"Когда я сейчас читаю писания американцев о советской России, я часто сожалею о том, что их не было со мной той зимой 1905 г. в преддверии шторма. Так много из приписываемого Советам и хорошего, и плохого, и того, что определяет их слабость, и того, что объясняет их силу, связано не с большевизмом, а со славянством. И все, присущее славянину, было сконцентрировано и наиболее ярко представлено в старой Москве. Наполовину восточная раса, в то же время отчасти и северная вследствие холодного климата. Люди медлительные, отчаявшиеся, погруженные в себя, беспредельные в своей жестокости и в то же время привлекательные в своем доброжелательном отношении к иностранцам, непрактичные и дезорганизованные... Здесь обитала "таинственная душа славянина""1, - так, оказавшись в Москве в 1940 г. журналист Э. Пуль, совершивший в 1905 г. полное приключений путешествие в охваченную революцией Российскую империю, выразил, сам того не желая, идею преемственности мифов и стереотипов восприятия России американцами. Но это было позже. А тогда, на заре Первой русской революции, начинающий журналист, успевший приобрести определенный опыт работы в макрейкерских журналах, примыкал к "джентльменам-социалистам" У. Уоллингу, А. Балларду, К. Дарланду и был вдохновлен масштабами и значением революционной драмы, разворачивавшейся на сцене русской истории. Один за другим эти молодые американцы поспешили к берегам далекой России, чтобы стать очевидцами подлинной, с их точки зрения, революции -социальной и, как замечал Уоллинг, найти в самопожертвовании русских революционеров источник вдохновения для деятельности американских социалистов. "Джентльмены-социалисты" приняли участие в творении радикального дискурса о России. Он отличался и от либерально-универсалистского, и от консервативного, и от русофильского с характерными для них репертуарами смыслов, структурами оппозиций, образами русского "другого" вообще и русской революции в частности. В первом случае формировался либерально-оптими ... Читать далее