Едва ли когда-нибудь после эпохи Рисорджименто, со времен героической борьбы итальянского народа против иноземных и отечественных феодальных поработителей, за объединение своей родины культура Возрождения привлекала к себе столько внимания, как ныне. Даже время Я. Буркхардта не породило такого потока исследований различных сторон Ренессанса, каким отмечено послевоенное тридцатилетие. И это после того, как в течение почти 80 лет, особенно в первой половине XX в. и более всего в 20-е и 30-е годы, в период между двумя мировыми войнами, клерикалы и реакционеры самых различных толков на все лады доказывали и неоригинальность Ренессанса и его полную зависимость от идеологии католицизма, от философии Фомы Аквинского - вообще его зависимость от средневековья, в котором он будто бы полностью растворяется, так что еще вопрос, существовал ли он на самом деле. Доказывался и сервилизм Возрождения в отношении церкви и владык мира сего, при чьих дворах оно будто бы выросло и воспиталось. Утверждалось, что своим увлечением античностью гуманисты будто бы затормозили складывание национальных культур европейских народов, а разрушением христианской морали способствовали воцарению безнравственности. Провозглашалось, что творцы этой великой культуры были своекорыстными политиканами или холодными эгоистами, жившими лишь цеховыми интересами узкого круга интеллектуальной элиты, чуждыми народу и глубоко равнодушными к его страданиям, к социальным проблемам вообще. Наконец, неотомисты даже силились доказать, что в сравнении с высокой культурой средневековья, с великолепной стройностью схоластики Возрождение не только не дало ничего нового, но явилось шагом назад, не больше не меньше, как "великим вырождением". Как ни фантастичны, как ни дики подобные суждения, для историка в них нет ничего невероятного. Возрождение было вызвано к жизни революционной эпохой и само означало глубочайший революционный сдвиг в сознании человечества1 . Естественно, что в периоды реакции - феодально-католической, дв ... Читать далее