С.Н. Носов в статье "Литература и игра", опубликованной в "Новом мире" (1992. N 2), говоря о рассказе Татьяны Толстой "Милая Шура", приходит к выводу, что автор в нем "молчит о сущности бытия" и ведет повествование лишь "на уровне светской игры, чарующей легкости", культивируя которую противопоказано слишком вдумываться в "проклятые вопросы бытия, слишком грустить, негодовать или даже слишком громко смеяться". По мнению критика, в рассказе только "предложена эстетически очаровательная игра". В редакционном послесловии замечено, что рассказ Т. Толстой "не только "играет" с нами, но и глубоко трогает". Такой вывод кажется правомерным. Чтобы проверить обоснованность заключения С. Но- стр. 35 сова, следует "посмотреть, как соотносятся словесный текст с избранным предметом" (Новый мир. 1992. N 2. С. 236, 237). "Милая Шура" написана от первого лица, автора подменяет рассказчица, для которой прежде всего важно все "видеть и изображать". При этом подчеркивается достоверность повествования ("Я сама наблюдала за этой женщиной, я с ней общалась"). Рассказчица всматривается в старую женщину, встреченную ею ранним утром на улице Москвы, вглядывается в окружающий ее мир, вслушивается в то, как героиня рассказывает о себе, и затем передает свои впечатления читателю. Эти впечатления местами подаются жестко и иронично, и чем безжалостнее описывается Александра Эрнестовна, тем большее сострадание вызывает у читателя ее физическая немощь и одинокая старость. Александра Эрнестовна уже не живет, а доживает. Вот прямое указание на ее возраст: "Ей девяносто лет, - подумала я. Но на шесть лет ошиблась" (Толстая Т.Н. На золотом крыльце сидели. М., 1987. С. 29; далее - только стр.). Предметы туалета героини, реалии ее быта описаны с помощью лексики, содержащей сему "неживое". Так, украшения на ее шляпе деревянно постукивают: "Четыре времени года - бульденежи, ландыши, черешня, барбарис - свились на светлом соломенном блюде, пришпиленном к остаткам волос вот такущей булавкой! Черешни немного ... Читать далее