Казалось бы, что может быть более несовместимого, чем принцип ахимсы - "непричинения вреда" и жестокость военного набега кочевников, когда в пламени войны гибли не только люди, но и живая природа? Как мог быть донесен этот возникший в древней Индии принцип до монгольских степей? Эти вопросы могут представлять интерес не только для историков, культурологов, религиоведов. Они важны и для экологов, реконструирующих историю взаимоотношений человека и природы в Центральной Азии, ведь состояние окружающей среды - это проекция нашего внутреннего мира, и экологические проблемы зарождаются не где-нибудь, а в нашем сознании. Путь буддизма в Монголию был долог. Лишь с конца XVI в. он начинает распространяться в степях, но почти сразу занимает лидирующее положение в духовной жизни монголов, оказав серьезное влияние на мировоззренческие установки, определяющие их отношение к окружающей среде. В научных работах и публицистике традиционная культура монгольских народов обычно трактуется как адаптивная по отношению к окружающей среде и поэтому "экологичная", природосберегающая. При этом нередки утверждения, что такой она была всегда, еще с тех времен, когда предки монголов впервые заселили просторы Центральной Азии. В принципе это недалеко от истины. Присущие центральноазиатскому анимизму взгляды на природу и место в ней человека прямо или косвенно влияли на характер природопользования таким образом, что ландшафты сохранялись в слабо измененном состоянии в течение веков. Одухотворенная, сакрализированная природа родных кочевий предохранялась от переэксплуатации не только слабым развитием производительных сил и относительной малолюдностью, но и своеобразной моралью, в целом свойственной восточным обществам. Существовали (и в редуцированном виде продолжают существовать) неписаные правила поведения человека перед лицом природы, по отношению к которой человек был скорее младшим братом, чем владыкой. Между "своим" миром, т.е. человеческим коллективом, и миром "чужим", воплощенным в дикой ... Читать далее