В конце 1928 года в Афганистане вспыхнуло крупное антиправительственное восстание во главе с таджиком Бачаи Сакао. Эмир Дманулла-хан, преданный своими соратниками и лишившийся поддержки распадавшейся армии, был вынужден отменить наиболее радикальные из своих реформ, чтобы удержаться у власти. Однако время было упущено. Мятежники подошли к Кабулу и готовились к его штурму. Видя безвыходность ситуации, Аманулла 9 января 1929 года отрекся от престола и вместе со своим окружением бежал в Кандагар. К власти в Кабуле пришел клерикально- консервативный режим во главе с новым эмиром Бачаи Сакао.

Незадолго до падения реформаторского режима в Афганистане советское руководство признало необходимым поддержать Амануллу, помня о том, что, едва придя к власти в 1919 году, он первым признал молодое Советское государство. 13 декабря 1929 года было принято решение - продать Афганистану в установленном порядке 1000 винтовок с соответствующим количеством патронов, 20 пулеметов, 1000 химических артиллерийских снарядов и одну радиостанцию с тем, чтобы "ввиду стесненного положения Афганского правительства считать возможным для его обеспечения принять в уплату за это оружие шерсть, хлопок, каракуль и т.п. ¹ Срочно была образована "комиссия по вопросам В" (так в документе. - В.Б.) в составе А.И. Рыкова (председатель Совнаркома), И.В. Сталина, Г.К. Орджоникидзе и К.Е. Ворошилова (наркома по военным и морским делам, который являлся также координатором данной комиссии).

МОСКВА ГОТОВА ОКАЗАТЬ ВОЕННУЮ ПОМОЩЬ

20 декабря на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) были намечены дополнительные меры, в основном военно-политической поддержки агонизирующего режима: советская сторона прежде всего гарантировала неприкосновенность северной границы Афганистана, что позволило бы Аманулле снять дислоцированные там войска и направить их против повстанцев. Однако важным условием советской поддержки ставилось получение достоверной информации о расстановке сил, шансов на победу и о дальнейших планах борьбы эмира за восстановление порядка в стране. Основной стратегический план советского руководства получил более четкое оформление 27 декабря 1928 года - решением Политбюро ЦК ВКП(б) в виде директивы советскому послу в Кабуле Леониду Старку. Восстание против Амануллы рассматривалось в этом документе как "энергичная акция англичан, направленная также и против СССР".

Основной задачей советской политики на афганском направлении провозглашалась поддержка существующего правительства, которое, по мнению руководства СССР, представляло собой "единственное прогрессивное течение Афганистана, борющееся за независимость страны". Послу предписывалось поддерживать непрерывный контакт с эмиром, побуждая последнего к решительным и энергичным мерам, главной из которых было бы создание "в кратчайший срок любой ценой" надежной дисциплинированной военной силы в Кандагаре или на севере, в районе Мазари-Шарифа. Конкретно речь шла о формировании воинской части (бригады) из северных племен Афганистана, которую предполагалось снабдить стрелковым оружием и инструкторами. Но такая серьезная услуга требовала, по мнению советских руководителей, соответствующей правовой базы, то есть заключения нового межгосударственного договора. При этом Москва предлагала весьма льготные условия получения помощи.

Между тем Аманулла стремительно терял свои позиции, и в начале января 1929 года объявил об отмене большинства своих реформ, чем серьезно разочаровал Москву. "Постоянными уступками реакционным слоям населения, действующим от лица повстанцев, Аманулла-хан ... скатывается на положение беспринципного политика", - доносил в Москву 7 января 1929 года военный советник Э. Рикс ² . Особую тревогу советской стороны вызывал вопрос о судьбе Северного Афганистана: любые комбинации с ним (образование самостоятельного государства и т. д.) требовали соответствующей подготовки и продуманного плана действий. Однако раскол соседнего государства в целом считался нежелательным, выгодным лишь Великобритании: отколовшийся север был бы нежизнеспособным без советской поддержки, что ставило бы под угрозу сохранение стабильности на советско- афганской границе.

В последние дни своего существования правительство Амануллы вновь обратилось к СССР за военной помощью. Эмир получил принципиальное согласие реорганизовать его армию при помощи советских инструкторов, но неблагоприятная политическая обстановка и

стр. 31

тайный саботаж высших афганских чиновников (включая военного министра Абдул Азиза) не позволили осуществить эту идею. "Политика афганского правительства по отношению к СССР заключается в том, чтобы побольше получать, ничего не давая взамен", - заключал Э. Рикс ³ . Он предлагал переходить к политике нажима на афганцев, что уже сам начал осуществлять явочным порядком в Кабуле.

Но даже перед лицом непосредственной угрозы падения своего режима Аманулла не решился принять сколько-нибудь обязывающую формулу советской поддержки. Более того, никогда не скрывавший своей англофобии эмир обратился за военной помощью и в Лондон. Там уточнили, были ли аналогичные просьбы к российскому правительству, но, даже получив отрицательный ответ, вежливо отказали, ссылаясь на отречение Амануллы от престола и неопределенность ситуации в Афганистане ⁴ .

Последовавшие на исходе второй недели января 1929 года события - бегство Амануллы из столицы в Кандагар и его отречение от престола, захват Кабула силами Бачаи Сакао и провозглашение его новым эмиром - не захватили врасплох советских руководителей: уже 18 января коллегия НКИД (Наркомат иностранных дел) предложила послу Л. Старку "поддерживать с новым правительством деловые отношения, формально его не признавая" ⁵ . Одновременно ему поручалось выяснить планы и намерения Амануллы, при этом дистанцируясь от свергнутого эмира (ему фактически отказали в убежище и рекомендовали поселиться в Турции, хотя Аманулла, как известно, в начале лета 1929 года вообще покинул Афганистан и поселился в Италии). Однако до тех пор, пока формально аннулировавший свое отречение и создавший "национальное правительство" в Кандагаре монарх находился в стране, он оставался в поле зрения советского руководства.

Для прояснения ситуации зимой 1929 года по решению Политбюро в ставку Амануллы был направлен специальный советский представитель В. Соловьев. С большим риском и злоключениями доставленный на крошечном самолете в Кандагар, он собрал необходимую информацию о настроениях Амануллы и его окружения, о чем и доложил по возвращении в Москву в начале марта. Судя по всему, кандагарские впечатления В. Соловьева были весьма умеренными, но он все же предложил оказать Аманулле помощь - предоставление "в самом ограниченном количестве" оружия и боеприпасов, инструкторов для реорганизации армии, разрешение транзита оружия по советской территории, непротиводействие работе среди эмигрантов на афгано-советской границе в целях сколачивания из них военных отрядов, предоставление во временное распоряжение Амануллы двух-пяти самолетов с советским персоналом на случай эвакуации.

В предложениях Соловьева содержались также идеи, связанные, скорее, с непосредственным возвращением бывшего эмира на трон (содействие в реорганизации административно-налоговой системы и др.). Другие меры предусматривали расширение связей с северными провинциями Афганистана (предоставление максимальных льгот афганским купцам, торгующим с СССР и др.).

Официально же декларируемой советской политикой в Афганистане оставались нейтралитет и невмешательство во внутренние дела южного соседа, причем именно так ее воспринимали и основные конкуренты за влияние в центрально- азиатском регионе - англичане. Как следует из британской дипломатической и агентурной переписки, в своих оценках и прогнозах они исходили из того, что сложная социально-политическая ситуация в самой России не позволит предпринять какую-либо крупную акцию в Афганистане ⁶ .

В принципе, это была общая советско-турецко-персидская позиция (только эти три страны сохраняли в тот период свои представительства в Кабуле, хотя каждая из них имела собственные цели и тактику и была не прочь спровоцировать партнера-соперника на резкие действия). Так, турецкий посол Хикмет, намекая на безнадежность положения Амануллы, "совершенно недвусмысленно дал понять, что Турция отнеслась бы благожелательно к перенесению советско-афганской границы на Гиндукуш и Герируд" ⁷ .

"ХЛОПОТЫ" СОРАТНИКОВ АМАНУЛЛЫ

Между тем, уже в самом начале описываемых событий появилось еще одно направление советской политики в Афганистане, которое было связано с действиями части афганской элиты, выступавшей в поддержку Амануллы и его реформ. Вследствие ряда политических и иных причин и самой стремительно меняющейся ситуации эти силы нередко выступали или были вынуждены выступать со своими собственными инициативами, - особенно это было характерно для периода политической смуты конца 1920-х -начала 1930-х годов. Пожалуй, самым энергичным выразителем таких инициатив стало весьма влиятельное в Афганистане семейство Чархи - сыновья Гулам Хайдар-хана, известного военачальника времен эмиров Абдуррахмана (1880-1901) и Хабибуллы (1901-1919): Абдул Азиз - к тому моменту занимавший пост генерал-губернатора Мазари-Шарифской провинции. Гулам Джейлани - афганский консул в Ташкенте, Гулам Сиддик - министр иностранных дел в правительстве Амануллы и, наконец, самый предприимчивый и энергичный среди них Гулам Наби - посол в СССР.

Гулам Наби-хан, в послужном списке которого значились должности командующего войсками провинции Мазари-Шариф, посланника в Москве (1922-1924) и в Персии, в декабре 1928 года вторично заняв пост полномочного представителя Афганистана в СССР, немедленно развернул кипучую деятельность в поддержку Амануллы. Уже в январе 1929 года он получил в свое распоряжение тех немногих афганских курсантов, которые на момент описываемых событий обучались в советских военно-учебных заведениях. Главным же людским ресурсом амануллистов на северной границе должны были стать отходники и другие категории афганских мигрантов, находившиеся на территории советской Средней Азии. Их выявление и мобилизация оказались нелегкой задачей, сопряженной с решением ряда бюрократических и правовых проблем. Даже оказавшись в двусмысленном положении чиновника свергнутого режима. Гулам Наби фактически по собственной инициативе начал, более того - постоянно навязывал советской стороне переговоры об оказании помощи. Чтобы получить необходимые полномочия от Амануллы и приободрить его возможной советской поддержкой, он отправил в Кандагар письмо к экс-эмиру с просьбой дать срочные инструкции по ведению дел в Москве.

Но Аманулла не торопился с ответом, и причиной тому, как предполагал в своих записках "Падение Амануллы" его личный секретарь Али Ахмад, оказался Гулам Сиддик, брат Гулам Наби, глава внешнеполитического ведомства. Он хотел воспользоваться предлогом прямых личных переговоров с русскими, чтобы сменить тягостную кандагарскую обста-

стр. 32

новку, хотя и не отличался особыми просоветскими симпатиями. Но обстоятельства заставили поторопиться и Гулам Сиддика: когда еще один из братьев Чархи, Абдул Азиз, был схвачен в Мазари-Шарифе сторонниками нового эмира и отправлен в Кабул (по дороге, правда, ему удалось бежать), обеспокоенный клан Чархи начал действовать более слаженно. Г. Джейлани собрал в Турции обучавшихся там афганских студентов, около 80 человек (к ним прибавились и некоторые их соплеменники из Европы), и прибыл с ними в Москву, чтобы последовать далее к афганской границе.

Число и набор просьб амануллистов постоянно росли: Гулам Наби, в частности, добивался предоставления им большой партии оружия в 4000 винтовок и 200 пулеметов "на тех условиях, какие мы сами (то есть советская сторона. - В.Б.) найдем возможным поставить" ⁸ , с последующей отправкой в Мазари-Шариф. Посол приурочивал эту сделку к приезду (инкогнито) в Москву сына Амануллы-хана, принца Хедаятуллы, который должен был в случае успеха предприятия сопровождать груз. Однако активность Г. Наби-ха- на не встречала должного отклика в Москве: там дожидались большей ясности в афганских делах. "Вам мало китайского поражения. Вы хотите, чтобы вас англичане разбили и в Афганистане. Вы этого дождетесь", -сетовал посол, возмущенный тактикой своих советских партнеров ⁹ . Для ускорения дел он подчас прибегал к самым неожиданным аргументам. Так, хлопоча о покупке советского оружия, Г. Наби сообщал, что амануллисты уже начали закупать оружие в Германии.

В советском военном ведомстве были готовы заключить выгодную сделку, но наталкивались на сопротивление дипломатов, опасавшихся, что оружие попадет не в те руки и может быть обращено против самого Амануллы. В итоге 28 февраля 1929 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение отказать Г. Наби в военной помощи и даже в аэропланах для вывоза ценностей Амануллы, сославшись на неосведомленность о планах свергнутого эмира ¹⁰ . Столь же отстраненной была реакция на предложения о сотрудничестве со стороны отдельных этнических групп, в частности, джемшидов: те выясняли возможность своей перекочевки на советскую территорию и получения оружия для борьбы с Бачаи Сакао, но получили отказ.

Однако энергичный посол не отступал: он не ограничивался выпрашиванием помощи, но и буквально по крохам собирал под знамена Амануллы собственно афганские силы: из советских военных вузов были отозваны обучавшиеся там 8 афганских офицеров, в приграничном Термезском районе началась запись в добровольческие отряды отходников и других афганских иммигрантов. Для этой же цели в Мерв выехал другой представитель семейства Чархи - Г. Джейлани, он вербовал здесь отряды хазарейцев. Возросла и дипломатическая активность амануллистов, хотя ее приходилось осуществлять отнюдь не в комфортных условиях: так, делегации в составе Гулам Сиддика, полковника Абдул Таваб-хана и Сейид Мухаммад-хана - соответственно сына и зятя бывшего министра иностранных дел Махмуд-бека Тарзи -ночью, в конце февраля, пришлось перебираться вброд через реку в районе Кушки. Как пишет уже упоминавшийся Али Ахмад, вербовщикам удалось собрать свыше одной тысячи афганских подданных, которые были вооружены и экипированы советской стороной.

К середине марта 1929 года амануллисты настолько активизировали свою деятельность среди афганских эмигрантов Мервского района, что поставили в затруднительное положение даже ГПУ, опасавшееся скандала. Однако в дипломатическом ведомстве в Москве решили смотреть на это сквозь пальцы, хотя и не давать поводов к утверждениям о "нашем (то есть советском. - В.Б.) согласии на подобную деятельность (так как последнее не может не рассматриваться как вмешательство)" ^11. . Эта активность имела свою логику: произошло сближение советской и афганской позиций, хотя, вероятно, решающую роль в этом сыграл вояж в Кандагар советского представителя В. Соловьева и намерение все же разыграть карту Амануллы.

20 марта 1929 года на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) план совместной советско-афганской операции по восстановлению Амануллы на престоле обрел почти законченный вид: его сторонникам придавался специальный советский отряд, фигурировавший как "афганский отряд такого-то хана". Им была обещана также помощь оружием, причем непосредственно для сил Амануллы в Кандагаре, которое предполагалось переправить через Герат, установив предварительно контроль над этим важным стратегическим пунктом на северо- западе Афганистана. С этой целью из Лондона был отозван афганский посол в Великобритании Шуджа уц-Даула. Вечером 22 марта он уже был в Кушке вместе с некоторыми другими участниками предстоящей операции. Еще одна характерная деталь: из Кабула в Москву был временно отозван "ввиду болезни" посол Л. Старк, а его функции стал исполнять военный советник полковник Э. Рикс.

Главная роль в грядущих событиях отводилась Гулам Наби-хану. 8 апреля он прибыл в советский пограничный пункт Керки, где завершалось формирование афганских отрядов. Среди них были как последовательные сторонники Амануллы, так и случайные люди. Как с горечью замечал советский дипломатический представитель в Керках Н. Фридгут, "формирование отрядов проводилось здесь Гулам Наби-ха-ном с чрезвычайной откровенностью, причем привлекался (иногда почти принудительно) буквально всякий афганский сброд, не соблюдавший никаких правил конспирации" ¹² . Некоторые добровольцы не скрывали, что оружие им дала советская сторона и что они отправляются воевать в Афганистан. Сотрудник советского дипломатического агентства жаловался на пограничников и разведчиков, державших его в неведении по поводу столь серьезных политических мероприятий. Такая скрытность по отношению к коллеге из смежного, дипломатического ведомства выглядела особенно странной, скорее даже нелепой на фоне вопиющей демаскировки экспедиционного отряда.

Столь активные приготовления не ускользнули от внимания британской агентуры: британский агент в Керках доносил, что при содействии советских властей сотрудники афганского консульства собирают и вооружают афганских граждан, живущих на советской территории, - около 1000 хазарейцев уже переправлены из Мерва в Керки, где проходят подготовку для последующей отправки в Северный Афганистан ¹³ . Возможно, откровенную утечку информации сознательно допускал сам Гулам Наби, надеясь создать впечатление о солидности своих сил и активной внешней поддержке.

План совместной советско-афганской операции был окончательно согласован И. Сталиным с министром иностранных дел Амануллы Гулам Сиддик-ханом. Он предусматривал, как уже указывалось выше, создание в Мазари-Шарифе опорной базы амануллистов на севере, организацию 5-6-тысячной армии "из афганцев" и захват ею Кабула. Другой важный пункт афганского севера, город Маймана, должен быть освобожден отрядом Мухаммад Гаус-хана (с ним нахо-

стр. 33

дились его сын и племянник - курсанты советских военных вузов).

На начальном этапе операции важная, но все же временная роль отводилась советскому экспедиционному отряду под командованием советского военного атташе в Кабуле В.М. Примакова (его услуги предлагались еще в момент восстания племени шинвари осенью 1928 года, но были отвергнуты окружением Амануллы). По плану, большая часть этих сил вскоре отзывалась назад, а в помощь афганцам оставалась небольшая группа пулеметчиков и артиллеристов. Основным принципом плана, как это следует из документа, было то, что Афганистан должны освобождать сами афганцы, а не русские. Хотя советской частью отряда командовал В. Примаков, он же и лично набирал бойцов (предпочтение отдавалось лицам, знающим восточные языки) в Москве. Формирование этого подразделения проводилось и в Среднеазиатском военном округе. Первоначальная численность экспедиционного отряда (без учета афганских формирований) достигала 800 человек. Он был оснащен скорострельным оружием (24 пулемета) и горными орудиями.

Между тем, в Москве о готовящейся операции знали лишь немногие, причем в их число не попал даже тогдашний начальник восточного отдела ГПУ Г. Агабеков. Это объяснялось, вероятно, тем, что в ведомстве, имевшем многолетнюю достоверную информацию о реальном положении дел в Афганистане, недолюбливали Амануллу. Появление же на местном политическом небосклоне фигуры из низов (Бачаи Сакао) чекисты восприняли чуть ли ни с оптимизмом. Они даже неоднократно предлагали признать нового правителя и помочь ему. Эпоху Амануллы считал пройденным этапом и многочисленный персонал Коминтерна, его аналитических подразделений: эта громоздкая структура стремилась поддержать свой слабеющий авторитет выдвижением схем крестьянской революции на Востоке. Выдавая желаемое за действительное, некоторые теоретики Коминтерна были не прочь использовать даже бесконечно далекого от революции Бачаи Сакао и его пестрое окружение.

"БОЕВОЕ СОДРУЖЕСТВО" В ДЕЙСТВИИ

Фактически советско-афганская операция началась в середине апреля 1929 года, когда из Герата в сторону Майманы выступил отряд М. Гаус-хана. В это время в Герате в результате досадного инцидента были убиты полковник Абдуррах-ман, назначенный Амануллой командующим войсками Гератской провинции, а вслед за ним и его тесть Мухаммад Ибрагим-хан, генерал-губернатор Герата и дядя Амануллы по материнской линии. М. Гаус-хан, давний сторонник Амануллы, в этих обстоятельствах ненадолго стал военным диктатором Герата, но не нашел общего языка с прибывшим в конце марта новым генерал- губернатором Шуд-жой уд-Даула (назначенцем Амануллы), поскольку сам претендовал на верховную власть в провинции и фактически уже захватил ее. Начавшийся в таких условиях марш его отряда имел трагическое продолжение: близ города Кала-и Hay части М. Гаус-хана, в основном состоявшие из таджиков, почти полным составом сдались силам наступавшего на Герат со стороны Майманы Абдул Рахим-хана, сторонника Бачаи Сакао. Он был назначен председателем комиссии по рекрутированию в Гератской провинции, а до этого произвел успешные перевороты в пользу нового эмира в Мазари- Шарифе и Маймане. Остатки отряда М. Гаус-хана численностью 104 человека, включая его самого и его родственников, бежали к границе, где были в конце апреля интернированы советской пограничной охраной. Так начал рушиться план победоносной "войны" на севере Афганистана. Теперь ее судьба зависела от результатов главной экспедиции в Афганский Туркестан.

22 апреля 1919 года, после многочасового боя у крепости Сияхгерд, отряды В. Примакова и Гулам Наби взяли город Мазари-Шариф. Несмотря на то, что городские власти знали о приближении противника, они не смогли организовать сопротивление, и их войска бежали в сторону крепости Дейдади и Ташкургана, не успев даже вывезти казну. Таджик Мирза Касым-хан, глава администрации, был вынужден также покинуть город. Нового генерал-губернатора - а им, разумеется, стал сам Гулам Наби - встречала депутация местных жителей. Но задержка дальнейшего наступления дала сторонникам эмира возможность быстро оправиться и даже начать контрнаступление. Местное население, в основном национальные меньшинства, отнюдь не жаждавшие возвращения Амануллы и раздраженные все более очевидным советским вмешательством, не оказали Гулам Наби никакой поддержки, да, собственно, и сами амануллисты, захватив город, ничего не предложили народу. К идее поддержки Амануллы обратились значительно позднее, да и то по подсказке того же Политбюро ЦК ВКП(б): от имени Гулам Наби стали распространяться листовки с изложением сути происходящих событий и призывом поддержать его борьбу против Бачаи Сакао ¹⁴ . В. Примаков сообщал начальству: "Операция задумывалась как действия небольшого конного отряда, который в процессе боевой работы обрастет формированиями, но с первых дней пришлось столкнуться с враждебностью населения" ¹⁵ .

В конце апреля к Мазари-Шарифу безуспешно пытались прорваться советские подкрепления, и тогда пришлось доставлять воздухом новую партию пулеметов и боеприпасов. Оставляла желать лучшего и общая организация операции, особенно взаимодействие афганских и советских партнеров: Гулам Наби был вынужден просить подкрепления телеграммами-молниями через свое посольство в Москве, которое, в свою очередь, выходило на Гулам Сиддика (даже если тот находился, например, в Германии, как это случилось в разгар боев за Мазари-Шариф). Последний уже выходил на ответственных чиновников НКИД, решавших вопрос вместе с военными, разведкой и др. Такова была громоздкая схема координации операции из центра, но немало проблем возникало и в зоне непосредственных военных действий, на приграничных подступах к ней. Так, по вине мервского агентства НКИД было задержано направлявшееся к Гулам Наби подкрепление (группа численностью около 100 афганцев). Подобные ситуации возникали и с оружием, выделяемым для афганских отрядов.

Положение амануллистов на севере еще более ухудшилось к началу мая, когда на помощь изгнанным властям поспешил лидер эмигрировавших в Афганистан басмачей Ибрагим-бек со своими боевыми отрядами. Мазари-Шариф был окружен, отрезан от источников воды и продовольствия, базар закрылся, жизнь замерла. Примаков опять запросил подкреплений и боеприпасов, но и в этот раз ничего не получил. В этих условиях губернатор Мазари-Шарифа прибег к жестким мерам: 1 мая по его приказу были публично расстреляны шесть наиболее активных противников Амануллы. Но репрессии не могли решить исход дела. Попавший в ловушку Гулам Наби слал одну за другой отчаянные телеграммы в Моск-

стр. 34

ву, где находился столь же расстроенный его брат Гулам Сиддик.

Отчаявшийся Гулам Сиддик бросился к заведующему отделом Среднего Востока НКИД В. Цукерману, но тот не имел никаких полномочий по столь важным вопросам. Облеченный же большей властью заместитель наркома Л. Карахан, известный в Москве театрал, зачастую появлялся дома лишь к глубокой ночи, и афганскому министру ничего не оставалось, как ждать в автомобиле до утра загулявшего чиновника, проклиная при этом свою доверчивость и сожалея о судьбе брата. Не в меньшей степени его тревожил возможный скандал по поводу советского вмешательства. Эту тревогу разделял и Цукерман: "Бачаи Сакао получит живые доказательства нашей интервенции - это русские пленные... которые даже мертвые могут служить доказательством этого" ¹⁶ .

Реакция, впрочем, последовала скоро: 5 мая через границу переправился второй отряд из 400 красноармейцев, усиленный 6 орудиями и 8 пулеметами. По позициям сторонников эмира были также нанесены удары с воздуха. Еще через пару дней Политбюро ЦК ВКП(б) разработало ряд срочных мер по развязыванию афганского узла, среди которых не последнее место занимали маневры по сокрытию советского участия в Мазарской операции. Предусматривалось следующее: дать сообщение о том, что банды Ибрагим-бека проникли на территорию СССР и грабят население; продать аэропланы афганцам; дать воззвание от имени Гулам Сиддика или Амануллы о независимости и борьбе против британской агентуры; отозвать отряд после взятия Дейдади ¹⁷ .

Щекотливость ситуации, грозящей перерасти в международный скандал, и тяжесть положения амануллистов в районе Мазари-Шарифа не сделали их советских партнеров более уступчивыми - те вели себя вполне в духе реализации коммерческой сделки. За три предназначенных афганцам самолета типа "Юнкере" взималось 108110 рублей золотом, причем не предусматривалось никаких скидок. Для немедленного расчета в расположение сил Гулам Наби из Ташкента организовывался специальный авиарейс - в служебной записке начальника разведуправления штаба Красной Армии Берзина неуклюже отмечается, что "самолеты посылаются ... за деньгами в уплату за самолеты" ¹⁸ . Из этого же документа следует, что проданная авиатехника должна была некоторое время обслуживаться советским персоналом, с последующей заменой его на афганский.

Как уже говорилось, в операции было задействовано два советских отряда, один из которых должен был вернуться на советскую территорию через Акча-Андхой и по пути очистить от сторонников эмира этот пограничный район. Для занятия Майманы и прикрытия Гулам Наби со стороны Герата оказывалось содействие М. Гаусу, силы которого (речь, вероятно, идет об остатках его гератских частей, разбитых в апреле под Кала-и Hay и интернированных советскими пограничниками) предусматривалось довести до 500-600 человек, с придачей ему артиллерийской батареи и 10 пулеметов, а также инструкторов и советника. Интернированный генерал некоторое время находился в Кушке, добиваясь от советских властей разрешения на выезд в Афганистан, формально - под предлогом выполнения распоряжения Шуджи уд-Даула, нового губернатора Герата. Фактически же у М. Гауса имелось три варианта действий: 1) возвращение в Герат в случае согласия на это Шуджи и благоприятного настроения населения; 2) переброска его отряда по железной дороге до Термеза и объединение с силами Г. Наби-хана, находившимися в тот момент в Мазари- Шарифе; 3) поход на Фарах через Герат в случае, если обстановка не позволит ему остаться в Герате. Ни один из них, однако, не был реализован: Шудже в начале мая пришлось уступить Герат Абдул Рахиму и бежать из города, и советское командование, чтобы ослабить напряженность в отношениях с Абдул Рахимом, отправило М. Гауса подальше от границы, в Ашхабад.

Что касается Гулам Наби (при нем временно оставался и первый советский экспедиционный отряд), то его ориентировали на создание смешанных отрядов (пехота, кавалерия, артиллерия, пулеметчики), способных самостоятельно действовать на отдельных направлениях. Тем самым снималась прежняя установка на формирование ударной силы численностью до войсковой дивизии, предусматривались и некоторые оборонительные мероприятия (захват перевалов на путях из Кабула в Мазари-Шариф для оста-

стр. 35

новки сил С. Хусейна - военного министра Бачаи Сакао). То есть в целом, в совокупности с вышеуказанными мерами, существенно менялась тактика боевых действий в Северном Афганистане. Это позволило несколько развить успех со-ветско-афганской операции: в течение мая 1929 года Гулам Наби овладел еще целым рядом пунктов Северного Афганистана (Примаков к этому времени уже был отозван в СССР). Новые победы амануллистов стали возможны благодаря переходу на их сторону хазарейцев из воинских частей эмира. Определенную роль в этом сыграли преувеличенные, но все более запаздывавшие слухи о победах Гулам Наби: по этой причине произошла, например, серия переворотов в пользу Амануллы в Каттагано-Бадахшан-ской провинции - ее центре Ханабаде и ряде более мелких населенных пунктов. Амануллисты все еще пребывали в эйфории реальных военных побед: они, например, разгромили под Ташкурганом части С. Хусейна, но военная фортуна уже отвернулась от них. Им не удалось переломить безразличие и враждебность основной массы населения северных областей (узбеков, таджиков, туркмен и представителей других этнических меньшинств), к Ханабаду продолжали стягиваться силы на подмогу С. Хусейну, в районе Андхой-Акча сколачивались большие группы туркменских эмигрантов, прямо намеревавшихся захватить Мазари-Шариф и ликвидировать отряды Гулам Наби. Но неожиданную точку во всем этом деле фактически поставил не кто иной, как Аманулла: 23 мая, разочаровавшись в соотечественниках и не сумев организовать борьбу своих сторонников в пределах всей страны, он покинул Афганистан и, как оказалось, навсегда.

Действовавшие изолированно, во враждебном окружении силы Гулам Наби- хана потеряли и политическую перспективу, поэтому предводитель распустил их, а сам 31 мая 1929 года вернулся с небольшой (немногим более 100 человек) группой сторонников на советскую территорию, где вместе с другими афганскими участниками операции был интернирован. Еще раньше, 28 мая, был отозван и советский отряд, общие потери которого (убитые и раненые) составили 120 человек. Афганцы же - мирное население северных областей, участники сражений с обеих сторон - амануллисты и сторонники Бачаи Сакао - заплатили за эту авантюру тысячами жизней.

РЕЗУЛЬТАТЫ И ПОСЛЕДСТВИЯ ОПЕРАЦИИ

Активные боевые действия на севере и распространение слухов о прямом советском участии в них вызвали серьезное беспокойство кабульских властей: внешнеполитическое ведомство Бачаи Сакао сделало соответствующее представление поверенному в делах СССР Э. Риксу. Советские дипломаты в Кабуле оказались в очень щекотливом и даже опасном положении, и им ничего не оставалось делать, как опровергать "провокационные слухи" и даже выступить с контробвинениями в попустительстве бандитским налетам басмаческих отрядов на советскую территорию. В ответной советской ноте, направленной в Кабул, говорилось: "1. Правительству СССР неизвестны и не могли быть известны ни пункт перехода границы Гулям Наби-хана, ни источник его вооружения... 3. Правительство СССР самым категорическим образом заявляет, что за все время гражданской войны в Афганистане ни один самолет СССР не появлялся над афгантерриторией без ведома Кабульского правительства... 4. Правительство СССР в полном соответствии с принятыми им обязательствами в силу договора 1921 года и Пагманского пакта 1926 года неизменно остается на позиции полного невмешательства во внутренние дела Афганистана и уважения независимости Афганистана" ¹⁹ . Самое большое, на что пошел кабульский режим, - это очередное требование его дипломатического признания со стороны СССР, хотя 26 мая эмир провел в столице большой сбор своих сторонников, потребовавших войны с Советским Союзом.

Внешнеполитические притязания Кабула были небезнадежны: в советском руководстве различных уровней были уже готовы к подвижкам в позиции относительно кабульского режима. Так, на заседании коллегии НКИД от 3 июня 1929 года было решено "поручить т. Риксу найти случай дать понять Баче Сакао, что в случае укрепления и расширения его власти не исключено признание его Советским Союзом, подтвердив при этом наше невмешательство во внутреннюю борьбу в Афганистане" ²⁰ .

Уход отрядов Гулам Наби-хана из североафганской области породил здесь вакуум власти и беспорядки. Так, Мазари-Шариф был подвергнут трехдневному грабежу арестантами (в основном - бывшими кухистанцами), вырвавшимися из тюрьмы, которых вскоре выбили отряды хазарейцев. Город и фактически вся окружающая область погрузились в хаос и анархию. Чтобы положить конец этому, местные старейшины избрали временное правление провинции.

В конце февраля 1929 года бывший представитель эмира в Афганском Туркестане и некоторое время исполнявший обязанности генерал-губернатора Мирза Касым был призван в Мазари-Шариф местным населением с условием не допустить нового кровопролития, о чем он и поклялся на Коране. Он вошел в город с одной тысячей туркмен и начал переговоры с местной администрацией о зачислении своего войска на жалованье в качестве регулярного подразделения, но ему было отказано на том основании, что такое наемное подразделение уже сформировано из хазарейцев. В итоге туркмены все же влились в уже сформированную воинскую часть, а сам Касым вошел в состав новой администрации провинции.

Этот временный орган местного (регионального) самоуправления заявил о своей лояльности Кабулу -его члены даже просили Бачаи Сакао прислать в Мазари-Шариф нового генерал-губернатора. Вместе с тем, новые власти и тамошнее купечество были настроены проводить вполне самостоятельный курс, в том числе и в вопросах внешнеполитического взаимодействия: известно, например, что Мирза Касым обращался к начальнику Сурхан-Дарьинского отдела ОГПУ с просьбой как можно скорее прислать в Мазар дипломатического представителя СССР, а также возобновить торговые отношения с советской стороной. Но этот влиятельный политик, да и не только он, не забывал потом напомнить партнерам о перипетиях весенней операции 1929 года, в частности, о прихваченном Гулам Наби оружии из местных арсеналов, которое навсегда осело на складах и в частях советской приграничной полосы. Возвращение этого оружия или соответствующая материальная компенсация еще долгое время фигурировали как одно из условий нормализации двусторонних отношений, выдвигаемых властями пост-амануллистского Афганистана.

Между тем, не меньшую проблему составляли и другие последствия совместной операции: морально-психологические, этические, социальные, в самом широком смысле этого слова. Последние были наиболее очевидными: в советской Средней Азии, прежде всего в приграничье, оказалось несколько сотен афганских участников "северного похода": примерно 150 чело-

стр. 36

век, прибывших вместе с Гулам Наби, находились в Ташкенте, более 100 человек составляла группа Мухаммад Гаус-хана, переведенная после интернирования в Ашхабад, наконец, десятки сторонников Амануллы, прибывших из Европы, не говоря уже о немалом количестве простого люда (рабочих-отходников, торговцев, караванщиков и т. п.), завербованного или даже случайно вовлеченного в операцию на севере Афганистана. В затруднительном положении оказался и сам Гулам Наби: толпа разъяренных, лишенных всяких средств к существованию соотечественников едва не расправилась с ним и его братом Гулам Джейлани.

В сложном положении оказался и командир второго афганского отряда М. Гаус- хан, который просил вернуть ему 25 лошадей, чтобы на вырученные от их продажи деньги покинуть Термез (позднее он был перемещен в глубь советской территории). Терпеливо напоминали о своих 203 лошадях и 21 ишаке афганские караванщики, обслуживавшие отряд Гулам Наби-хана на всем протяжении его похода ²¹ .

Отчаянное положение брошенных на произвол судьбы афганцев вызвало тревогу советских региональных дипломатических представителей. Они определили афганскую проблему как гуманитарно-правовую ("пострадавшие афганцы - беженцы") и социально-политическую (прием афганцев, желающих продолжить образование или службу в СССР, формирование афганской политической эмиграции из числа наиболее влиятельных фигур и настроенных на сотрудничество групп) и т. д. ²² Их наибольшее беспокойство вызывала афганская образованная молодежь и кадровые офицеры, а также бывшие курсанты советских военных учебных заведений - наиболее сознательные категории участников операции, которые из-за бюрократизма и неразберихи в советских ведомствах оказались не у дел или даже пребывали в положении бродяг в городах советской приграничной полосы. Например, гератцы из группы М. Гауса собирались выехать в Персию, но не могли этого сделать из-за задержки с предоставлением персидских виз. Советские дипломаты полагали, что эту группу вообще следует пока оставить в СССР, тем более, что сами персы собирались выслать из Мешхеда некоторых афганцев, включая бывших военного министра и министра внутренних дел правительства Амануллы. В Наркоминделе опасались, что в перспективе концентрация афганских эмигрантов в Персии будет "усиливать персидские аппетиты в отношении Герата" ²³ .

Проблемы, порожденные фактической неудачей похода на Мазари-Шариф, заставили заместителя наркома НКИД Л. Карахана выступить с инициативой создания специальной смешанной комиссии по разрешению вопросов, связанных с советско-афганской операцией: в августе 1929 года он направил соответствующую записку заместителю председателя правительства, уведомив также о своем проекте военных и разведку.

Неблагоприятный исход операции и особенно поведение кремлевских руководителей в ее решающие моменты стали серьезным моральным ударом для амануллистов, которые были вынуждены и в дальнейшем иметь дело с Москвой. Однако их планы существенно изменились: один из новых проектов, предложенных все тем же Гулам Наби, предусматривал первоочередное занятие Герата с последующими ударами на кандагарском и кабульском направлениях. Непременным элементом новой операции должно было стать овладение районом Мазари-Шарифа, где амануллисты рассчитывали расширить базу поддержки за счет разочаровавшихся в Бачаи Сакао узбеков и туркмен. Советская поддержка в этом варианте сводилась лишь к предоставлению финансовой и военной помощи (последней - исключительно оружием), но даже и в таком виде она была отвергнута соответствующими ведомствами в Москве. Московские дипломатические чиновники не торопились вовсе сбросить амануллистов со счетов, но, видя организационную слабость последних, отделывались общими фразами. Это обстоятельство сыграло не последнюю роль в стратегической переориентации афганской национально-либеральной оппозиции, в частности клана Чархи, на Европу и перемещении ее эмигрантского центра в Германию.

После окончания неудавшейся совместной военной операции в борьбу против эмира Бачаи Сакао включились новые силы. Организованные и возглавленные вернувшимся из эмиграции генералом Надир-ханом, героем войны за независимость 1919 года и в последующем министром обороны правительства Амануллы, ополчения племен юго-востока Афганистана после ряда военных неудач разгромили войска Бачаи Сакао и 11 октября 1929 года заняли Кабул. Надир-хан был провозглашен королем Афганистана. Бежавший из столицы свергнутый эмир был пойман и в конце октября повешен. Наступил новый этап афганской истории.

¹ Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории (далее -РЦХИДНИ), ф. 17, опись 162, д. 7, л. 12. Афганцы также просили предоставить им химические бомбы, но им было отказано "за их отсутствием". - Там же, л. 15.

² АВП РФ, фонд Карахана, опись 12, папка 71, л. 9.

³ Там же, л. 17.

⁴ India Office Files, L/P&S/10/1289, p. 488-489. Британский посол в Кабуле Хэмф-рис припоминал в эти дни, что Аманулла часто говорил ему: в час испытаний он обратится за помощью сначала к Великобритании, и лишь в случае отказа последней - к России. - Ibidem, p. 477.

⁵ Ibidem, p. 187.

⁶ India Office Files, L/P&S/10/1291, Afghanistan Rebellion 1928/9, p. 64.

⁷ АВП РФ, ф. Карахана, оп. 12, папка 70, л.З.

⁸ АВП РФ, ф. Референтура по Афганистану, оп. 11, папка 8, л. 11.

^9. Там же, л. 5.

¹⁰ РЦХИДНИ, ф. 17, опись 162, дело 7, л. 39.

^11. АВП РФ, ф. Референтура по Афганистану, опись 11, папка 68, л. 25 об.

¹² Там же, с. 65. Среди прочих изъянов подготовки операции следует отметить и факты ее саботажа со стороны некоторых афганских чиновников: так, распоряжением афганского консульства в Мерве были задержаны несколько ящиков с оружием, предназначенных для проведения операции. - АВП РФ, ф. Референтура по Афганистану, оп. 11, папка 151, кор. 68, л. 53.

^13. India Office Files, L/P&S/10/1289, p. 342.

^14. РЦХИДНИ, ф. 17, on. 2, д. 1806, л. 235-236. Проекты пропагандистских документов того периода составлялись аманул-листами при прямом участии советского руководства. Так, после разговора с заместителем наркома иностранных дел Караханом и главой военного ведомства Ворошиловым Гулам Сиддик, готовивший, очевидно, обращение к жителям Афганского Туркестана, внес в его текст тезисы об уважении к религии, роли образования, традиционном русско-афганском добрососедстве. - АВП РФ, ф. Карахана, оп. 12, папка 75, кор. 71, л. 33.

¹⁵ Павел Аптекарь. Первая кровь//Родина, 1999, N 2. Эта небольшая статья, подготовленная журналистом П. Аптекарем и помещенная в специальной подборке журнала "Родина", об афганском конфликте - одна из немногих публикаций об этих событиях. Она содержит некоторые интересные факты, но изобилует грубейшими ошибками и неточностями.

¹⁶ Там же, л. 47 об.

¹⁷ РЦХИДНИ, Особая папка Политбюро, оп. 162, дело 7, л. 77-78.

¹⁸ АВП РФ, ф. Карахана, оп. 12, папка 71, л. 34.

¹⁹ АВП РФ, ф. Карахана, оп. 12, папка 75, л 71, л. 22.

²⁰ Там же, л. 66.

²¹ АВП РФ, ф. Референтура по Афганистану, оп. 11, папка 151, д. 68, л. 114.

²² АВП РФ, ф. Референтура по Афганистану, оп. 11, папка 151, д. 68, л. 111-115.

²³ АВП РФ, ф. Карахана, опись 12, папка 75, кор. 71, л. 53.

Permanent link to this publication: