В истории гражданской войны в России значительное место занимает проблема соотношения "красного" и "белого террора"1. Первым, наиболее полным исследованием по этой теме является монография А. Л. Литвина "Красный и белый террор в России 1918 - 1922 гг." В советской историографии террор принципиально оправдывался по формуле "высшей формы классовой борьбы". В историографии 1990-х годов преобладали подходы односторонней ответственности советской власти. Оценки "белого террора" нередко сводились к известной характеристике С. П. Мельгунова: "Это, прежде всего, эксцессы на почве разнузданности власти и мести... террор - это система, а не насилие само по себе". Приводились и слова А. В. Колчака на допросе, в отношении белых карательных экспедиций: "Это обычно на войне и в борьбе так делается"2. Красный террор квалифицировался как террор "институциональный", а "инцидентный" "белый террор" определялся как "вторичный, ответный и обусловленный перипетиями гражданской войны"3. Спонтанность "белого террора" наиболее часто доказывалась примерами так называемой атаманщины, обозначавшей неподконтрольные белым правительствам действия казачьих атаманов, пытки и казни красноармейцев и партизан, беззакония в отношении "мирного гражданского населения". Следуя тезису В. П. Булдакова о необходимости различать "властный террор и психопатологию массового стихийного садизма", исследователи много внимания уделяли психосоциальным характеристикам террора. И. В. Михайлов пишет об "истероидном" характере жестокости белого офицерства, связанном с "бытовыми тяготами", ожесточением боев. В. Ф. Ершов отмечал настроения непримиримости к советской власти, сделавшие "терроризм" основой деятельности Русского общевоинского союза в эмиграции. В монографии Литвина основной акцент делался на красном терроре как составной части политики Советской России4. Однако в историографии недостаточно внимания уделяется системе законодательных актов и законопроектов, регулировавших репрессии против предст ... Читать далее