J. BABEROWSKI. DerFeind ist uberall: Stalinismus im Kaukasus. Munchen. Deutsche Verlags-Anstalt. 2003. 882 s.

Монография И. Баберовского является публикационным вариантом хабилитации (аналога российской докторской диссертации) и представляет собой редкое историографическое явление. Ее автор - профессор восточноевропейской истории в Берлинском университете им. В. Гумбольдта и европейский ученый без ориентальных корней - посвятил свое исследование культурным конфликтам, которые то тлели, то с невиданной силой разгорались в Восточном Закавказье, на территории нынешнего, преимущественно мусульманского Азербайджана, на протяжении 1828 - 1938 годов. Знакомство с публикациями этого автора за последнее пятилетие¹ , обратившими на себя внимание российских историков² , не оставляло сомнений в скором появлении крупного новаторского труда о сталинизме на исламской периферии советской империи. Однако по многим позициям книга превзошла ожидания.

Автор видит свою задачу в реконструкции последствий сталинского террора 1920 - 1930-х годов на примере столкновений советского порядка с жизненным миром мусульман Азербай-

стр. 172

джана (с. 15 - 16). Этот регион, по его мнению, представлял собой дореволюционную и советскую полиэтническую империю в миниатюре и как никакой другой концентрировал на малой территории "все культурные конфликты, оргии насилия и катастрофы, которые отличали Советский Союз эпохи Сталина" (с. 17).

Решению поставленной исследователем задачи подчинена композиция монографии. В 9 главах в хронологическом порядке рассматриваются культурные основы и практика осуществления цивилизаторской миссии в Восточном Закавказье и ее последствия для региона с момента его присоединения к России в 1-й четверти XIX в. до первой мировой войны; превращение Закавказья во время мировой войны и революции в зону перманентных погромов и этнических чисток; национальный вопрос в большевистской доктрине и представления азербайджанских коммунистов - выходцев из партии "Гуммет" о перспективах его решения в Азербайджане в начале 1920-х годов; национальная политика 1920-х годов в городе и труднопреодолимые препятствия на пути ее осуществления в сельской местности; попытки насильственного осуществления цивилизаторской миссии и сопротивление им со стороны населения во время культурной революции конца 1920-х годов, коллективизация первой половины 1930-х годов и Большой террор 2-й половины 1930-х годов.

Историческая реконструкция заявленных в монографии сюжетов основывается на внушительном источниковом комплексе. Автором проработано около 60 фондов 6 архивов Москвы, С. -Петербурга и Азербайджана, обширный массив опубликованных источников, в том числе нормативных документов, воспоминаний, дневников, русскоязычной и (относительно немногочисленной) азербайджанской периодики. Только перечень опубликованных и неопубликованных источников занимает в книге полтора десятка страниц.

Несмотря на обилие привлеченных материалов, Баберовский отдает себе отчет в односторонности и фрагментарности источниковой базы. Ее главный дефицит справедливо видится им в описании и интерпретации событий, явлений и процессов с точки зрения имперских чиновников, русских интеллигентов, радикальных исламских просветителей, большевистских и национально-коммунистических функционеров. Реконструкция мира духовности основной, "молчаливой" массы местного населения была сопряжена с трудоемкими процедурами дешифровки источников и неизбежно осталась неполной.

Прекрасное знание предмета исследования позволило автору осуществить детальную контекстуальную проработку тематизируемых в монографии сюжетов и проблем. Свободный от распространенных христианско-европейских предубеждений в отношении мусульманского мира, Баберовский описывает его как целостную и самодостаточную культурную систему, в которой хозяйственных уклад и специфические имущественные отношения, образ жизни и право, положение женщины и религиозные предписания, клановые отношения и кровная месть выглядели как целесообразные компоненты (см, напр., с. 40 - 44,420 - 429,442 - 448,512 - 536 и др.). События на территории Азербайджана органично вписаны в контекст цивилизаторских стратегий имперского и большевистского центров управления. Особенно пластично проблемы взаимовлияний центра и периферии реконструированы в отношении антитюркских акций в поздней Российской империи, коллективизации и террора 1930-х годов (см. с. 70- 77, 669 - 685, 753 - 776). Завидная исследовательская эрудиция (список использованной в работе научной литературы занимает, почти 30 страниц) позволили ввести элементы компаративистского анализа и пунктирно наметить общее и особенное в развитии Азербайджана в сравнении с русскими территориями, Средней Азией, а также Турцией, Персией и Афганистаном в 1920 - 1930-х годах XX в. (см., напр., с. 590 - 599).

Теоретическая "опорная конструкция" книги строится с привлечением идей Э. Кассирера, Г. -Г. Гадамера и К. Гирца о культуре как модели, структурирующей действительность, и о человеке как пленнике культурных стереотипов. Не случайно эпиграфом к книге автор избирает тезис Гадамера о традиции как моменте свободы и феномене, не противоположном разуму. Представления автора о насилии, составляющем центральную тему книги, опираются на взгляд М. Фуко на власть, как циркулирующую в языке, ритуале и символах культурную практику. Как культурная конструкция, формирующаяся и поддерживаемая чувством принадлежности к общности и образами "своего" и "чужого", рассматривается и монография и нация. При этом Баберовский резко критикует родоначальников и сторонников конструктивистской теории нации Б. Андерсона, Э. Хобсбаума и Э. Геллнера за европоцентричность их представлений, жесткую привязку формирования нации к возникновению национального государства и демонизацию нации как искусственной и обреченной на гибель конструкции (с. 19 - 23). Свою книгу автор представляет как "культурную историю, которая хотела бы предоставить слово привычкам и традициям, в которых обитают люди, и тем самым выполнить намерение культурной истории заставить жизнь говорить" (с. 9).

стр. 173

На основе тщательной проработки обширного источникового материала, впечатляющего знания контекста, и эффективных теоретических подходов Баберовскому удалось построить сложную и непротиворечивую концепцию формирования и протекания культурных конфликтов на территории Азербайджана, которая коротко - и поэтому с неизбежными упрощениями - может быть описана следующим образом. На протяжении XIX - 1-й половины XX в. мусульманское население Восточного Закавказья являлось объектом цивилизаторской миссии С. -Петербурга и Москвы. Дореволюционная российская бюрократия и ее преемники большевики придерживались стратегии "делегитимизации другого" (З. Бауман), направленной на подавление, вытеснение и уничтожение многообразия социокультурных форм жизни. Унаследованное от эпохи Просвещения стремление к преодолению амбивалентности и достижению однозначности, было отягощено у большевиков манией уничтожения врагов и восприятием человека как порождения и точного отражения коллектива, вследствие чего образ и уничтожение врага неизбежно приобретали коллективный характер.

Царским бюрократам и большевистским функционерам Азербайджан представлялся как воплощение хаоса, анархии и варварства. Несовместимость опыта и образа жизни населения региона с представлениями российских элит о "прогрессе" и "цивилизации" обусловил неэффективность их реформаторских усилий в последние десятилетия существования российской империи. Более того, желание преодолеть инаковость и привнести культурную гомогенность в жизнь этнически пестрой окраины вызвали неожиданный и нежелательный эффект - эскалацию межэтнических конфликтов, превративших революции 1905 - 1907 и 1917 - 1920 гг. в регионе в перманентный погром и резню, словно бы оправдывая худшие подозрения европоцентристских "цивилизаторов" по поводу безнадежной "отсталости" региона.

Опыт насилия и неуправляемости, присущий этническим конфликтам, породил попытки большевиков и азербайджанских коммунистов навести порядок посредством четкого структурирования культурной разнородности закавказской периферии с помощью "герметичных" классовых и национальных границ. Однако и этот эксперимент потерпел провал: политика "коренизации" 1920-х годов - этнизации партийно-государственного аппарата - вместо вожделенных большевизации и советизации региона породили его тюркизацию и исламизацию. Для местного населения новые правители были не лучше прежних, оставаясь непрошеными и нежелательными пришельцами. В этой связи в конце 1920-х годов большевики пришли к убеждению, что прорыв в социализм на мусульманской периферии возможен лишь на основе насильственного вмешательства в образ жизни ее обитателей.

Воплощением и этапами силового проведения цивилизаторской миссии в Азербайджане стали "культурная революция", ее радикальное продолжение - коллективизация и Большой террор. Репрессирование повседневности, направленное на слом традиции, стало принципом управления на всей территории СССР, что позволяет говорить о синонимичности сталинизма и "культурной революции". Сталинизм как тип цивилизации становится объяснимым только в имперском измерении, а именно как "персонифицированная форма террористического насильственного господства с тоталитарной претензией в условиях культурной гетерогенности и институциональной неразвитости" (с. 552). В этой связи проблема "центр - периферия" приобретает новое звучание. Террор в провинции приобретал собственную динамику и ускользал от контроля центра, однако его развязывание и умопомрачительные масштабы были бы невозможны без дегуманизации центром культурной инаковости.

Наступление на культуру мусульман с целью заставить их полностью отказаться от нее приобретало абсурдные формы. Объектами "исправления" становились одежда, язык, музыка, ритуал. Это, в свою очередь, обусловило важный сдвиг в самой мусульманской традиции: повседневные культурно-бытовые практики ее носителей превращались в символические акты протеста и сопротивления, содействуя становлению оппозиционного режиму национального самосознания и конституированию современной нации. Культурная революция и коллективизация как инструменты модернизации образа жизни сельского населения Азербайджана провалились, вызвав длившееся до середины 1930-х годов вооруженное сопротивление повстанцев. В конечном счете, в регионе традиция победила и завоевала колхозы, местные партийные организации и структуры управления, наполнив социалистическую оболочку традиционалистским содержанием.

Неодолимая сила традиции отразилась на масштабах и содержании террора 2-й половины 1930-х годов. Прежде всего он был направлен на разрушение клановых отношений, процветавших не только в сельской местности, но и в городских партийных и государственных сферах. Террор привел к почти полному уничтожению духовной элиты и политического руководства Азербайджана. Однако террор, усугубленный борьбой кланов, привел к нежелательному для

стр. 174

Москвы последствию: массированное замещение прежней элиты выходцами из сельской местности вызвало дальнейшую традиционализацию партии. В конечном итоге, центру пришлось во имя обеспечения стабильности отказаться от цивилизаторской миссии в пользу консервации традиционных отношений.

Книга Баберовского насыщена информацией о фактах насилия и страданиях. В этой связи хочется особо подчеркнуть удачную манеру изложения. Автор почти не живописует кровавые детали, удерживая читателя на известной дистанции от материала и тем самым защищая его от эмоционального шока. Каких нервных усилий потребовала от самого исследователя работа с первоисточниками, можно только догадываться.

Чтение монографии вызывает не только уважение по поводу масштаба и качества проделанной работы, но и некоторые сомнения и возражения. Представляется, что название книги, выигрышное с точки зрения спроса на книжном рынке, не вполне адекватно отражает ее содержание. Все же ее темой является не только сталинизм; хронологические и территориальные рамки исследования охватывают не весь феномен и не весь Кавказ. О неточности названия свидетельствует, в частности, появление авторского определения сталинизма лишь в последней трети книги. Первоначальное название манускрипта - "В поисках однозначности. Цивилизаторская миссия, национализм и истоки сталинизма в Азербайджане в 1828 - 1941 гг." - представляется более корректным.

Кроме того, вызывают сомнения многократные утверждения о том, что изучаемый автором регион не имел себе равных по остроте конфликтов, практикуемому насилию и катастрофичности исторического процесса. Видимо, исследователь попался в достаточно распространенную познавательную ловушку: детальное знакомство с историческим материалом отдельного региона, на фоне отсутствия равнозначных работ по другим территориям, зачастую вызывает иллюзию его исключительности. Конечно, такие обстоятельства, как повышенное внимание Москвы к Азербайджану как образцу социалистических преобразований на Востоке, соседство динамично реформируемых Турции и Персии, значение бакинской нефти для сталинской индустриализации - придавали региону некоторые черты исключительности. И все же есть основания утверждать и отдельные упоминания в книге Баберовского подтверждают это впечатление, - что советская история Средней Азии по многим интересующим автора параметрам была аналогична ситуации в Закавказье.

Наконец, видимо, построение книги по хронологическому принципу, в сочетании с ее внушительным объемом и близостью рассматриваемых в отдельных главах проблем, обусловили многочисленные, в том числе и почти дословные, повторы отдельных теоретических тезисов и обобщений (см., напр., с. 7 и 553; 20 и 64; 349 и 409; и др.). Впрочем, на них можно обратить внимание лишь при тщательном и неторопливом чтении достаточно объемистого тома, что в наше время становится непозволительной роскошью и стремительно вытесняется из культуры обращения с книгой.

Монография является важным шагом на пути изучения культурной истории России из региональной перспективы и, тем самым, способствует преодолению советской периферией статуса исторической terra incognita. Собранный и интерпретированный в книге материал, в основном неизвестный населению бывшего СССР, свидетельствует, помимо прочего, об эффективности советской мемориальной политики по контролю над памятью членов социума. Хотелось бы надеяться, что данное исследование послужит ее реабилитации.

И. В. НАРСКИЙ

Примечания

1. См.: BABEROWSKI J. Stalinismus als imperiales Phanomen: die islamischen Territorien der Sowjetunion 1920 - 1941. Stalinismus. Neue Forschungen und Konzepte. B. 1998, s. 113 - 150; Stalinismus an der Peripherie: Das Beispiel Azerbaidzan 1920 - 1941. Stalinismus vor dem Zweiten Weltkrieg. Neue Wege derForschung. Munchen. 1998, s. 307 - 335; Auf der Suche nach Eindeutigkeit: Kolonialismus und zivilisatorische Mission im Zarenreich und der Sowjetunion. - Jahrbucher fur Geschichte Osteuropas. 1999, N47, s. 482 - 504; "Entwedeffur den Sozialismus oder nach Archangel'sk". Stalinismus als Feldzug gegen das Fremde. - Osteutopa. 2000, N 50, s. 617 - 637; Nationalismus aus dem Geist der Inferioritat. Autokratische Modernisierung und die Anfange muslimischer Selbstvergewisserung im ostlichen Transkaukasien 1828 - 1914. -Geschichte und Gesellschaft. 2000, N 26, s. 371 - 406 и др.

2. См.: НИКОНОВА О. Как чувствует себя "приговоренный к смерти", или германское россиеведение на рубеже веков. - Исторические исследования в России-II. Семь лет спустя. М. 2003, с. 448 - 478.

Permanent link to this publication: