В данной статье рассматривается постмодернистское видение национальной истории Турции в творчестве популярного современного турецкого романиста-постмодерниста Ихсана Октая Анара. Объектом внимания писателя-постмодерниста, представляющего историю страны как власть тоталитарных дискурсов над сознанием турок, становятся просвещенческий дискурс и дискурс библейско-коранической традиции. Он их деконструирует, травестийно понижает, перекодирует, что выражается в особых художественных средствах, в числе которых пастиш, карнавализация, оксюморонные словосочетания и т.д.

Ключевые слова: турецкий нарративный постмодернизм, постисторическая проблематика, гиперперсонажная маска, Ихсан Октай Анар.

Постнеклассический постмодернистский подход к осмыслению истории определяется восприятием исторической действительности как текста (как хаоса и как ризоморфного пространства) и направлен главным образом на развенчание религиозно-метафизического концепта истории и научно-позитивистского культа истории, возобладавших в эпоху модерна (или Нового времени). Наибольший вклад в разработку постмодернистского исторического концепта внесли труды таких известных постструктуралистов, как М. Фуко, Ж. Деррида, Ж.-Ф. Лиотар, П. де Ман, Ф. Джеймисон, Р. Рорти, X. Уайт и др. Обобщая их весьма разнородные и разноречивые взгляды, можно сказать, что основной упор они делали на подходе к истории как к литературному тексту, нарративу/новествованию/рассказу, выделяя в нем "сюжеты" (Ф. Джеймисон, X. Уайт). Кроме того, в истории они акцентировали доминанту человеческих инстинктов (коллективное бессознательное), препятствующих осуществлению глобальных исторических проектов. В рамках последнего положения ими разрабатывалась ницшеанская по происхождению идея "воли к власти", мистифицирующая научно-технический прогресс, подменяющая его анонимной и полиморфной "волей к знанию" (М. Фуко). Последняя интерпретировалась ими как стремление людей замаскировать "волю к власти" претензией на научную "истину". Постнеклассические философы-постмодернисты предлагали взглянуть на историю как на плюралистическое, гетерогенное множество случайностей (Ж. Деррида, Ж.-Ф. Лиотар, И. Пригожин, Р. Рорти, Ж. Делёз) в противовес традиционным метафизическим представлениям об истории как единой и безусловной закономерности. Во множественной хаосоморфной постмодернистской истории появлялось нелинейное, опространственное время (прошло-настояще-будущее), а сам исторический процесс не обязательно программировался на движение по восходящей к лучшему будущему, что, по мнению постнеклассических философов, неминуемо вело к "концу истории" (Ф. Фукуяма), т.е. к "концу" прежнего линейнодетерминистского взгляда на историю.

стр. 81
Постисторическая проблематика занимает исключительно большое место в творчестве турецких постмодернистов (О. Памук, Т. Юджель, И.О. Анар и др.). Это особенно относится к И.О. Анару (род. в 1960 г.), который является не только писателем, но и профессиональным философом, что дает ему безусловные преимущества перед коллегами по писательскому цеху. Делая главным героем своей романистики историю Турции, он рассматривает ее под разными углами зрения, стремится избежать однозначности в осмыслении столь сложного феномена, предпочитает многоракурсность и вариативность. Иными словами, он дает постмодернистский адекват истории страны.

В трилогии И.О. Анара "Атлас туманных материков" ("Puslu Kitalar Atlasi", 1995), "Книга хитростей" ("Kitab-ul Hiyel", 1996), "Рассказы Афрасиаба" ("Efrăsiyăbin Hikăyeleri", 1998) история Турции изображается в травестийном ключе. Точнее, речь у И.О. Анара идет об историческом нарративе как форме нашего знания об истории - скорее "литературного", нежели научного. Он "осюжетивает" факты прошлого, истории Турции XVII-XX вв., представляя их в разных историях-рассказах, которые "скрепляет" гиперперсонажная маска рассказчика-симулякра. Маска рассказчика множится в бесконечном количестве других названных и неназванных рассказчиков, на мнения которых постоянно ссылается гиперперсонаж, заставляя читателя периодически запутываться в том, кто ведет повествование.

Все эти истории стилизуются И.О. Анаром под фольклорный сказ, и можно сказать, что исторический нарратив представлен у писателя жанрами народно-героического эпоса и волшебной сказки, для которых и характерна подобная сказовая форма повествования. Сказ некоего безымянного гиперперсонажа-симулякра, от лица которого ведется все повествование в романах трилогии, изобилует просторечными оборотами, разговорными формами, устаревшей и вышедшей из употребления арабо-персидской лексикой, формулами и клише фольклорно-эпической тюркской традиции. Такой сказ кажется простым, безыскусным, наивным. В нем, как это принято в фольклоре, ведущая роль принадлежит повествовательности, событиям, диалогам, всему конкретно-предметному. Подобная подача материала (с волшебством, чудовищами и даже с примитивными лубочными картинками-иллюстрациями к происходящему) настраивает читателя на то, что ожидать от подобного рассказа истинности нереально. У И.О. Анара сказ служит подтверждением недостоверности традиционного исторического (а заодно и научного) знания, являясь собственной версией гиперперсонажа.

Безымянный гиперперсонаж И.О. Анара - фигура комическая. Сознание, мышление, язык рассказчика-симулякра в концентрированном виде содержат догматы турецкой истории, которые породили в свое время не одну национальную катастрофу. Автор иронизирует над верой персонажа в чудеса (в атласы туманных материков; в чудо-механизмы, с помощью которых турки должны победить всех своих врагов; в пещеры с несметными сокровищами; в вампиров и диковинных чудищ). Писатель зло высмеивает как высокопарную риторику персонажа в его рассказах о турецких ученых-хитрецах Йяфесе, Джалуде и Юзейире, стремящихся подчинить себе ход истории и командовать временем, одержав верх над законами природы ("Книга хитростей"), так и доверительный, наполненный чувством сострадания (почти лирический) рассказ о непростых взаимоотношениях средневекового чудака Узун Ихсана-эфенди и его сына Бюньямина, "потерявшего" на войне лицо ("Атлас туманных материков"). Писательпостмодернист смеется над паническим страхом рассказчика перед смертью, который отчетливо проступает в его историях о людях, пытающихся "убежать" от смерти ("Рассказы Афрасиаба"). Все то, что для гиперперсонажа трилогии естественно, истинно и справедливо, для И.О. Анара неестественно, глупо и вредно, являясь проявлением метафизического взгляда на жизнь. Поэтому он и делает своего рассказчика необразованным, наивно верящим слухам, смешным, изъясняющимся на невообразимом графоманском языке - его рассказчик смешивает староосманский с жаргонно-бытовыми

стр. 82
словечками и новомодными современными выражениями, пускаясь в пространные, надоедливые объяснения, в описания мельчайших подробностей происходящего, которые ведут к подробностям этих подробностей и т.п., а в конечном счете совершенно сбивают с толку читателя и заставляют его забыть, о чем вообще первоначально шла речь. Показывая своего гиперперсонажа смешным графоманом, "входящим" в истории других и "живущим" в этих историях, И.О. Анар срывает с него многочисленные маски, демонстрирует под ними "пустое место", симулякр, производящий/произносящий абсурд.

Скрывая за несерьезным серьезное, И.О. Анар опровергает в трилогии принцип историзма и идею исторического прогресса. Они вызывают у него большой скепсис. Писатель заменяет историзм релятивизмом, производит деиерархизацию отношений в линейной временной парадигме, лишая категорию настоящего привилегированного положения, центрирующей роли по отношению к прошлому и будущему. Это приводит к возникновению в его романах нового гибридного типа времени "прошло-настоящебудущего", вектор которого теряет свой однонаправленный линейно-детерминистский характер, становится разнонаправленным.

И.О. Анар акцентирует повторяемость турецкой истории, воспроизводимость в новых формах прежних отношений между человеком и человеком, человеком и государством. С наибольшей наглядностью такую повторяемость отражает судьба Узун Ихсана-эфенди, который является общим персонажем для всех трех романов, присутствуя одновременно и в средневековой Османской империи, и в современной Турецкой Республике. Во все времена он противостоит рациональному/метафизическому подходу к жизни, будь то наркоманом без определенного рода занятий и места жительства или султанским министром, главным героем или эпизодическим персонажем. Его жизнь во сне ("Атлас туманных материков"), неприятие научных проектов ученых-хитрецов ("Книга хитростей"), убегание от смерти ("Рассказы Афрасиаба") делают его вечно живым. Иными словами, он жив не благодаря рационально-гуманистической доктрине Нового времени, которая ставит человека, его разум в центр всего сущего, а вопреки и в противовес ей. Именно в Узун Ихсане у И.О. Анара проступает с наибольшей очевидностью неисполнимость "исторического проекта" гуманизации/модернизации жизни Турции; проекта, восходящего к эпохе западноевропейского Просвещения и рассчитанного не на реального человека, а на умозрительно сконструированного; проекта, насильственно внедряемого на турецкой почве. И.О. Анар доказывает на примере Турции, что эмансипация человеческого разума радикально изменяет духовную жизнь страны. В личности одновременно с высшим началом раскрепощается и низшее, доличностное, животное начало. Поэтому его герои, приходящие к осознанию того, что Бога нет, и ставящие себя на место Бога, часто даже не понимают, что ими движет не Бог, а Дьявол.

Данный аспект проблемы эмансипации личности, по мысли И.О. Анара, с наибольшей зримостью отразил образ Фауста, который в романах трилогии подвергается культурфилософской интерпретации. Образ доктора Фауста "мерцает" в главе тайной разведывательной организации Эбрехе-эфенди ("Атлас туманных материков"), в ученых-хитрецах Йяфесе, Джалуде и Юзейире ("Книга хитростей"), в ученом Феййюзе ("Рассказы Афрасиаба"). Они все идут на сделку с дьяволом ради исполнения своих желаний, но при этом "разрушают", уничтожают самих себя. Так, Эбрехе-эфенди убивает им же обласканный глава городских нищих; ученые-хитрецы погибают от рук друг друга, зомбированные созданной ими же техникой; ученый Феййюз умирает в душевных муках от осознания того, что оставил после себя на земле семерых сыновей, в которых воплощаются все человеческие пороки и которые не способны иметь собственных детей.

Романы трилогии призваны показать разные стадии раскрепощения человеческой индивидуальности, которая у И.О. Анара реализует себя как индивидуализм -

стр. 83
краеугольный камень эпохи Нового времени. Эпоха индивидуализма, проявлявшаяся в фактически средневековой Турции вплоть до XIX в. в отдельных личностях, расцвела пышным цветом в республиканской Турции XX в., что привело к господству темных, животных сил уже над массами людей. Если несколько веков назад темные силы стерли лицо Бюньямина, сделав его "другим" ("Атлас туманных материков"), внедрили в головы ученых-хитрецов Йяфеса, Джалуда и Юзейира машины-чудовища и превратили их самих в монстров ("Книга хитростей"), то во второй половине XX в. зло бессознательного, идущее рука об руку с индивидуализмом, завладело душами многомиллионных толп, обретя характер дьявола коллективного бессознательного. Проявления коллективного дьявола в виде массовых психозов демонстрируют "веселые и занимательные" истории из романа "Рассказы Афрасиаба". В их числе массовое помешательство на чистоте (история "Рассказ о чудовище городка Эзине"), на религии (история "Путешествие к святым местам"), на воспитании детей (истории "Солнечные дни", "Ребенок, сошедший с небес"), на богатстве (история "Проклятие короля Бидаза") и т.п.

Власть коллективного бессознательного как неотъемлемого компонента жизни республиканской Турции являлась объектом исследования в произведениях и других турецких постмодернистов (О. Памук, М. Мунган) [Репенкова, 2010(1), с. 79-137]. Но у И.О. Анара в коллективном бессознательном акцент сделан не на "патологически"-агрессивном, угрожающем жизни масс (роман О. Памука "Снег" или повесть М. Мунгана "Алиса в стране чудес"), а на "хтонически"-пассивном, "дремлющем" в ожидании своего часа. Анаровская громадная крыса спит и вынашивает детенышей в доме сначала добропорядочного мясника, а потом чистюли милой вдовушки (история "Рассказ о чудовище городка Эзине" из романа "Рассказы Афрасиаба"). Можно сказать, что у О. Памука и М. Мунгана разрушительный потенциал коллективной психики дан в активированном виде, а у И.О. Анара - в неактивированном. Но тем не менее фиксация перевеса косно-коллективного бессознательного над сознанием как характерной приметы исторического процесса в целом налицо.

И.О. Анар в романах трилогии показывает неустранимость фактора бессознательного в истории, что доказывает неверие писателя во всеобщий и безусловный исторический и нравственный прогресс. Его произведения демонстрируют "конец" идеализированных представлений о человеке как чисто рационалистическом конструкте, первоистоки которого И.О. Анар, как и многие другие постмодернисты, видит в библейско-коранической традиции. "Монотеистические религии рассматриваются ими (постмодернистами) как дискурс/текст, который необходимо прочитывать и осмысливать в неклассическом, постфилософском ключе. Отстаивая множественность текучей Истины, они не приемлют моноцентричности любой системы (религиозной и атеистической в том числе), рассматривая такую систему как репрессивную по отношению к современному человеку" [Репенкова, 2010(2), № 4, с. 25]. Именно из библейско-коранической традиции, по мнению писателя, вырос метафизический, а затем и сменивший его рационалистический концепт самого человека и человеческой/мировой истории, на протяжении многих веков детерминировавший западную и восточную философскую мысль.

Но кризис Нового времени со всей очевидностью доказал утопизм метафизических и позитивистских моноистин. По мнению И. Ильина, «отказ от рационализма и осененной традицией или религией веры в общепризнанные авторитеты, сомнения в достоверности научного познания приводят постмодернистов к "эпистемологической неуверенности", к убеждению, что наиболее адекватное постижение действительности доступно не естественным и точным наукам или традиционной философии, опирающейся на систематически формализованный понятийный аппарат логики с ее строгими законами взаимоотношений посылок и следствий, а интуитивному "поэтическому

стр. 84
мышлению" с его ассоциативностью, образностью, метафоричностью и мгновенными откровениями инсайта» [Ильин, 1996, с. 204].

Гуманистическая доктрина, державшаяся на шатком антропологическом основании, рухнула в одночасье, как канули в лету и благие исторические начинания людей. Потому герои И.О. Анара дегенеративны и неполноценны. Они сплошь воры, убийцы, пьяницы, половые извращенцы и т.п. В них специально высвечиваются в первую очередь животные инстинкты: чревоугодие, испражнения, половые влечения и т.п. Но одновременно с этим в его героях "мерцают" и библейско-коранические пророки, словно архетипы-первообразы, заставляя читателя погрузиться во власть "дежа вю"/"уже было".

Пожалуй, И.О. Анар - единственный турецкий писатель-постмодернист, который так активно работает над травестией библейско-коранического дискурса, его сюжетно-ситуационных, образно-персонажных и жанрово-стилевых ходов. Главным в деконструкции библейско-коранического дискурса у И.О. Анара является дискредитация образов пророков. Это объясняется тем, что "череда пророков образует стержень концепции священной истории в каждой из трех религиозных традиций, и в силу этого именно пророкам уделяется много внимания в исторических сочинениях, рисующих картину мировой истории согласно представлениям того или иного вероучения" [Гайнутдинова, 2009, с. 3]. Анар играет христианско-мусульманскими культурными знаками пророков-мудрецов и их последователей, реализуя в трилогии явление гипертекстуальности. Используя в пародийном пастише жанровые коды Священных писаний (архитекстуальность), он соотносит названия романов с эпиграфами, являющимися стихами из Библии и Корана (паратекстуальность).

Уже сами названия романов ("Атлас туманных материков", "Книга хитростей", "Рассказы Афрасиаба") нацеливают читателя на восприятие истории Турции как книги, наррации, текста, а вкупе с библейско-кораническими эпиграфами - как Священной книги. Но содержание его "священной" книги полностью противоречит Писаниям монотеистических религий. Оно преподносится И.О. Анаром в постисторическом, постмодернистском ключе. Используя культурфилософскую постструктуралистскую символику: мир (сознание, бессознательное) - ризома - текст - книга - карта - лабиринт - библиотека и т.п., писатель декалькирует/картографирует историю страны, историческую фатальность, задает "подвижную карту" с множеством выходов, что наполняет текст романов бесконечным количеством смыслов. А так как в трилогии реализован постмодернистский концепт "мир как текст", то возникает художественная модель истории как самоорганизующегося хаоса, как бы сотканного из случайностей, содержащего в себе сразу множество потенциальных тенденций развития.

Лишь случайность рушит все планы мощной турецкой тайной разведывательной организации / "огромного мозга" по захвату власти в стране ("Атлас туманных материков"): на помещение организации ради наживы нападают стамбульские нищие во главе с багдадским вором и убивают ее главу. Слепая сила случая (например, внезапно навалившийся сон, случайно попавший в голову камень) не дает ни одному из троих ученых-хитрецов закончить свои опыты над оружием, способным возвысить их над соотечественниками ("Книга хитростей"). Только мимолетность случайных встреч помогает общему для всех романов трилогии герою Узун Ихсан-эфенди избегать просчитанные до мелочей ловушки Человека-смерти и оставаться в живых ("Рассказы Афрасиаба").

Таким образом, постмодернистский концепт истории в трилогии И.О. Анара демонстрирует принципиально новый подход к пониманию истории и места в ней человека. Постмодернистская текстуализация исторического пространства смещает фокус художественного исследования в область функционирования тех или иных нарративных конструкций ("историй"), через которые И.О. Анар стремится постичь такие категории, как исторические пространство и время, случайность и закономерность, прогресс и регресс. Особое место в историческом концепте писателя занимает

стр. 85
деиерархизация оппозиции "сознание-бессознательное" - неотъемлемая черта постмодернистского мышления. Это связывает проблему истории в романистике И.О. Анара с проблемой человека, который перестает у него быть мерилом всех вещей, поскольку он, ведомый импульсами бессознательного, становится опасен как для самого себя, так и для своей страны. Новые параметры исторического развития писатель связывает с универсальным гуманизмом.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Гайнутдинова А.Р. История пророков в Коране. М.: Исламская книга, 2009.

Ильин И.П. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. М.: Интрада, 1996.

Карева О.В. Травсстия архстипичсской целостности в постмодернистской парадигме Ихсана Октая Анара // Вестник Московского университета. Сер. 13. Востоковедение. 2011. № 3.

Рспенкова М.М. Вращающиеся зеркала. Постмодернизм в литературе Турции. М.: Восточная литература, 2010(1).

Рспснкова М.М. Религиозный дискурс в постмодернистском романс Ихсана Октая Анара "Рассказы Афрасиаба" // Вестник Московского университета. Сер. 13. Востоковедение. 2010(2). № 4.

стр. 86

Permanent link to this publication: