей, без особого выражения, со своим сильным грузинским акцентом. В переглядываниях членов президиума чувствовалась нарастающая неловкость и смущение: как теперь быть? Молотов сидел неподвижно, сохраняя непроницаемое выражение лица, и ритмично давил сукно стола тремя пальцами, словно он уминал хлебный мякиш. И только в маленьких, хитроватых глазках Хрущева я увидел насмешливое ликование. Он переводил исподлобья свой взгляд с одного на другого из заседав-

стр. 12

ших и как бы говорил: "Имейте в виду, завтра будет так и по всем другим вопросам..." Я думаю, что именно с этого заседания Хрущев начал непосредственную тактическую подготовку среди членов президиума к уничтожению Берии. Статья Берии была написана в агитационном стиле, исполнена штампованными фразами. Должно быть, писали ее приближенные к Берии недоучившиеся совпартшкольники, провинциальные газетчики. Берия кончил читать: "Вот мои поправки к статье товарища Молотова".

И Берия обвел всех присутствующих своими мутно-серыми глазами, прикрытыми сильными стеклами пенсне. Лицо его часто подергивалось в нервном тике. Иногда он высоко задирал голову и смотрел на кого-нибудь из-под нижнего края пенсне.

Все понимали, что это не поправки к статье Молотова, а контрстатья. И все молчали. Молчание длилось долго. Наконец председательствующий Маленков сказал: "Ну, что ж, примем статью товарища Молотова с поправками Лаврентия". Возражений не последовало. На лице Молотова не дрогнул ни один мускул.

Второй раз я наблюдал Берию-"международника" уже в июне 1953 года. На президиуме ЦК рассматривался вопрос о наших взаимоотношениях с Германской Демократической Республикой. Часто и конвульсивно подергивая лицом, беспорядочно жестикулируя руками, Берия в уничижительных тонах говорил о складывающемся новом государстве, всячески поносил его. Я не выдержал и подал реплику с места: "Нельзя забывать, что будущее новой Германии - это социализм". Дернувшись, как от удара хлыстом, Берия закричал: "Какой социализм? Какой социализм? Надо прекратить безответственную болтовню о социализме - в Германии!" Он говорил с такой презрительной миной, с такой неприязнью, будто само слово "социализм" и журналисты, которые его применяют, для него непереносимы. Кажется, это был первый, единственный и последний мой диалог с грозным министром внутренних дел.

Вскоре Берия представил в президиум ЦК своего рода "манифест по национальному вопросу". Это был ловко составленный документ с изрядной долей демагогии. В нем Берия обращался к партийным и советским руководителям, к интеллигенции национальных республик Советского Союза. Было более чем ясно, что внесением указанного "манифеста" Берия преследовал отнюдь не благородные государственные цели: бороться с ошибками и извращениями, которые имелись в области национальных отношений в социалистическом строительстве; укреплять и расширять суверенитет союзных и автономных республик и дружбу народов. Нет. Берия хотел завоевать симпатии населения национальных республик, их руководящих кадров: знайте, что я, Берия, за полный суверенитет всех национальных и автономных республик. Я за то, чтобы у руководства стояли только кадры данной национальности. Я за то, чтобы ввести в каждой республике абсолютное господство языка данной национальности.

Все в бериевском "манифесте" преподносилось так, словно намечаемые в нем меры должны были вести не ко все большему сближению разных национальностей, а к разобщению их, к усилению и развитию не интернационалистских начал в жизни народов, а буржуазного национализма. Берия хотел сыграть именно на таких антинародных, националистических чувствах.

Но Берия понимал, что от него больше всего и прежде всего ждут слова, относящегося к сфере законности. Партийные, советские, военные кадры, широкие круги интеллигенции были измучены бесконечными репрессиями и чистками. Когда же этому будет положен конец? Когда же воцарится революционная законность? Когда же можно будет свободно дышать, жить без страха за свою судьбу, судьбу родных и близких?

И Берия, который многие годы был одним из главных источников произвола и беззаконий в стране, решил надеть на себя тогу поборника законности, свободы личности и демократии. Пусть все знают, что Берия против незаконных арестов, против жестокой карательной политики, за замену практики широких репрессий воспитательной работой. Этим он

стр. 13

сразу отмежуется от злодеяний прошлого и предстанет перед всем народом как избавитель от произвола и как страж социалистического правопорядка.

Этим целям должна была послужить прежде всего амнистия. 27 марта 1953 г. был опубликован разработанный Берией Указ Президиума Верховного Совета СССР "Об амнистии". Такой широкой амнистии советское правосудие не осуществляло никогда. По этому указу освобождались из мест заключения, освобождались от других мер наказания все преступники, осужденные на срок до пяти лет включительно, все осужденные за должностные и хозяйственные, а также почти за все воинские преступления, независимо от срока наказания, все осужденные мужчины старше 55 лет и все осужденные женщины старше 50 лет. Всем осужденным на срок свыше пяти лет сроки наказания сокращались наполовину. Все следственные дела и дела, не рассмотренные судом указанных выше категорий, прекращались.

Практически в местах заключения была оставлена лишь небольшая группа осужденных за наиболее тяжкие контрреволюционные преступления, за крупные хищения социалистической собственности, бандитизм и умышленное убийство. Вся остальная масса преступников освобождалась, с них снималась судимость и поражение в избирательных правах.

Первая реакция на амнистию среди населения была положительной. Но вот в города, рабочие поселки, в колхозы и совхозы, на курорты, вокзалы и пристани хлынула масса освобожденных. Среди них были воры-рецидивисты, злостные хулиганы с многократными судимостями, преступники, осужденные за изнасилование, нанесение тяжких телесных повреждений, мошенники, растратчики, взяточники и другие уголовники.

Резко выросло число убийств, массовых краж, грабежей, тяжелых форм хулиганства. Многие населенные пункты оказались буквально терроризированными. Люди боялись выходить на улицы, ходить в кино и театры. С наступлением темноты ставни запирались на тяжелые засовы, и жители с тревогой и страхом ждали наступления рассвета. Мутные потоки уголовщины докатились до Свердловска, Тбилиси, Баку, Киева, Ленинграда. Наконец, они прорвались и в столицу. Настроения тревоги все нарастали. Поползли зловещие слухи, что Берия распустил всю уголовщину умышленно, что он готовит уголовную гвардию для своих особых целей.

Но тут произошло одно событие, которое вызвало у всей интеллигенции и в широких слоях народа вздох облегчения. 3 апреля 1953 г. меня и редакторов других центральных газет пригласили в ЦК партии. Здесь нам было сказано, что тщательной проверкой, проведенной под руководством МВД СССР, была установлена лживость всех обвинений, на которых было построено так называемое "дело врачей". Это относилось и к одному из главных обвинителей по этому делу - врачу Кремлевской больницы Лидии Тимашук. Она явилась разоблачителем выдающихся профессоров "кремлевки", которые якобы умышленно ставили больным руководителям партии и правительства неправильные диагнозы, назначали неправильное лечение и тем самым умерщвляли их. "За помощь, оказанную правительству в деле разоблачения врачей-убийц", Тимашук 21 января 1953 г. была награждена орденом Ленина. Теперь же было заявлено, что Тимашук являлась секретным агентом органов государственной безопасности и писала свои доносы и разоблачения в соответствии с теми заданиями, которые разрабатывались и давались ей органами МГБ. Затем на этих доносах базировалось обвинение.

4 апреля в печати было опубликовано сообщение МВД СССР о прекращении "дела врачей" как основанного на лживых обвинениях, и о полной реабилитации всех привлеченных по этому делу лиц. Здесь нет возможности описать, каким мукам подверглись за месяцы заточения выдающиеся советские врачи, большинство из которых к этому времени переступило порог своего 60-летия. Отменен был и Указ Президиума Верховного Совета о награждении лжесвидетельницы Тимашук орденом Ленина. Прекращение "дела врачей" воспринималось всем обществом как конец, или, во всяком случае, как начало конца тех вопиющих беззаконий и произвола, в условиях которых мы жили не одно десятилетие.

стр. 14

Лаврентий Берия, который был главным постановщиком инсценировок "заговоров", "покушений", "шпионских дел", выступал теперь в роли блюстителя законности и правопорядка. Ради собственного реноме он даже запрятал в Лефортовский изолятор некоторых своих сообщников.

Положение Берии могло укрепиться быстро и необратимо. Вот почему Хрущев решил, что нужно действовать безотлагательно. Промедление смерти подобно. Однако устранение Берии требовало очень тщательной подготовки и соблюдения величайшей осторожности. В руках у Берии была вся охрана Кремля и все комиссары госбезопасности, несшие службу охраны каждого из высших руководителей. В его подчинении были пограничные войска, дивизии МГБ, милиция. Он распоряжался всеми видами правительственной связи и превосходно использовал ее в своих целях: после ареста Берии было обнаружено огромное количество роликов с записью телефонных разговоров членов президиума ЦК. Поэтому все подготовительные разговоры и действия приходилось вести, соблюдая величайшую конспирацию: в саду на прогулке, шепотом во время просмотра кинокартины и т. д. Берия имел своих соглядатаев и свои микрофоны повсюду.

Самое сложное и тонкое в подготовке было: как заручиться согласием и активным участием в операции по изъятию Берии членов президиума, всех или не всех посвящать в это дело. Если не всех, то кого посвящать? С кого начать? В каком порядке, кому и с кем говорить дальше? Кому и как поручить техническую сторону операции? Все части запущенного механизма должны были сработать безотказно. Малейшая осечка могла привести к катастрофе: ради сохранения своего положения на вершине пирамиды власти Берия пошел бы на все.

Позже, вспоминая прошлое, я спросил как-то у Хрущева: все ли были единодушны в вопросе об устранении Берии? Все ли прошло в этом плане гладко? Он ответил: "Ну, как вам сказать... Вячеслав (Молотов. - Д. Ш. ) сразу, с полуслова, понял все и определил свою позицию. Когда я намекнул ему, что, мол, вы видите, как ведет себя Берия, и что возникает вопрос, не устранить ли нам его с того поста, который он занимает, пока положение не приняло опасный характер, Молотов посмотрел на меня очень понимающе и задал только один вопрос: как, только устранить? После такого вопроса все было ясно, и разговор пошел в открытую. Булганина уговаривать не пришлось. Он все понимал как положено. Самым сложным казался на первых порах вопрос о Маленкове. Все знали о закадычной дружбе его с Берией: они всюду вместе приходили, вместе сидели во всех президиумах, вместе уходили, ну, словом, водой не разольешь. Как тут подступиться? Ведь все можно погубить и самому себе петлю на шею надеть. Но я видел, что и Егору (Маленкову. - Д. Ш .) не по себе. Он ведь тоже, как и все мы, понимал, что Берия торопится занять место Сталина и что в его руках такие средства, что он может с любым из нас сделать все, что угодно. После первых же нескольких заседаний президиума было ясно, куда Берия гнет. Положение Маленкова было сложным. Как председатель на заседаниях президиума он пробовал смягчать положение, но из этого ничего не получалось. Что ни заседание, кто бы ни вносил какой вопрос, Берия - свой контрпроект. А выступить против - черт его знает, чем это будет пахнуть.

Наконец, вижу, Егор сам начал меня прощупывать. Один раз, другой осторожно сказанул мне, что Лаврентий "все осложняет". Постепенно я увидел, что Егора допекло, и рискнул на разговор. Ну, и нужно сказать, что держался он во всей операции очень твердо".

Я спросил: "Значит, единодушно действовали?" Фыркнув очень характерным для него и своеобразным приемом - надутыми губами, так что они испускали звук "пф", Хрущев сказал: "Анастас (то есть Микоян. - Д. Ш .), как всегда, был обтекаем, и трудно было его понять. Он соглашался с тем, что поведение Берии неподходящее, но заявлял: "Он же не потерянный человек..." Из этой беседы с Хрущевым я так и не вынес твердого убеждения, был ли Микоян хоть частично посвящен в предстоящую операцию. Или, прощупав его и не будучи уверенными в его поведении, Микояна так и не посвящали в это дело, и он узнал о состоявшейся

стр. 15

конкретной договоренности по делу Берии только на самом заседании, решившем судьбу Берии, причем и здесь он выступил со своим тезисом: "Он же не потерянный человек".

Любопытно, что через 11 лет от Микояна пришлось скрыть и всю операцию со снятием Хрущева. А на заседании президиума, решившем вопрос об отстранении Хрущева, он повторил ту же формулу: "Он же не потерянный человек"... Всем посвященным в дело было ясно, что отстранить Берию демократическим путем будет невозможно, его сообщники привели бы в действие всю идеально отлаженную за эти годы машину службы государственной безопасности против любых руководителей партии и правительства. Отстранить Берию от занимаемых им постов можно было только путем внезапного ареста и заключения под стражу его и его сообщников по МВД, с тем, чтобы все последующие должностные и судебные процедуры осуществлялись в условиях его строгой изоляции.

Могут сказать: это недемократично и неконституционно, ведь речь шла о первом заместителе премьер-министра страны, маршале, члене президиума ЦК и т. д. Да, это действительно было недемократично и неконституционно. Но к этому времени волей Сталина и логикой всего многолетнего развития сложилось положение, при котором органы государственной безопасности вышли из-под контроля партии и государства. Более того. Они оказались над партией и государством, и главари этих органов признавали слово и власть единственного человека в стране - Сталина. Причем в последнее время и сам Сталин со страхом взирал на продукт своего порождения и начал сторониться Берии. Он оказался в положении волшебника, который, вызвав к жизни злых демонов, никакими заклинаниями уже не мог совладать с ними. Кому же поручить проведение такой сложной и конспиративной операции над Берией? При сложившихся условиях в стране оставалась единственная реальная сила, которая могла ее осуществить, - армия, ее высший генералитет.

Из состава последнего и была отобрана группа наиболее доверенных лиц, которые ни при каких условия не сдрейфили бы. В числе других в эту группу входили: маршал Г. К. Жуков, командующий артиллерией Советской армии главный маршал артиллерии М. И. Неделин, командующий войсками Московского военного округа К. С. Москаленко, назначенный вскоре командующим войсками Московского округа ПВО генерал армии П. Ф. Батицкий и некоторые другие. Перед ними и была поставлена задача в назначенное время и в назначенном месте арестовать Берию и надежно изолировать его затем на период следствия и судебного разбирательства.

Наступили последние дни июньского солнцестояния. Столица изнывала от зноя. Москвичи, как куры в раскаленный день, жадно ловили воздух раскрытыми ртами. Даже ночи не приносили прохлады. Завершались последние приготовления к операции. Изъять и обезвредить надо было не только самого Берию, но и его ближайших сподвижников, которые могли повлиять на ход и исход операции.

Накануне условленного дня члены президиума ЦК заседали. На следующий день назначено было заседание президиума Совета Министров, в который входили Председатель Совета Министров СССР и его первые заместители, то есть те же члены президиума ЦК - Берия, Молотов, Булганин и Каганович. Последующий ход событий Хрущев не раз живописно излагал нам: "После заседания поехали по домам, на дачи на одной машине втроем: я, Берия и Маленков. Дорогой шутили, смеялись, рассказывали анекдоты. Я хотел всем нашим видом и поведением показать, что все в полном порядке. Все-таки где-то в душе копошилось сомнение: не пронюхал ли он, подлец, что-нибудь о нашей подготовке. Тогда - хана. Он упредит нас и передушит всех, как цыплят. Все последние дни я уж так ухаживал за ним, так в любви ему объяснялся, что дальше некуда. И в этот вечер нежности продолжались. Видно, он ни о чем не догадывался.

Сначала завезли домой Егора (Маленкова. - Д. Ш. ). А я решил доставить Берию прямо до порога, чтобы душа была спокойна, что он прибыл

стр. 16

домой и до утра останется там, а утром - все совершится. Выйдя из машины, мы еще долго вдвоем гуляли, и я горячо говорил ему, какие он большие и толковые вопросы после смерти Сталина сумел поставить...

- Подожди, Никита, - отвечал явно польщенный Берия, - это только начало. Все решим. Кто нам теперь помешает? И сами жить будет по-другому. Работать будем по-другому. Вот я уже предлагал вам, а вы все ежитесь, канитель разводите. Давайте я своими строительными организациями каждому члену президиума построю по особняку: один в Москве или под Москвой, как хочешь, другой - на Кавказе, на берегу Черного моря: хочешь - Крым, хочешь - Пицунда, где хочешь, такие особняки, пальчики оближешь! - Берия тут вкусно причмокнул губами. - И вручить каждому члену президиума особняки от имени правительства в собственность: пускай живут. Пускай дети живут. Пускай внуки живут. Что, мы не заработали себе таких пустяков?

- Верно, верно, Лаврентий, надо подумать об этом. Дело неплохое. Давай на днях обсудим это. - Ну, будь здоров, дорогой. Давай поспим малость. Завтра ведь дела текущие. Отзаседаем, а там давай вместе пообедаем... - Я, - заключал Хрущев, - долго и горячо тряс его руку, а сам думал: ладно, сволочь, последний раз я пожимаю твою руку... И на всякий случай завтра надо все-таки в карман пистолетик положить. Черт его знает, что может быть... Но все обошлось благополучно и было сработано по плану. Собрались в Кремле в назначенный час. Повестка дня была объявлена заранее. Председательствовал Маленков".

По рассказам Хрущева, Егор был бледнее обычного, и под глазами у него были коричневые мешки; видно, провел тяжелую ночь. Но держался он уверенно и спокойно. Как только закрылась дверь за последним из членов президиума, обязанным быть на заседании, в соседней комнате собрались вооруженные маршалы, готовые к выполнению задания. Маленков: "Прежде чем приступить к повестке дня, есть предложение обсудить вопрос о товарище Берии". Берия дернулся так, как будто его ударили по лицу: "Какой вопрос? Какой вопрос? Ты что несешь?!"

Но в действие вступила тщательно разработанная процедура. Лаврентию Берии сказано было в лицо жестко и гневно все, что нужно было сказать, и прежде всего главное: что он метит в новые диктаторы, что он поставил органы государственной безопасности над партией и правительством, что он замыслил и разыгрывает свои собственные планы.

В первые минуты Берия был ошарашен. Конвульсивно подергиваясь, он переводил расширенные холодные рыбьи глаза с одного члена президиума на другого: что это такое? Подкоп под него? Сговор? Да ему стоит сказать только одно слово, и любой из них будет раздавлен, как букашка. Он дико озирался вокруг, словно искал какую-то заветную кнопку, которую достаточно будет нажать, или обычный телефон, в который следовало только отдать короткое приказание, чтобы вся его чудовищная истребительная машина пришла в движение. Он так хорошо знал все тайны этой машины!

Но с каждым мгновением он не столько понимал разумом, сколько ощущал всем холодеющим нутром, что это - не недоразумение. Не проработка. Это что-то страшное и неотвратимое. А когда было сказано, что он арестован и будет предан следствию и суду, зелено-коричневая краска поползла по его лицу - от подбородка к вискам и на лоб.

В зал заседаний вошли вооруженные маршалы. Они эскортировали его до машины. Заранее было условлено, что помещать Берию во внутреннюю тюрьму на Лубянке или в Лефортовский изолятор нельзя: здесь были возможны роковые неожиданности. Было решено содержать его в специальном арестантском помещении Московского военного округа и под воинской охраной. Туда и был доставлен этот государственный преступник. Дни и ночи специальная охрана из отобранных офицеров под наблюдением маршала Батицкого несла здесь конвойную службу. В тот же день были изолированы и обезврежены ближайшие сподвижники Берии по МВД.

Вечером я, как обычно, находился в своем рабочем кабинете

стр. 17

в "Правде", готовил очередной номер. Зазвонила кремлевская "вертушка". Говорил П. К. Пономаренко, бывший тогда кандидатом в члены президиума ЦК: "Товарищ Шепилов? Мы все сейчас в Большом театре. Товарищи интересуются, у вас в номере завтра не идет никакая статья Берии? - Нет, у нас никакой статьи его не поступало. - А нет ли какого-нибудь упоминания о Берии в какой-либо связи или просто его фамилии? - По-моему, нет, но я сейчас еще проверю в полосах. - Да, пожалуйста, сделайте это, чтобы его имя в завтрашнем номере никак не фигурировало. - Хорошо... - Ну, а об остальном - завтра". По одному этому звонку Пономаренко, не зная еще ничего, я понял, что Берия низвергнут.

2 июля в Свердловском зале Кремля открылся пленум ЦК. Доклад президиума ЦК по делу Берии сделал Маленков. Пленум продолжался шесть дней. Я испытывал величайшую радость и гордость за свою партию, за ЦК, за его руководящее ядро. Какое чудовище обезвредила партия! Как смело и прозорливо предотвратила она возможность появления и функционирования новоявленного Кавеньяка!

Конечно, думал я тогда, очень прискорбно, что такой выродок добрался до поста министра внутренних дел, получил звание советского маршала. Но, видимо, таковы беспощадные законы классовой борьбы. Разве Евно Азеф, руководитель боевой организации эсеров, не был провокатором? Разве такой же мерзкий провокатор Малиновский не стал руководителем думской фракции большевиков? Мы, говорил Ленин, строим социализм, оставаясь по колени в грязи старого общества.

После ареста Берии мы все ходили опьяненные от радости. Теперь конец всякому произволу, необоснованным арестам. Конец зловещей деятельности особых совещаний. Конец бесчисленным концлагерям. Мы очистим строящееся чудесное здание социалистического общества от всякой мерзости, которую понатащили в него гнусные перерожденцы ежовы-абакумовы-берии. Мы восстановим и незыблемо утвердим ленинские нормы жизни в партии и в стране.

Сразу после ареста Берии и его сообщников в МВД СССР был послан секретарь ЦК КПСС Н. Н. Шаталин, чтобы без промедления взять все в свои руки, предотвратить возможность любых неожиданностей со стороны окопавшихся там бериевцев и приступить к превращению министерства внутренних дел в орган, отвечающий требованиям ленинской партийности и истинным моральным нормам страны социализма.

Шаталин был давним соратником Маленкова по аппарату ЦК, много лет занимался кадровыми вопросами. Сразу после смерти Сталина Шаталин на мартовском пленуме был переведен из кандидатов в члены ЦК и избран в состав секретариата ЦК. Теперь его послали на горячий период в органы государственной безопасности.

В докладе Маленкова и в многочисленных выступлениях членов ЦК на пленуме приводились красноречивые факты, показывавшие мерзкое обличие Берии и его преступную деятельность.

Само собой разумеется, что Берия не допускал и мысли, что чей-то посторонний взгляд когда-либо может заглянуть в его личные сейфы в Кремле, на Лубянке и дома. С ключами от них он не расставался ни на секунду. И вот эти сейфы вскрыты. Здесь и материалы слежки за членами президиума, прослушивания их разговоров. Здесь заготовки возможных будущих доносов и дел, которые могли быть состряпаны против любого руководящего деятеля партии и правительства. Здесь огромные списки - адреса и телефоны девушек и женщин, на которых остановился похотливый взгляд этого морально растленного карателя. Здесь платочки, чулочки, безделушки, которыми он расплачивался с некоторыми партнершами, разделявшими услады этого Селадона в министерском обличий. О, он, Берия, так щедр!

Он не раз повелевал своим опричникам доставить ему в особняк либо на одну из конспиративных квартир такую-то актрису, или секретаршу, или школьницу. И это выполнялось неукоснительно. После делового дня, сле-

стр. 18

дуя из Кремля, он не раз велел своим телохранителям втащить к нему в машину проходящую по тротуару девушку, икры которой ему приглянулись. И такие операции технически выполнялись безупречно. Но ведь он осыпал своих избранниц такими милостями и щедротами! Любые редкостные напитки и яства у ложа! Платочки и чулочки! Гарантия умерщвления плода, если сладострастные утехи оставили такой нежелательный след, или отправки новорожденного в государственные ясли.

Выступавшие на "пленуме члены ЦК ратовали за то, чтобы изменить в корне сложившееся за многие годы совершенно нетерпимое положение с органами государственной безопасности. Эти органы фактически давно вышли из-под коллективного контроля партии и встали над государством и партией. Пленум единодушно признал Берию виновным в преступных антипартийных и антигосударственных действиях, направленных на подрыв Советского государства, виновным в вероломных попытках поставить МВД СССР над правительством и КПСС.

Пленум принял решение - вывести Л. П. Берию из состава ЦК и исключить его из рядов Коммунистической партии Советского Союза как врага партии и советского народа. Одновременно с этим Президиум Верховного Совета СССР постановил: снять Л. П. Берию с поста первого заместителя Председателя Совета Министров СССР и с поста министра внутренних дел СССР и дело о его преступных действиях передать на рассмотрение Верховного Суда СССР. Новым министром внутренних дел был назначен С. Н. Круглов.

Июльский пленум ЦК обязал все партийные организации взять под неослабный и систематический контроль деятельность органов МВД в центре и на местах. Пленум признал необходимым серьезно укрепить органы МВД партийными работниками, значительно усилить партийно-политическую работу среди чекистов. Мы расходились с пленума счастливые и окрыленные.

Хрущев рассказывал позже о том, что как-то в присутствии Берии зашел разговор о безопасности и авторитете руководителей. Берия сказал в этой связи: "Если бы меня посмел кто-нибудь тронуть, то немедленно вспыхнуло бы восстание в войсках и весь народ поднялся бы..." Но... Берия сидел в каземате Московского военного округа. Охраняли его военные. Никакого восстания не вспыхнуло, а в народе было всеобщее ликование - хищник загнан в клетку!

В первый период Берия находился в шоке. Он, всемогущий Берия, одного слова которого еще вчера было достаточно, чтобы разбить жизнь любого человека, замуровать его навечно в изоляторе или концлагере, послать его на плаху, - он, Берия, за толстыми тюремными стенами в одиночке? У него отобраны шнурки от ботинок, поясной ремень, подтяжки, даже пенсне (возможное использование стекол которого вызывало, видимо, некоторое опасение). Он подвергнут самым унизительным процедурам обыска и осмотра, вплоть до зубных коронок и заднего прохода.

В своем клокочущем негодовании он забыл, что к нему применили пока лишь ничтожнейшую долю норм и правил из того кодекса человекоистязания, одним из главных авторов которого он был и который испытали на своем теле, на своих костях, на своем мозге сотни тысяч людей.

Шок сменился клокочущей злобой и жаждой деятельности. Он вскакивал с железной койки и как тигр, только что запертый в клетку, носился по камере: "Если бы дать знать Кобулову или Гоглидзе, или кому-нибудь из моих людей на Лубянке, они разнесли бы этот каменный каземат вдребезги...".

Но он хорошо понимал, что ни Кобулова, ни Гоглидзе, ни других его верных опричников уже нет на Лубянке. Они тоже, наверное, где-нибудь в надежных камерах. Он чувствовал, что вся кровь его, кровь древних менгрельских предков вскипает в жилах и нестерпимо жжет щеки, уши, сердце. И он готов был завыть от дикой злобы и бессилия страшным звериным воем: "Как же он, он, Берия, позволил так обвести себя вокруг пальца?! И, главное, кому - этому безграмотному вахлаку Никите

стр. 19

Хрущеву. Это его рук дело! Ишь, каким другом прикинулся! Все в любви клялся... А я-то... Ведь я носом чуял в последние дни, что что-то не то. Я ловил иногда на себе его злобные взгляды, которые он тайком бросал на меня, но он тотчас же расплывался в улыбке, когда я с ним встречался взглядом. Как же я не подумал как следует, почему он стал так часто бегать ко мне, провожать домой? Я думал, что он заискивает передо мной, побаивается меня. О, теперь видно, на что способен этот кулак. А что если открыть глаза Маленкову? Ведь Никита скоро уничтожит и его! А что если здесь спасение?"

И Берия мобилизовал всю свою изобретательность, чтобы (как он ошибочно думал) тайно послать записку Маленкову. Записка начиналась так: "Георгий, не верь Никите..." Но Маленков сразу же огласил эту записку на президиуме ЦК. Берия изощрялся еще и еще... Но все было бесполезно. Следствие шло, и в его ходе развертывалась страшная картина тяжких преступлений, совершенных Берией и его сообщниками, - злоупотребления властью, корыстные действия и глубокое моральное разложение этого сатрапа.

Перед лицом непреложных фактов и неопровержимых улик Берия, вчера еще клокочущий злобой вулкан, постепенно стихал. Он все яснее понимал, что спасения нет, все кончено. Никакое чудо свершиться уже не может. Сознание безысходности положения было невыносимым, оно жгло грудь, будто туда всадили раскаленный стержень.

Чтобы умерить эту боль, он усилием воли вытаскивал из кладовых мозга эротические истории прошлого и пропускал их через сознание. Спортсменка, кинозвезда, продавщица магазина, машинистка, певица, врач, балерина, еще кинозвезда, стенографистка, школьница - около 300 имен занес он в свой интимный список распутства, хранившийся в одном из служебных сейфов.

При слове "школьница" в памяти всплыла прошлогодняя история. Мутно-серые, всегда слегка гноящиеся глаза Берии остановились на фигуре проходившей по тротуару девочки- подростка. Она доставлена была к его ложу. Последствием акта насилия для школьницы стала беременность. Вскоре все стало известно ее матери. Пренебрегая великой опасностью, она как-то подкараулила всесильного сановника и со слезами умоляла его спасти дочь. И тут произошло небывалое. До сих пор Берия не останавливался перед прямыми расправами с теми из его жертв, которые осмеливались разгласить такую "государственную тайну" или пытаться искать защиты. Здесь же события развернулись в другом направлении.

В дачном поселке работников МГБ по Владимирскому шоссе появился вдруг дом с глухим трехметровым забором. Кто поселился там и что происходило за этим забором, никто, даже из сотрудников МГБ, проживавших в поселке, не знал. Видели, что за непроницаемые ворота ежедневно проходила крытая автомашина, скорее всего, с продовольствием. Членов семей сотрудников, приближавшихся иногда к таинственной даче в поисках грибов, люди наружной охраны строго предупреждали: "Нельзя здесь ходить".

И только однажды стряпуха из таинственной дачи с опаской прошептала жительнице соседнего участка, что за высоким забором живет "девочка с грудным ребенком", а при ней - мать. И приезжает сюда редко-редко какой-то очень большой начальник...

Что произошло в темной душе этого феноменального развратника: шевельнулось ли у него чувство жалости к загубленной жизни девочки, родилась ли гордость, что, оказывается, он, Берия, переболевший всеми мерзкими болезнями, может еще быть отцом ребенка, - трудно сказать. Известно только, что на второй день после ареста Берии кто- то позвонил у калитки таинственной дачи и громко сказал в смотровое окошечко, чтобы больше не ждали машины с продуктами...

23 декабря 1953 г. специальное судебное присутствие Верховного Суда СССР под председательством маршала И. С. Конева признало виновным в государственных преступлениях Л. П. Берию и его сообщников - бывше-

стр. 20

го министра государственной безопасности СССР В. Н. Меркулова, бывшего заместителя начальника одного из управлений МВД СССР, а затем министра внутренних дел Грузинской ССР В. Г. Деканозова, бывшего заместителя министра внутренних дел СССР Б. З. Кобулова, бывшего начальника одного из управлений МВД СССР С. А. Гоглидзе, бывшего министра внутренних дел УССР П. Я. Мешика и бывшего начальника следственной части по особо важным делам МВД СССР Л. Е. Влодзимирского.

Всех их Верховный Суд приговорил к высшей мере наказания - расстрелу, с конфискацией лично им принадлежавшего имущества, с лишением воинских званий и наград. В тот же день приговор был приведен в исполнение. Вслед за тем началось выкорчевывание корней бериевщины.

В Грузии понесли суровое наказание бывший министр госбезопасности Грузинской ССР Рухадзе и его сподвижники. В Азербайджанской ССР - бывший министр госбезопасности, а затем первый секретарь ЦК Компартии Азербайджана Багиров. В декабре 1954 г. в Ленинграде состоялся открытый судебный процесс по обвинению в тяжких государственных преступлениях бывшего министра государственной безопасности СССР В. С. Абакумова, бывшего начальника следственной части по особо важным делам МГБ СССР А. Г. Леонова, бывших заместителей начальника следственной части по особо важным делам В. И. Комарова и М. Т. Лихачева и бывших сотрудников МГБ СССР И. А. Чернова и Я. М. Бровермана. Приговором военной коллегии Верховного Суда СССР Абакумов, Леонов, Комаров и Лихачев были приговорены к высшей мере наказания - расстрелу, а Чернов и Броверман - к длительным срокам заключения в исправительно-трудовых лагерях. Еще в 1953 г. были ликвидированы такие внесудебные органы, как особое совещание при МВД СССР, которое выносило приговоры без судебного разбирательства, являлось орудием массовых нарушений революционной законности и по постановлению которого погибли многие десятки тысяч ни в чем не повинных людей.

Таким образом, осуждением Берии и его сообщников было положено начало ликвидации всяческого произвола и восстановления в стране революционной законности. Вот почему разоблачению Берии искренне радовались все: руководящие деятели партии и государства, вся партия, вся интеллигенция, весь народ.

Всеобщую радость разделял, конечно, и Хрущев. Он говорил в этот период и позже о разоблачении Берии многократно и многословно повсюду: на заседании президиума и секретариата ЦК, на его пленумах, на широких совещаниях и съездах в Кремле, на бесчисленных дипломатических приемах. На таких приемах, разгорячившись обильными дозами алкоголя, он, в присутствии жен ответственных работников, дипломатов, иностранных корреспондентов и официантов, начинал излагать и смаковать всякие подробности бериевщины.

На первых порах все или многие относили это за счет "простоты", "непосредственности" Никиты Сергеевича: "Он же в институте благородных девиц не обучался", "Он дипломатических академий не проходил", "Рабочий человек, ну, подпил малость, рассказал все откровенно, что тут плохого"... Конечно, после строгости и взвешенности каждого шага, жеста, каждого слова на официальных и неофициальных приемах в сталинские времена все это казалось такой новью. Во всяком случае, донесения дипломатов и иностранных корреспондентов в свои департаменты невольно становились подробными и красочными: "Так все меняется в Московском Кремле".

Во всех своих живописаниях Хрущев не забывал отметить свою особую роль в разоблачении бериевщины (что соответствовало истине), а при случае - пустить стрелу в адрес "некоторых дружков Берии". К чувству общей радости у Хрущева примешивалась и радость, так сказать, "делового" порядка. С казнью Берии Хрущев убрал со своего пути единственного конкурента, который с такой же жаждой, как и сам Хрущев, рвался облачиться в диктаторские доспехи. Правда, в официальной табели о рангах руководящего ядра Хрущев, после устранения Берии, еще не занял лидиру-

стр. 21

ющего места. Но движение явно шло в этом направлении, притом в стремительном темпе.

На следующий день после смерти Сталина на совместном заседании пленума ЦК, Совета Министров и Президиума Верховного Совета СССР Хрущеву определено было в руководящем ядре пятое место - после Маленкова, Берии, Молотова, Ворошилова. Теперь, с июля 1953 г., он во всех публикациях был передвинут на третье место - после Маленкова и Молотова. Но, как говорится, лиха беда начало.

Цель Берии и Хрущева была одна - взобраться на вершину пирамиды власти. Но шли они к этой цели разными путями и методами. Берия пытался решить эту задачу, опираясь на всемогущество органов государственной безопасности, фактически подотчетных и подконтрольных только ему. Решение этой задачи такими методами не было утопией. Но здесь была своя очень слабая сторона. После героической, благородной и славной деятельности органов ЧК времен Ленина, времен Дзержинского - Менжинского, деятельности, завоевавшей ЧК всенародную любовь и уважение, наступила другая полоса. Чудовищный произвол 1937 - 1938 гг. и последующих лет, видимые всему народу злодеяния Ежова - Абакумова - Берии породили вокруг органов МГБ атмосферу страха и всеобщего отчуждения. Утверждение режима личной власти на этой шаткой базе исключало его устойчивость, не говоря уже о том, что такой режим не мог рассчитывать на какое-либо признание народа.

Одержимый гипертрофированным честолюбием, Хрущев рвался к вершине власти посредством овладения партийным аппаратом. Через партийный аппарат, по его замыслу, можно было подчинить себе все и вся.

В связи с этим после освобождения Маленкова от обязанностей секретаря ЦК Хрущев, как я уже упоминал, потребовал освобождения Маленкова и от функций председательствующего на заседаниях президиума ЦК. Председательствовать и на президиуме, и на секретариате теперь стал Хрущев.

Вслед за этим Хрущев потребовал восстановить упраздненный пост Генерального (Первого) секретаря ЦК, и с сентябрьского пленума ЦК 1953 г. занял этот пост. Теперь в его руках сосредоточивалось руководство всеми важнейшими делами партии и страны, выдвижение, назначение, отстранение и перемещение всех руководящих партийных, советских, военных, культурных и других кадров. Это дало возможность Хрущеву в последующий период произвести огромную перестановку кадров. Причем главным в перестановках и выдвижении были не такие критерии, как преданность партии и народу, образованность, талантливость, знание дела, честность, добропорядочность работника и иные высокие политические, гражданские и моральные качества человека. Нет, главным для выдвижения на самые высокие посты стал критерий иной - в какой мере Хрущев мог положиться на данного человека.

Исходя из этого принципа вскоре на многих партийных и государственных постах стали появляться во множестве "свои люди" - невежественные, невысоких деловых и моральных качеств. Но за ними водилась слава людей, "вхожих к Хрущеву" и преданных ему. Особенно важное значение в этой связи во всем государственном механизме Хрущев придавал двум участкам: армии и государственной безопасности.

Руководствуясь своими критериями, Хрущев уже через несколько месяцев после падения Берии (с 1954 г.) добился назначения председателем Комитета государственной безопасности И. А. Серова. Это был глубоко аморальный и невежественный человек, прямо и непосредственно причастный ко многим злодеяниям органов госбезопасности в прошлом.

Но он в 1939 - 1941 гг. работал на Украине при Хрущеве наркомом внутренних дел УССР и все последующие годы был очень близок к нему и готов с холопским усердием выполнять его любые противозаконные указания и удовлетворять личные хрущевские прихоти.

Что касается армии, то постепенно все талантливые, самые прославленные в войну и горячо почитаемые в народе полководцы из маршальско-

стр. 22

го состава и высшего генералитета были постепенно отстранены от занимаемых постов и превращены в "свадебных генералов". На их место Хрущев выдвинул полководцев "по образу и подобию своему". А чтобы пустить тут корни поглубже, Хрущев вскоре занял посты председателя Высшего Военного Совета и Главнокомандующего Вооруженными Силами Советского Союза.

Теперь, после устранения Берии и проведения ряда организационных мер, в руках Хрущева оказались все важнейшие рычаги партийного руководства и государственного управления. Можно было приступать к "реформаторской деятельности" таким образом, как представлял себе это Хрущев.

Хрущев становится у кормила власти

Будущие историки приложат немало усилий, чтобы ответить на многие сложные вопросы и объяснить многие социальные парадоксы. Как могло случиться, что Хрущев оказался у кормила власти? Как оценить его реформаторскую деятельность? В чем состоял положительный вклад Хрущева в общественную и государственную жизнь страны? И был ли такой вклад? Почему на протяжении целого десятилетия Хрущев мог порой беспрепятственно выдвигать самые невероятные и фантастические прожекты, за осуществление которых народ расплачивался дорогой ценой? Как советский государственный и общественный строй мог выдержать такое попрание экономических законов?

Нужно полностью порвать с марксизмом, с историческим материализмом для того, чтобы изображать хрущевщину по следующей схеме. В течение 30-летнего бессменного пребывания у штурвала государственного корабля Сталина не сформировался новый всенародный вождь, который мог бы достойно возглавить страну в период ее поступательного движения к социализму. В этих условиях Хрущев задумал стать новоявленным диктатором. Устранив со своего пути Берию и других конкурентов, он достиг цели. На основе режима личной власти Хрущев развернул "реформаторскую деятельность", которая привела во многих областях экономики, государственной и общественной жизни к тягчайшим последствиям. Это обусловило неизбежность падения Хрущева.

В реальной действительности все было не так просто и прямолинейно. Общественное развитие в нашей стране после смерти Сталина шло очень противоречиво, зигзагообразно, с громадными плюсами и существенными минусами. Новое, прогрессивное, светлое рождалось в муках. Старое, отжившее отступало с боями, а разлагаясь, порой отравляло и новое.

И Никиту Хрущева нельзя представлять себе в образе злодея, как эту роль разыгрывали в старину на провинциальных подмостках. Для того, чтобы понять ход и существо событий в "хрущевское десятилетие", надо иметь в виду действие и противодействие, по крайней мере, следующих закономерностей, сил, факторов, тенденций. Ко времени выхода Хрущева на большую арену общественной жизни (1953 г.) Советский Союз превратился в могучую мировую индустриально-аграрную державу. Всем ходом исторического развития СССР доказано было неоспоримое превосходство социалистической системы над капиталистической. К 1953 г. национальный доход в сопоставимых ценах к уровню 1913 г. составлял: в СССР - 1367%, в США - 295%, в Англии - 171%, во Франции - 145%.

В области промышленности Советский Союз двигался вперед стремительными темпами: за 11 довоенных лет (1930 - 1940) и 11 послевоенных лет (1946 - 1956), то есть за 22 года (до начала ломки всего аппарата управления промышленностью по проектам Хрущева) среднегодовой темп прироста промышленной продукции в СССР составил 16,2%, в США за те же годы - 2,9%, в Англии, - 3,3%, во Франции- 2,6%. По своей промышленной мощи СССР в исторически кратчайшие сроки передвинулся с пятого (в 1913 г.) на второе место в мире и с четвертого - на первое место в Европе.

стр. 23

Эти преимущества Страны Советов делали научно обоснованной убежденность коммунистической партии, всех нас в том, что СССР решит основную экономическую задачу и по своей экономической мощи выйдет на первое место в мире.

Вместо океана раздробленных, частнособственнических отсталых крестьянских хозяйств был создан невиданный в истории строй самого крупного в мире механизированного сельского хозяйства: 4857 совхозов, 9 тыс. машинно- тракторных станций и 93300 колхозов. Возрастала валовая и товарная стоимость продукции сельского хозяйства. Село в корне меняло свой облик, становилось все более благоустроенным и культурным.

Партия проводила в стране глубочайшую культурную революцию: все нации и народности, все слои общества все полнее приобщались к растущим богатствам духовной культуры.

Разумеется, и в промышленности и, особенно, в сельском хозяйстве было много сложных нерешенных задач. А именно - недостаточно использовались такие могучие стимулы роста общественного производства, как материальная заинтересованность каждого предприятия и каждого работника. Недостаточно использовались такие категории и инструменты умножения общественного богатства, связанные с действием закона стоимости, как хозрасчет, рентабельность, цена, прибыль и т. д. Отсюда - серьезное отставание СССР по производительности труда по сравнению с самыми развитыми капиталистическими странами, нехватка товаров народного потребления, низкое качество многих товаров и т. д.

Но при всех этих недостатках за треть века сложилась могучая социалистическая система народного хозяйства, базирующаяся на общественной собственности на средства производства. В отличие от стихийного характера капиталистического хозяйства экономика советской страны подчинялась действию законов планомерного, пропорционального развития народного хозяйства, законов расширенного социалистического воспроизводства.

Конечно, волюнтаристское попрание экономических законов может причинить (и действительно причинило) величайший вред народному хозяйству, но оно не могло изменить природы социалистического способа производства. Пусть ценой дополнительных издержек и жертв, но объективные законы рано или поздно должны пробить себе дорогу, преодолеть субъективистские извращения и восстановить нарушенное равновесие.

Я говорил выше, что объективно Сталин сделал все от него зависящее, чтобы расшатать ленинские основы партийности, парализовать партию как жизнедеятельный союз революционных борцов-единомышленников и сохранить за ней единственную функцию - покорно выполнять все предначертания великого вождя, прославлять его непогрешимость и гениальность. Но слишком глубоки были корни большевистской партии в недрах народа, слишком сильны ее великие ленинские традиции, чтобы эта разрушительная работа могла быть доведена Сталиным до конца.

Это факт, что всемирно-историческая победа советского народа в Отечественной войне 1941 - 1945 гг., фантастически быстрое восстановление разрушенного войной народного хозяйства и триумфальное движение вперед по пути социалистического строительства возвеличили коммунистическую партию. Авторитет партии в массах, в мировом коммунистическом движении, на мировой арене вообще в послевоенный период достиг апогея.

Это ставило известные границы хрущевскому огульному ошельмованию всего прошлого и предъявляло определенные требования к "реформаторской деятельности" Хрущева: для своего общественного признания она должна была, во всяком случае, дать не меньшие и не худшие плоды, чем реформаторская деятельность Сталина. Ты недоволен, ты гневаешься, ты клеймишь прошлое, ты втаптываешь в грязь Сталина - ну, что ж, покажи, на что ты сам способен. И показать это нужно было не на словах, а на деле. Векселя рано или поздно нужно оплачивать.

Как и с чего начиналась реформаторская деятельность Хрущева? Я уже упоминал, что в течение сравнительно долгого периода Хрущев не вмешивался в вопросы внешней политики и не высказывался по ним. Он призна-

стр. 24

вал абсолютный приоритет в этой сфере Молотова и испытывал даже чувство своеобразного почтительного страха перед сложностью международных проблем. Помню, что в одной из бесед со мной, относящихся к этому периоду, Хрущев говорил: "Удивляюсь я на Вячеслава. Какую голову надо иметь! Ведь весь мир надо в голове держать. Это хорошо, что он у нас на этом деле сидит. Надежно. Он не сплошает. И осторожный. А тут и нельзя с бухты-барахты. Да, Вячеслав - голова..."

Но дело в том, что в течение сравнительно длительного периода Хрущев не подвергал ревизии ничего из сделанного при Сталине и в других сферах хозяйственной, государственной и партийной работы, кроме сельского хозяйства. Все сделанное при Сталине он считал правильным, разумным, необходимым. Во всяком случае, в эту пору мы не слышали с его стороны критических замечаний в адрес Сталина, его политики и практических дел. Наоборот. Он всячески подчеркивал величие Сталина, мудрость Сталина, "порядок" при Сталине. И когда кто-нибудь в своем рвении заполучить расположение нового претендента в вожди льстил Хрущеву, противопоставляя его "добросердечность" "злому Сталину", Хрущев, с присущей ему необузданностью, восклицал: "Вот вздумали: Сталин - Хрущев... Да Хрущев говна Сталина не стоит!" Ему, видимо, так понравились эта образность и такая степень самокритичности, что он несколько раз повторял эту фразу и в личных беседах, и на различных официальных заседаниях.

Почти до XX съезда партии по части критики прошлого и руководящих лиц, связанных с этим прошлым, Хрущев вел себя в общем сдержанно. Он закреплял свое новое положение и для закрепления его хотел многим нравиться. Он был доброжелателен ко всем членам руководящего ядра на заседаниях президиума и секретариата ЦК. Не допускал никакой резкости и личных выпадов. Он предоставлял каждому широкую инициативу и права в своей сфере: "Смотрите сами. Решайте сами. Вы лучше меня знаете это дело. Не мне вас учить..."

Такой тон и такие возможности в работе всем импонировали - ведь у всех еще в памяти были живы сталинские нравы. Во всех кремлевских кругах, близких к Сталину, всегда царила атмосфера напряженности, тревожного ожидания и леденящего душу страха.

С водворением саркофага Сталина в мавзолей все почувствовали коренное изменение атмосферы. Дальнейшим шагом в этом направлении был арест Берии. Все говорили: "Как стало легко... Как хорошо..." И Хрущев не упускал случая подчеркнуть это. О значении ареста Берии и о своей роли в этой операции он рассказывал непрестанно.

Чтобы подчеркнуть свою простоту, доступность, свой коллективизм, Хрущев ввел ежедневные совместные обеды для всех желающих членов президиума ЦК и кандидатов в одном из уединенных залов Кремля. Так как мало-помалу во время этих обедов стали обсуждаться на ходу разные дела, вскоре почти все руководители стали участниками этих обедов. По окончании заседаний или приемов Хрущев сажал в свою машину несколько своих попутчиков.

Я уже писал, что сразу после смерти Сталина Хрущев поселился рядом с Маленковым в смежных особняках в районе Метростроевской улицы (Остоженки), а в кирпичном заборе, отделявшем оба особняка, была пробита калитка для постоянного общения. Но вскоре такое отъединение двух от всех остальных показалось Хрущеву неподходящей формой коллективизма. Он распорядился построить каждому члену президиума по особняку - точно так, как предлагал в свое время Берия. И скоро на живописных и любимых москвичами Ленинских (Воробьевых) горах появилась анфилада роскошных особняков. Внутри они были отделаны мрамором и дорогими сортами дерева. От внешнего мира каждый особняк был отделен массивными высокими стенами, по-моему, из желтого туфа. Доступ в каждый особняк пролегал через тяжелые стальные ворота и калиточку. Из двора и садовой беседки хрущевского обиталища, стоявшего на самой бровке Ленинских гор, открывался неповторимый вид на Москву.

стр. 25

Жилищный кризис в Москве в эту пору ощущался с исключительной остротой. Одной из странностей одержимого индустриализацией Сталина было явное пренебрежение к жилищному строительству, хотя каждому ясно, что без должного расширения жилищного фонда нельзя обеспечить неуклонный подъем промышленности высокими темпами. Миллионы москвичей жили скученно в перенаселенных коммунальных квартирах, в старых деревянных домишках без коммунальных удобств и даже в бараках и подвалах.

Поэтому старые члены президиума ЦК (Молотов, Ворошилов, Каганович), давно жившие в Кремле, поеживались от такого новшества и не очень-то рвались на Ленинские горы под всесветное обозрение. Но "коллективизм" обязывал не обособляться. И скоро все члены президиума ЦК обосновались в сверкающих особняках. Рядом с ними было воздвигнуто роскошное спортивное здание с бассейном и другими сооружениями, где можно было холить свое тело с не меньшим комфортом, чем это было у римских императоров. Народ, знавший по изустным преданиям, описаниям и кино спартанскую суровость образа жизни Ленина, сразу окрестил новое поселение ироническим прозвищем "По заветам Ленина".

Я уже упоминал, что в первый период после смерти Сталина Хрущев выражал свой абсолютный пиетет по отношению к нему по всем вопросам. Исключение составлял единственный вопрос - сельское хозяйство. Здесь Хрущев считал себя непревзойденным знатоком и авторитетом, а Сталина - профаном. И когда заходил разговор о сельском хозяйстве, он вздыхал, бил согнутым пальцем себя по лбу, потом по краю стола, что должно было означать, что Сталин ничего не понимал в сельском хозяйстве. Затем на слушателей низвергалась Ниагара слов и рецептов: что нужно сделать, чтобы обеспечить расцвет нашего сельского хозяйства в молниеносные сроки. С сельского хозяйства Хрущев и начал свою реформаторскую деятельность. Как-то, кажется в июле 1953 г., Хрущев вызвал меня и сказал, что будем готовить пленум ЦК, посвященный вопросам сельского хозяйства. Он нарисовал общую картину положения в деревне, поведал о своих планах - как он думает лечить трудности и болезни сельскохозяйственного производства. Хрущев сказал, что было бы хорошо, если бы я с группой ученых-экономистов и работников аппарата ЦК взялся за подготовку резолюции по его докладу на пленуме.

После окончания Московского университета и нескольких лет практической работы я три года учился в Аграрном институте красной профессуры и окончил его. До войны и после нее я опубликовал большое количество работ по вопросам социалистического сельского хозяйства. Не раз привлекался я Московским и Центральным комитетами партии для подготовки различных документов по вопросам сельского хозяйства и экономической теории вообще. Поэтому данное мне Хрущевым поручение никому не показалось необычным. Нам отвели кабинет, который когда-то занимал секретарь ЦК А. А. Андреев, и мы погрузились в работу.

Мне кажется, что наша группа с полной научной добросовестностью проделала большую аналитическую работу. В подготовленном проекте документа был дан всесторонний марксистский анализ социалистического сельского хозяйства: его преимуществ и достижений, трудностей и противоречий развития. Мы пытались сформулировать в этом проекте и основные задачи дальнейшего подъема сельского хозяйства. Главное внимание при этом уделялось решению следующих задач: всесторонняя комплексная механизация (и электрификация) сельского хозяйства; химизация земледелия (в том числе проблема удобрений); перевод всех отраслей сельского хозяйства на научные основы ведения (агротехника, зоотехника); подъем зернового хозяйства - базы всех отраслей сельскохозяйственного производства; повышение урожайности сельскохозяйственных культур и продуктивности животноводства как центральная задача; материальная заинтересованность коллективов (совхозов, МТС, колхозов и работников); вопросы организации труда и повышения его производительности; проблемы улучшения руководства сельским хозяйством.

стр. 26

Но наряду с нашей группой, группой ученых, работала и другая группа - по подготовке доклада Хрущева на пленуме ЦК. Вскоре доклады и большие выступления Хрущева стали весьма частыми, и родился определенный порядок и стиль подготовки их. По сложившейся при Сталине традиции каждое положение таких выступлений приобретало директивный характер. За речами следовали дела и перестановки людей. Последствия их часто бывали очень серьезными. Поэтому имеет смысл сделать отступление и сказать здесь о механизме подготовки выступлений Хрущева.

По своему характеру их можно свести к трем основным группам. Первая группа выступлений - экспромты. Хрущев любил выступать. Он рвался к выступлениям. К концу его пребывания у власти страсть к выступлениям приобрела уже характер явно патологического недержания речи. Но Хрущев не только любил выступать. Он умел выступать. Его речи экспромтом были ржаными, яркими, самобытными. Он обычно приводил много живых примеров и сравнений, пословиц и поговорок. Часто это были вульгаризмы, вроде: "Мы еще покажем им кузькину мать", "Мы не лаптем щи хлебаем", "Он ноздрями мух давит" и т. д.

Иногда, в раздражении, он допускал прямые непристойности. Но живость, образность, бойкость его речей, по крайней мере на первых порах, нравились массовой аудитории. Критическое отношение к ним складывалось лишь постепенно.

Если бы Хрущев был образованным человеком, если бы он обладал элементарной культурой и простейшей школой марксистского мышления, он мог бы быть великолепным оратором. Но мозги его в отношении теории, науки, литературы представляли собой tabula rasa (чистую доску). По вопросам того же сельского хозяйства, в котором он слыл знатоком, он вряд ли за всю жизнь прочитал хоть одну книгу. Знания его черпались из "опыта", в его обывательском понимании.

Вот он что-то увидел при посещении совхоза или колхоза. А посещал он колхозы, совхозы, новостройки часто - он любил разъезжать. Увиденное ему понравилось. И он мог сразу, без проверки, без изучения вопроса со всесоюзной трибуны рекомендовать увиденное всем, всем, всем, хотя потом оказывалось, что видел он этот агротехнический прием в субтропической зоне, и этот прием совершенно неприемлем для центральной или северной зон.

То же относилось к такому источнику, как беседы. Он встречался и разговаривал со многими агрономами, экспериментаторами, учеными. И если собеседник ему понравился, если его рецепт приглянулся, Хрущев мог сразу поднять его на щит. При большой импульсивности Хрущева, его неисправимой склонности к импровизациям такое использование "опыта" приводило порой к трагическим последствиям.

Однако затем стенограмма такого - экспромтом - выступления Хрущева попадала в руки его помощников - Г. Шуйского, В. Лебедева, А. Шевченко. Они привлекали некоторых газетчиков типа Сатюкова и Ильичева, и над текстом производилась препараторско-кулинарная работа. Исключались или смягчались явно неприемлемые части текста. Дописывались новые куски. Вставлялись (к месту и не к месту) цитаты из классиков марксизма. Весь текст подчищался, вылизывался, припудривался. Так как сами препараторы были среднесовпартшкольного уровня, живая речь Хрущева в готовом виде становилась, как правило, хуже. Она теряла свой колорит, оказывалась причесанной под средневзвешенный канцелярский, газетный язык. Но, так или иначе, считалось, что устное выступление приготовлено к публикации в печати. И на следующее утро четыре - шесть полос "Правды" и других газет разносили потребителям в тепленьком виде новое хрущевское блюдо.

Вторая группа выступлений Хрущева - это выступления по вопросам, в отношении которых полная неосведомленность Хрущева не вызывала сомнений, и нужно было независимо от него подготовить весь текст. В первые годы к числу таких относились вопросы мировой экономики, политики и коммунистического движения, вопросы литературы, искусства

стр. 27

и другие вопросы идеологии. В последующие годы Хрущев стал претендовать на непреложность своих суждений и по этим вопросам.

Но на первых порах такие тексты готовила та же группа помощников Хрущева с привлечением международников или, соответственно, литераторов, искусствоведов. Иногда Хрущев заранее осваивал подготовленный текст, иногда не осваивал. Вооружившись очками, запинаясь и оговариваясь на сложных словах или неведомых терминах и фамилиях, Хрущев мученически пробивался сквозь чужой текст, как сквозь проволочные заграждения. В таких случаях Хрущев чувствовал себя как стреноженный конь, выведенный на беговую дорожку, или как умный пес в наморднике. Хрущев мучился, раздражался, нервничал. Аудитория скучала. Наконец, Хрущев не выдерживал, его распирало желание высказаться без сковывающих пут готового текста. Он говорил: "Ну, теперь я немного оторвусь от текста". И - следовала свободная импровизация. Лица, ответственные за советскую внешнюю политику (если стоял внешнеполитический доклад) сразу начинали поеживаться и в напряженном беспокойстве ждать: что сейчас скажет Хрущев и какие в результате могут быть неприятности?

А аудитория сразу оживлялась. И тут шли живописания: как французские и бельгийские фабриканты эксплуатировали его, Хрущева, в детстве в Донбассе и как мы потом "показали им кузькину мать". Заявлялось, что у американских империалистов, которые послали на территорию СССР разведывательный самолет "У-2", "рожа в дерьме", что "Эньзеньхауру" нужно было бы быть не президентом Америки, а заведующим детским садом. И так далее, в том же роде.

Натешив свою душу свободными излияниями, Хрущев вдруг спохватывался и восклицал: "Ну, я оторвался немного от текста. Я вижу вон, как иностранные корреспонденты все выбегают из зала. Телеграммы торопятся дать: Хрущев так сказал, Хрущев этак. Советую вам: поменьше брешите, господа хорошие. Мы самого Бога за бороду взяли, а уж на вас найдем управу... Перехожу к тексту". Иногда эти свободные импровизации устраивались по несколько раз и по размеру превышали заранее подготовленный текст.

После такого доклада или выступления шло выбрасывание или сокращение, или причесывание вновь наговоренного текста и включение его в доклад - опять же для публикации его в газетах. Было немало случаев, когда этот новый текст оказывался совершенно неприемлемым, но дипломаты и иностранные корреспонденты уже успевали передать его в живой записи в свои государства. Тогда возникали разные тексты в советских и иностранных газетах со всеми вытекающими отсюда последствиями, а в отдельных случаях - с более или менее серьезными осложнениями, которые нужно было улаживать.

Третья группа выступлений Хрущева - выступления по вопросам, в которых Хрущев считал себя вполне компетентным, которые имели особо важное значение и в заблаговременной подготовке которых он считал необходимым принимать личное участие. Это были, в первую очередь, доклады на пленумах ЦК и на партийных съездах.

Для подготовки таких докладов создавалась также подготовительная группа, но более обширная и более высокого уровня. Для такой группы Хрущев давал свои соображения.

Я уже упоминал, что Хрущев был малограмотным, писать он не умел. Но говорить постепенно научился бойко. Поэтому свои соображения к докладу он диктовал стенографисткам. Пока готовился доклад, он часто вызывал стенографисток и надиктовывал им какие-то мысли, пришедшие ему на ум. И он требовал, чтобы продиктованный им кусок был вмонтирован в доклад.

Так продолжалось весь подготовительный период. Гениальные мысли приходили Хрущеву непрерывно. Он почти ежедневно надиктовывал новые тексты, и все они включались в доклад. Росло число новых текстов - пухнул доклад. Вот почему все доклады Хрущева, все без единого исключения, были так рыхлы по содержанию: в каждом из них есть все, что

стр. 28

постепенно приходило ему в голову. Вот почему все доклады Хрущева, все, без единого исключения, так невероятно велики по размерам - от пяти до десяти газетных полос. А читались на совещаниях, пленумах, съездах они по 7 - 10 и даже 12 часов. Это и породило в народе известный анекдот: "Вопрос армянскому радио: можно ли завернуть в газету слона? Ответ: можно, если в газете опубликовано выступление Хрущева".

По такой методе готовился, в частности, упомянутый доклад Хрущева на сентябрьском пленуме ЦК 1953 года. Он длился почти целый день. Текст доклада занял пять с половиной полос "Правды", четыре полные полосы - резолюция пленума. Проект, подготовленный нашей группой ученых, почти не был использован. Резолюция представляла собой слегка сокращенный доклад Хрущева. В докладе Хрущева на пленуме было все, что он видел в сельском хозяйстве и знал о нем и что ему подготовили помощники и статистики. И, тем не менее, в нем не было глубокого анализа истинного положения дел в сельском хозяйстве и постановки коренных вопросов о путях и средствах его дальнейшего развития. Большое и малое перемешались в нем чересполосно. Некоторые же действительно главные задачи вообще не были поставлены или акценты сделаны не на том, на чем нужно было их сделать.

Так, всякому мало-мальски грамотному человеку известно, что в Советском Союзе зерновое хозяйство является основой сельского хозяйства, базой развития всех его других отраслей. Известно также, что в послевоенный период отчетливо определилось серьезное отставание в первую очередь зернового хозяйства, что тормозило развитие и всех других отраслей. Заявление Маленкова в отчетном докладе XIX съезду партии, что "зерновая проблема, считавшаяся ранее наиболее острой и серьезной проблемой, решена с успехом, решена окончательно и бесповоротно", было безусловно ошибочным. Жизнь и статистика не подтверждали такого вывода.

Было ясно, что центральным звеном подъема всех отраслей сельского хозяйства являлась задача значительного увеличения производства зерна, преодоление отставания этой ключевой отрасли сельского хозяйства. Без решения ее нельзя было двинуть вперед ускоренными темпами животноводство, производство технических культур, картофеля и овощей.

Такой постановки вопроса в докладе Хрущева на сентябрьском пленуме ЦК 1953 г. не было и в помине. Правда, он обмолвился в докладе такой фразой: "Преодолевая отставание в развитии животноводства, в производстве картофеля и овощей, мы обязаны обеспечить дальнейший, более быстрый рост производства зерна". Но это была именно попутно брошенная фраза. Не было генеральной постановки вопроса об увеличении производства зерна как задачи задач. Наоборот, состояние зернового хозяйства оценивалось в очень радужных тонах. Так, в докладе указывалось: "В области производства зерна имеются более значительные успехи, чем в некоторых других отраслях сельского хозяйства. Мы не только в сравнительно короткий срок восстановили зерновое хозяйство, пострадавшее от войны, но и расширили его. Быстрыми темпами возрастают площади посевов такой ценной продовольственной культуры, как пшеница". Кроме того, Хрущев, оценивая состояние всего сельского хозяйства, сказал: "Мы в общем удовлетворяем необходимые потребности страны по зерновым культурам в том смысле, что страна наша обеспечена хлебом, мы имеем необходимые государственные резервы и осуществляем в определенных размерах экспортные операции по хлебу".

Как видно из приведенного текста, оценка Хрущевым состояния зернового хозяйства на сентябрьском пленуме 1953 г. ничем не отличалась от оценки этого хозяйства, данной Маленковым на XIX съезде. Так высоко оценивал состояние хлебного баланса страны Хрущев через несколько месяцев после смерти Сталина. Это не помешало ему потом многократно говорить, что "Сталин разорил деревню", "при Сталине страна сидела без хлеба", "сами умирали от голода, а хлеб продавали" и т. д. В докладе Хрущева ставились все большие и малые задачи в области сельского хозяйства, кроме... основной и главной - о зерне. На многочисленных

стр. 29

активах, совещаниях, собраниях, в печати по итогам пленума говорилось и о животноводстве, и о картофеле и овощах, и о крупяных культурах, и об МТС - обо всем. Но оставалась в стране зерновая проблема как главная и все определяющая. Хрущев и сам было спохватился по этому вопросу. Прошло всего несколько месяцев. Еще только развертывалась кампания по проработке решений сентябрьского пленума ЦК. И в центре и на местах еще не успели разработать мероприятия по претворению этих решений в жизнь. Однако в феврале 1954 г. снова был созван специальный пленум ЦК. На нем Хрущев вновь выступил с 8-часовым докладом, занявшим пять газетных полос. Этот доклад уже назывался "О дальнейшем увеличении производства зерна в стране и освоении целинных и залежных земель". Теперь все было сосредоточено на решении одной задачи - подъеме зернового хозяйства. И в качестве панацеи выдвигалось главное средство - освоение целинных и залежных земель. С этого времени началась целинная эпопея.

На протяжении последующих месяцев и лет следовал бесчисленный ряд пленумов ЦК, кремлевских совещаний работников сельского хозяйства, совещаний передовиков, совещаний работников МТС, совещаний работников совхозов, совещаний по отраслям сельского хозяйства, республиканских, зональных совещаний и активов. На каждом из них заслушивались многочасовые доклады и выступления Хрущева. Одна "установка" набегала на другую. Один рецепт сменял другой, хотя действие предыдущего рецепта еще не было проверено на практике.

Так, на сентябрьском пленуме ЦК фаворитом Хрущева остаются исторически сложившиеся районы сельского хозяйства и ставится задача увеличения продукции путем интенсификации сельского хозяйства, путем повышения урожайности полей и продуктивности животноводства: "Брать с каждого гектара земли, с каждого гектара пашни больше зерна, хлопка, овощей, мяса, молока, фруктов и т. д.". Проходит несколько месяцев, и нежданно-негаданно для всех задача интенсификации сельского хозяйства практически снимается. Старые, высокопродуктивные сельскохозяйственные экономические районы (Украина, Северный Кавказ, Центрально-черноземные области, Поволжье, Сибирь и др.) надолго становятся пасынками.

Целина - вот альфа и омега. Распашка целинных и залежных земель Казахстана, Сибири, Урала и других пустынных районов - вот ключ к решению всех проблем создания в стране изобилия сельскохозяйственных продуктов. Правомерна ли была постановка вопроса о введении в хозяйственный оборот целинно-залежных земель? Да, правомерна. Но для ответа на этот вопрос надо было изучить почвенно-климатические данные в соответствующих зонах; средние многолетние данные по урожайности в очагах земледелия в этих, или сходных, условиях; транспортные связи и возможности; оценить, какие типы севооборотов могли бы быть пригодны в каждой зоне; произвести экспертные расчеты экономической эффективности ведения земледелия и животноводства в каждой зоне: затраты, доходы.

На этой основе можно было решить: в каких районах, в каком объеме, в какие сроки, какими техническими и агротехническими средствами можно осуществить это мероприятие, если оно сулит быть экономически эффективным. Но нет. Для Хрущева действительно органичными были черты и свойства, которые в последующих решениях о нем были квалифицированы как субъективизм и волюнтаризм. Он поехал в Казахстан. Здесь получил определенные живые впечатления. Они породили идею. Сверхмоторная натура Хрущева требовала ее немедленной реализации.

О своей поездке и своих впечатлениях он красочно рассказывал так: "Вот я был в Казахстане. Едешь по ковыльной степи - океан. А какая земля! Подъедешь к оврагу, и вот тебе - весь почвенный разрез виден. На 2 - 3 аршина плодородный слой. И такая земля прогуливает! Ведь это преступление! Да тут миллиарды под ногами! Да только один Казахстан не то что страну - всю Европы зерном засыпать может!" И вот с февраля 1954 г. бесконечные железнодорожные, автомобильные, авиационные и другие караваны с тракторами, прицепами, людьми двинулись в безлюдные

стр. 30

казахские степи осваивать целину. Мужественные и самоотверженные советские люди, в том числе героическая советская молодежь, шли на все. Не было жилья - укрывались в палатках. Не было налажено питание и водоснабжение - стоически переносили и это: партия призывает, это необходимо для Родины, поэтому надо преодолеть все трудности. И преодолевали.

Можно спорить и по-разному оценивать экономическую, народнохозяйственную эффективность грандиозной кампании по освоению целины. Можно и нужно критиковать хрущевский волюнтаризм в этом деле. Но что партийные и советские органы, причастные к сельскому хозяйству, работали в эти годы со сверхчеловеческим перенапряжением сил, что сотни тысяч людей, прибывших добровольно в суровые условия необжитых районов, сделали все возможное и невозможное, чтобы освоить эти степи, - отрицать это значило бы искажать историческую правду.

Крупнейшие недостатки этой гигантской кампании коренились не в людях, не в их отношении к своему гражданскому долгу, а в стратегическом замысле всей кампании и способах ее осуществления. Стараниями Хрущева слово "целина" стало сакраментальным. Все решит целина. Целина даст хлеб. Целина даст обилие сельскохозяйственных продуктов. Все для целины. Десятки и десятки речей Хрущева в этот период были составлены так, что будто и не существовало старых, сложившихся сельскохозяйственных районов. Будто не было тысячелетнего мирового опыта ведения земледелия, и мы являемся первооткрывателями, начинаем историю земледелия заново, как говорится, от печки.

Трактора, прицепные орудия, автомашины, другая техника, горючее, семена, денежные ассигнования обильно потекли на целину. Старые сельскохозяйственные районы на ряд лет были словно забыты, а снабжение их новой техникой, другими средствами производства и деньгами - сведено к жесткому минимуму.

Между тем старые сельскохозяйственные районы - Украина, Кубань, Северный Кавказ, ряд областей Поволжья, Центрально-черноземные области, освоенные районы Алтая, Западной Сибири, Урала, республик Средней Азии и многие другие были основными поставщиками продовольствия и сельскохозяйственного сырья. Они таили в себе огромные возможности роста селькохозяйственной продукции. Плодородные почвы, благоприятный климат, опытные кадры, достаточные ресурсы рабочей силы, хорошие транспортные связи, сложившиеся севообороты и системы земледелия в целом, накопленный опыт ведения крупного социалистического сельского хозяйства - все это давало этим районам огромные преимущества.

( Продолжение следует ).

Постоянный адрес данной публикации: