Императрица Анна Иоанновна любила Петергоф едва ли не так же, как и строивший его Петр I (не сохранившийся до наших дней, раздиравший пасть льву растреллиевский "Самсон" в петергофском каскаде был установлен именно при ней), и проживала там обычно летом. В 1739 г. во время одного из приемов своих министров, она крайне неблагосклонно встретила поданную ей А. П. Волынским записку "о вымыслах и затейках" при царствующих дворах, направленную своим острием против А. И. Остермана. "Ты подаешь мне письмо с советами, как будто молодых лет государю", - сказала Анна, - и "слова ее обдали холодом несчастного автора"1 . Эта фраза С. М. Соловьева (равно как и его несколько ироничный тон в характеристике "дела" и личности "несчастного" кабинет-министра) надолго предопределили всю последующую историографическую традицию в оценке Артемия Петровича Волынского. Не украшенный многими добродетелями (но замеченный и выдвинутый в ряд серьезных политических фигур еще Петром I) самолюбивый и амбициозный кабинет-министр в конечном итоге превратился в ней в заурядного "мятежного подхалима", неосторожно задевшего выведшего его "на свет" бывшего "патрона" - всесильного Э. И. Бирона2 . Но возникает вопрос: почему падение Волынского произошло лишь восемь месяцев спустя после петергофских событий - в апреле 1740 года? Еще Соловьев отметил, что "петергофская записка" Волынского, если и не достигла желаемых им целей, то "...непосредственно не имела для него и вредных последствий"3 . Анализ внутриполитических акций и хода дворцовых интриг конца 1730-х годов с привлечением некоторых не использованных ранее архивных материалов (в частности, ряда неопубликованных частей записок "конфидента" Волынского Ф. И. Соймонова4 ) позволяет не только подтвердить, но и конкретизировать наблюдения Соловьева и утверждать, что "петергофская записка" была лишь эпизодом в запутанной и сложной дворцовой интриге, оказавшей самое серьезное влияние на многие направления внутриполитического курса России в тот период. Есл ... Читать далее