5. В Екатеринодар

Серьезность задачи, возложенной на наш отряд правительством, и фронтовая опасность, в которой приходилось нам действовать, обязывали нас прочно организоваться. На этот раз мы учли опыт поездки из Москвы до Царицына и сорганизовались еще лучше.

В Царицыне мы обзавелись телеграфными и телефонными аппаратами, проводами, телеграфистами и связались сигналами с паровозными машинистами и с дежурными нашей роты. Ряд вагонов был соединен телефонами. На паровозе был установлен вооруженной пост. В заднем вагоне находился пулемет, а при нем непрерывное дежурство пулеметчиков.

Все сотрудники были вооружены винтовками и револьверами и в момент опасности поступали в подчинение командиру роты. Был назначен комендант поезда, установлено вооруженное дежурство в каждом вагоне, а на остановках выставлялись часовые. При малейшем подозрении в состоянии пути производили разведку. При неожиданностях и остановках в пути, между станциями, мы соединялись своими телеграфными аппаратами, могли принимать разговор и сами запрашивать ближайшие к нам железнодорожные станции. Этот способ помогал вести разведку.

Путь на Тихорецкую-Екатеринодар проходил через богатейшие хлебом и скотом степные районы Астраханской губернии. Области войска Донского, Ставропольской губернии и Кубанской области. На каждой станционной остановке мы находили изобилие продовольствия, во всех видах, от жареных кур до пирожков и ватрушек. В этих районах не знали голода и ничего не делали для облегчения голода в центре.

Короткие остановки на станциях мы использовали для проверки находившихся грузов, давая направления тем из них, которые не имели адресата. В пути было много вагонов, эвакуированных при немецком наступлении на Донбасс, на Донецкую область. Много было продовольственных грузов, которые мы направляли прямо на Царицын И. В. Сталину.

На станции Котельниково комендант принес мне телеграмму, в которой просили передать "народному комиссару Шляпникову, поезд 93, что его ждут на станции Торговая главком Черноморского флота Авилов-Глебов и член морской коллегии Вахрамеев. Необходимо увидаться. Авилов-Глебов".

А. Н. Падэрин уведомил главкомиссара Николая Павловича Авилова-Глебова, что наш поезд вышел со ст. Котельниково в 9 ч. 30 м. утра. К вечеру

Продолжение, См. Вопросы истории, 2002, N 7,

стр. 88

мы надеялись быть в Торговой и встретиться с главным комиссаром Черноморского флота и членом морской коллегии.

На ст. Котельниково находился отряд из войск В. А. Антонова, которой предложил мне свои услуги по изъятию хлеба в ближайших станицах, казаки которых ушли на зов генерала Краснова спасать донское казачье отечество и совершали набеги на железнодорожные станции Царицыно-Тихорецкой линии. Я дал указание уполномоченному Чекпрода Билику, находившемуся на этой станции, связаться с командиром отряда и выяснить реальную возможность такой операции.

На каждой станции, на каждом разъезде мы находили беспризорные вагоны с различным ценным грузом, продукты продовольствия в котором составляли значительный процент. До ст. Гашун мы имели уже несколько десятков вагонов, готовых к немедленной отправке, но не было паровозов.

Каково же было наше удивление и возмущение, когда мы увидели состав поезда в количестве трех вагонов, ожидавший прибытия нашего состава, чтобы "экстренно" двинуться на Царицын.

От начальника ст. Гашун мы узнали, что это был "делегатский поезд", сформированный на ст. Зимовники. Я немедленно дал телеграмму коменданту ст. Котельники, где была вооруженная сила, задержать поезд, проверить документы едущих, указав на недопустимость расхищения паровозов в такое время, когда каждый из них так нужен для отправки продовольственных грузов.

К вечеру мы добрались до крупной узловой ст. Торговая, где нас ожидали главкомиссар Черноморского флота Н. П. Авилов-Глебов и Вахрамеев. Я с величайшим интересом ожидал их прибытия, они, видимо, также желали меня видеть и не заставили долго ждать, пришли ко мне в вагон. О моей поездке они узнали от И. В. Сталина, с которым они в тот день вели переговоры по прямому проводу, и по его предложению остались ожидать меня. Сами они намеревались ехать прямо в Москву.

Здороваясь с вошедшими товарищами Авиловым-Глебовым и Вахрамеевым, я задал им вопрос, как могло быть, что они покинули вверенное им дело, не проведя в жизнь столь важное решение правительства? В голосе и постановке вопроса было удивление и упрек, и оба они почувствовали это и весьма живо реагировали.

"Хорошо тебе так говорить, сидя в салон-вагоне, а побыл бы ты на нашем месте, заговорил бы иначе", - возбужденно ответил т. Авилов.

Я заметил, что невыполнение ими приказа правительства привело к тому, что В. И. Ленин поручил провести его тов. Сталину, но ввиду того, что Сталину невозможно покинуть Царицын в данное время, поручение правительства передано им мне.

Оба товарища попросили меня познакомить их с распоряжениями В. И. Ленина, и я дал Н. П. Авилову-Глебову все полученные мною от И. В. Сталина телеграммы за подписями В. И. Ленина и Г. В. Чичерина.

Внимательно прочтя их, оба товарища многозначительно переглянулись, и Авилов-Глебов заявил мне, что в телеграммах, полученных мною и прочитанных ими, не все сказано: в них не было главного, подсказал т. Вахрамеев.

Что же могло быть еще, неужели И. В. Сталин забыл передать мне то главное, о котором намекнул Вахрамеев, подумал я. Однако это было невероятно. Коба не принадлежал к рассеянным людям и упускать главное не было в его обычае.

"Да, действительно, того самого главного в телеграммах нет, а в этом-то и все дело. На этом-то месте нас самих чуть было не взяли на штыки, - добавил главный комиссар Н. П. Авилов-Глебов. - А ты возмущаешься нашим отъездом из Новороссийска, не зная положения, в котором мы оказались!"

Озадаченный подобным оборотом дела, я попросил товарищей рассказать мне подробно, в чем состояло данное им поручение и что помешало им его выполнить.

Несколько успокоившись от волнения и возбуждения, в котором находи-

стр. 89

лись оба товарища, Н. П. Авилов-Глебов передал, что они имели поручение правительства флот в Севастополь не пускать, так как отплытие его туда означало бы просто передачу морской вооруженной силы нашему врагу - германскому империализму, германскому военному командованию, захватившему Севастополь. Мы должны были подготовить моряков и, взорвав, потопить суда в Новороссийске. И сделать это так, чтобы инициатива потопления судов исходила бы от самой матросской массы, возмущенной германскими требованиями вернуть суда по месту их приписки, чтобы завладеть ими.

При исполнении столь сложного поручения товарищи не встретили поддержки ни в партийной организации, ни в органах местной власти, не говоря уже о командном составе, значительная часть которого была явно нам враждебна. Адмирал Саблин играл двойственную роль, стремясь "спасти флот" то путем наступления на немцев, то прикрываясь украинскими настроениями части моряков, готов был поднять флаг нового государственного образования, созданной немецким командованием "вольной" Украины.

Местная власть в лице Центрального Исполнительного Комитета Кубано- Черноморской Республики выступила против ухода судов из Новороссийска, но и против их потопления. Председатель ЦИК высказался за борьбу с немцами и тем самим пошел навстречу провокационным вожделениям немецкого командования и стоявшим за ним белогвардейским силам. Председатель ЦИК А. Рубин от имени партии большевиков и советов, стоя на коленях, умолял матросов беречь суда и готовить их орудия к бою с империалистами и белыми генералами.

Когда мы только намекнули на приказ из центра, говорили тт. Авилов-Глебов и Вахрамеев, нас объявили предателями. Левые социалисты-революционеры, а под их прикрытием и все враги большевиков, вели демагогическую агитацию, прямо обвинили нас в измене революции и чуть ли не в продаже немцам.

Вопрос о потоплении флота стал обсуждаться на общих собраниях моряков, сначала на судах, а потом и открыто на берегу. Наконец, 10 июня было созвано делегатское собрание моряков военного флота, на котором было постановлено "флот не топить, пока не будет реальной опасности".

Вокруг этого дела в Новороссийске и Екатеринодаре поднялась столь сильная агитация против главного комиссара Авилова-Глебова и Вахрамеева, что они вынуждены были покинуть Новороссийск, а затем направиться в Москву для доклада о создавшемся положении.

Нарисованная товарищами картина общего положения была мрачна и грозна, но как-то не верилось мне, что екатеринодарские большевики плетутся в хвосте ложного якобы "революционного" оборончества, порожденного неприятием Брестского мира. Не менее странным казалось мне и то обстоятельство, что среди военных моряков у Авилова-Глебова и Вахрамеева не оказалось поддержки в столь важном деле. И я не скрыл от товарищей, что многое из того, что они рассказали, я понять не могу и постараюсь проверить на месте. Однако я был весьма благодарен их сообщению, которое значительно помогло мне "быть в курсе" всей проблемы.

Товарищей Авилова-Глебова и Вахрамеева я попросил вернуться вместе со мной в Екатеринодар и Новороссийск. Оба они согласились, и я отдал распоряжение прицепить их вагон к нашему поезду.

От Екатеринодара - цели моей поездки, нас отделяло всего лишь несколько часов пути. Надо было приехать в Екатеринодар ранним утром 16-го, чтобы в тот же день урегулировать все дело. Мысли о том, как и с чего начать, чтобы поправить, как мне казалось, крайне испорченное дело, не давали мне покою. Неудача Н. П. Авилова-Глебова и Вахрамеева была и для меня большим уроком, но пока что в их изложении дела было много неясного для меня. Задача была бы легко решена, если бы не было в ней такого множества неизвестных.

В то время, когда я обдумывал каждый свой будущий шаг в Екатеринодаре, работники отряда выполняли свое дело, проверяя грузы на каждой стан-

стр. 90

ции. Сюрпризов при этом было много, и самым значительным из них был для нас тот, что на каждой станции мы находили уполномоченных Чекпрода, при этом имена их не соответствовали тем, которые мы получили от тов. Якубова, хотя все мандаты были выданы им. Об этом я послал с дороги телеграмму И. В. Сталину, рекомендуя приставить к Якубову хорошего организатора.

На ст. Белоглинская против наших контрольно-распорядительных функций по отношению к находившимся на станции грузам выступил начальник ее В. В. Голяховский, отказавшись дать какие-либо сведения о грузах. Пришлось тотчас же отстранить его от должности. В исполнение обязанностей начальника станции вступил, по моему распоряжению, его старший помощник. Об этом поступке Голяховского я сообщил тихорецкому районному комитету союза железнодорожников, а также управлению Владикавказской дороги, тт. Сталину и Невскому.

На станции мы обнаружили много грузов, в том числе военный и продовольственный, которые и направили в Царицын.

И. В. Сталин просил обратить особое внимание на груз, находившийся в то время на ст. Тихорецкой. По сообщению агента Чекпрода Ермолова, там скопилось 166 вагонов, не имевших адресата. Добрая половина груза состояла из разного рода продовольствия. Прибыв на станцию, мои уполномоченные быстро разыскали все грузы, среди которых были уже сгнившая колбаса, испортившийся картофель. Порченые грузы я предложил выбросить, а остальные в зависимости от характера груза направлял: 1) продовольствие, фураж, жиры - в Царицын; 2) товары железо-скобяные, сельхозорудия и мануфактуру - в Ставрополь и Екатеринодар; 3) руду железную (марганцевую) - на Царицын и т.д. Для наблюдения над отправкой оставил уполномоченного.

Район ст. Тихорецкой прилегал к фронтовой полосе. Со стороны Ростова, вдоль железнодорожной линии, шли бои. Борьба велась за Батайск, важнейший железнодорожный узел, ключ к Ростову. Наши войска, руководимые Калниньш, готовились к решительной операции на Ростовском направлении, сосредоточивая там солидный вооруженный кулак.

6. В Екатеринодаре

Рано утром 16 июня наш поезд прибыл в Екатеринодар. Своему помощнику А. Н. Падэрину я поручил войти в контакт с главным комиссаром Чекпрода Дунаевским и обсудить с ним все дела, связанные с постановкой работы, а также передать ему 13000000 руб., полученных для Екатеринодарской конторы от И. В. Сталина.

За время пути от Торговой до Екатеринодара, после встречи с главным комиссаром Черноморского флота и Вахрамеевым у меня сложился план действий, который я решил провести в жизнь незамедлительно. Первым моим шагом в Екатеринодаре было посещение партийного комитета. В тот ранний час в помещении комитета не было ни секретаря, ни кого-либо из членов комитета, но был дежурный. Через дежурного я вызвал секретаря комитета и председателя ЦИК Рубина и просил их созвать партийный комитет. Тут же условился с ними о времени, на которое можно было назначить его созыв: час был выбран ранний - 11 или 12 дня.

Кроме того, я попросил вызвать из Новороссийска представителей судовых команд для информации о положении дела во флоте. Тов. Рубин обещал все сделать. Вызов представителей судовых команд был намечен приблизительно на 3 - 4 часа дня.

До назначенного часа заседания партийного комитета оставалось еще много времени, и я решил воспользоваться им для беседы с т. Рубиным. Мне было очень важно знать его взгляды на нашу международную политику, ибо, судя по рассказам главного комиссара Черноморского флота Н. П. Авилова-Глебова, можно было предположить, что в местной большевистской среде имеется налицо влияние "левого" коммунизма, не приявшего Брестский мир.

стр. 91

Наличие соглашения с левыми социалистами-революционерами также наводило мысли на такое уклонение.

Без всякой дипломатии я попросил т. Рубина рассказать мне, чем объяснить их поведение в деле осуществления Брестского мира, почему они тормозят осуществление решений центра о флоте, почему вступают в бой с немцами, зачем высаживают десант и бомбардируют Таганрог?

Т. Рубин был крайне удивлен, что я их обвиняю в непризнании Брестского мирного договора. Военные операции разрабатывались штабом армии совместно с командующим флотом адмиралом Саблиным. Военные действия направлены против белых, а отнюдь не против немцев. Что же касалось флота, то они действовалvi так потому, что думали, что в центре не учитывали особенностей, ту сложную обстановку, в которой мы живем, и то обстоятельство, что флот является могучим средством зашиты края.

Наконец, из этой записки вы можете узнать, что мы выполнили предложение центра и вступили с немцами в переговоры. С этими словами он протянул мне маленький листок, написанный на пишущей машинке. В нем я прочел следующее:

"У аппарата адъютант Кузнецов.

Я вас слушаю, Малицкий.

Кузнецов. - Под Таганрогом погибла наша армия, разбита, подробно будет сообщим, когда узнаем подробнее. И больше ничего об ейском десанте, пока все что мы сообщаем.

И еще добавляю: в Ейск прибыли наши раненые и пришла флотилия наша из- под Таганрога, Остались целые только те, которые не успели высадиться.

Здесь в Тихорецкой станице стоявшие мобилизованные отряды в количестве 600 человек, когда им объявили выступить на позицию, собрались и выехали по направлению Калниболотской и Новопокровской станиц. Меры приняты с нашей стороны. Отряд пехоты той же станицы заявил - что нам советская власть. Эти казаки и мобилизованные далеко.

На ростовском фронте положение устойчивое. Наши парламентеры были в Батайске в немецком штабе Немцы заявили, что мы тогда помиримся, когда вы сложите свое все оружие. Ответ таков: а мы помиримся, когда вы будете солить пятки от Дона. Сегодня поехал наш представитель туда. Армия о мире переговаривать не хочет, Кузнецов".

Этот маленький листок и краткий разговор явились для меня ценным документом. Переговоры подтвердили полностью те факты, которые были указаны немцами в их ультиматуме и которые просил Г. В. Чичерин проверить. Переговоры с немцами, судя по передаче, не были серьезно поставлены и позволили немцам вести себя провокационно. При этом ответы немцев не сообщались официально в Москву прямо или через Царицын, как это должно было иметь место.

Занимая Батайск, немцы прикрывали белогвардейцев, организовавшихся в Ростове; это подтверждалось всем ходом их продвижения за Ростов, их отношением к нашим войскам. Гнусную роль палачей играли немецкие войска и при высадке наших войск под Таганрогом.

Но самым опасным моментом было упоминание адъютанта Кузнецова, что "армия о мире переговаривать не хочет". В этих словах уложился весь дух партизанщины, господствовавший даже в организованной правительством армии. Эти настроения использовались различными контрреволюционными провокаторами против распоряжений центра, против установления демаркационной линии. Так наши противники всех мастей стремились сорвать с величайшим трудом налаживавшийся мир с немцами.

Из объяснений т. Рубина и моих собственных наблюдений было ясно, что Кубано-Черноморский ЦИК не владеет войсками, не руководит ими. Эти свои выводы я и передал председателю ЦИК, как они горьки ни были.

Собрался Екатеринодарский комитет РКП (б). На заседании было человек 10 - 12. К сожалению, у меня не сохранилось записи этого заседания, не

стр. 92

видел я и протокола его. Однако суть вопроса до сего времени жива в моей памяти.

На заседании комитета я зачитал телеграммы В. И. Ленина, Г. В. Чичерина, служившие мне директивой для поездки в Екатеринодар. Далее я подверг весьма суровой критике отношение партийного комитета к мирному договору с германцами. В этом отношении я видел проявление местничества, стремление прикрыться от выполнения трудной задачи "особенностями" края и т.п. уловками, а на деле идти на поводу у враждебных нам сил.

Особенно тяжела была вина партийного руководства в вопросе об исполнении директивы правительства в отношении военного флота. Позиция, занятая ЦИК, руководство которым лежало всецело на составляющих его большинство коммунистах, вело прямо к срыву мирного договора, служило предлогом для продвижения германских войск на Кубань и Черноморье.

ЦИК не только игнорировал указания центра и В. И. Ленина, требовавших установления демаркационной линии, но, вопреки этим указаниям и даже настойчивым требованиям И. В. Сталина из Царицына - избегать вооруженных столкновений с немцами, организовал ненужную десантную операцию под Таганрогом, стоившую много сотен жизней лучших боевых сил.

Во время заседания партийного комитета мне была доставлена следующая телеграмма: "Екатеринодар, по месту нахождения народному комиссару Шляпникову. Сегодня выехал из Царицына морской комиссар Раскольников со специальной директивой из центра. Ждите Раскольникова и вместе с ним направляйтесь в Новороссийск, Народный комиссар И. Сталин".

Я воспользовался получением этой телеграммы, чтобы закончить свою обвинительную речь против Екатеринодарского партийного руководства, попросив присутствовавших высказаться по существу затронутых мною вопросов.

Сама телеграмма вызвала во мне ряд сомнений: какие еще директивы могут быть из центра? И я предположил, что речь идет о тех секретных директивах, которые мне сообщили главный комиссар Черноморского флота Н. П. Авилов- Глебов и член морской коллегии Вахрамеев. И. В. Сталин мог серьезно опасаться, что эти директивы тт. Авилов и Вахрамеев мне не передадут и вместо облегчения в решении вопроса может выйти путаница. Все же эта телеграмма заставила меня держаться осторожно ко всем имевшимся и известным мне решениям центра, как о флоте, так о прекращении военных действий и об установлении демаркационной линии с немцами, я добавлял еще и могущие быть дополнительные распоряжения. В основном я стремился добиться такого отношения к подобным директивам из центра, чтобы они исполнялись, а не ставились на широкое обсуждение.

По моему докладу было не много выступлений. Я уже не помню ни имен выступавших, ни особенностей высказанных ими мыслей. Однако я хорошо помню основной тон их выступлений, он не был агрессивным, он не выдавал каких-либо серьезных разногласий или расхождений в опенке положения и стоявших перед Советской властью задач. В выступлениях товарищей сквозила отсталость, оторванность и порой непонимание распоряжений центра. Сквозил также и провинциализм в подходе к [таким] большим вопросам, как борьба с германским империализмом. Находились такие стратеги, которые полагали, что им на Кубани и на Черном море "легче" сопротивляться агрессивным намерениям немецкого императора. Но все выступавшие в один голос говорили о трудном для них положении: силы контрреволюции были не только вне Кубани, но и внутри. Каждый их шаг, каждое мероприятие вызывало ожесточенную борьбу, А тут еще война с Корниловым, Деникиным, с Красновым, с предательством в своих рядах, с авантюристами, посланными из центра, как Автономов, и т.п.

Соглашаясь со мной и признавая неправильным, ошибочным свое поведение в указанных мною случаях, товарищи просили меня передать центру о сложности положения, в каком приходилось им действовать.

стр. 93

Разрядку в тяжелую обстановку внес тов. А. Рубин. Он заявил, что значительная доля вины лежит на нем: он выступал активно во всех тех случаях, которые перечислил я в своем обвинении. Это он выступал в Новороссийске на общем судовом собрании и умолял моряков не уничтожать флота, не покидать Новороссийска, а бороться вместе с екатеринодарскими и местными рабочими против белых и немецких войск. Он признавал ошибочными эти свои действия, но часть своей вины хотел бы возложить и на центр: до моего приезда "никто с ними не считался, никто не совещался, а все только приказывали".

В своей речи он заявил, что главный комиссар Авилов-Глебов и член морской коллегии Вахрамеев с партийным комитетом не считались, о секретных решениях правительства не ставили его даже в известность, и партийные руководители узнавали об этом уже в ходе событий. Никакого предварительного сговора с ними по проведению в жизнь распоряжений центра не существовало, а поэтому неизбежны были случаи разнобоя, принявшие уже характер срыва политики ЦК РКП(б).

В заключение он выразил полную солидарность с политикой центрального правительства, просил не считать их принципиальными сепаратистами и помочь им выйти из запутанной петли.

Этим заявлением прения были исчерпаны, и вновь слово перешло к докладчику. Я выразил искреннюю радость, что члены Екатеринодарского комитета нашей партии поняли, куда вела их ошибочная ориентация и переоценка местных особенностей в ущерб общим интересам и задачам революционного пролетариата всей страны. И мое заявление вполне соответствовало моим переживаниям: до заседания партийного комитета, несмотря на внешнее спокойствие и уверенность, червячок тревоги за успех порученного мне дела шевелился и у меня, где-то там, в дальнем углу мозга. Но все, что я услышал на заседании, укрепило меня в успехе дела, и червячка сомнений я задавил.

Иметь Екатеринодарский комитет большевиков - тот самый комитет, который всего только два месяца тому назад воодушевлял оборону Екатеринодара от генерала Л. Г. Корнилова и не только отбил нападение, но и угробил самого белого генерала, - вместе с собой и в пользу решений центра, этого было вполне достаточно для того, чтобы повернуть ход событий в нужное русло.

На приглашение т. Рубина о помощи в выходе из создавшейся петли я ответил полным согласием: в этом была и цель моей поездки в Екатеринодар. Я требовал лишь ясности: если у комитета есть разногласия с Центральным комитетом, тогда соберем общее собрание членов партии и решим вопрос на нем; если же разногласий нет, тогда надо проводить директивы его в жизнь.

От партийного комитета я потребовал немедленного созыва фракции ЦИК, а затем и самого ЦИК, на котором провести решение о флоте и прекращении военных действий против немцев. На заседание ЦИК пригласить представителей Черноморского флота.

Председательствовавший поставил на голосование сначала вопрос о проведении в жизнь директив правительства и получил единогласное постановление.

Также единогласно было вынесено постановление о немедленном созыве фракции и назначении на вечер пленарного заседания ЦИК Кубано- Черноморской республики.

Но когда стали намечать докладчиков и взоры всех направились на т. Рубина, он встал и дрожавшим от глубокого волнения голосом просил меня довести дело до конца, сделать доклад и на фракции и на ЦИК, так как его выступление может повести к самодискредитации: ведь всего лишь несколько дней тому назад я выступал совсем иначе, а теперь я должен опровергнуть самого себя. Это будет трудно и, пожалуй, не авторитетно, заявил т. Рубин.

Его просьбу поддержали и другие члены комитета, также считавшие,

стр. 94

что лучше, если выступлю я, а не т. Рубин, что против моего выступления левым социалистам-революционерам будет труднее возражать.

Я согласился принять предложение комитета при условии, если фракция ЦИК также согласится с решением центра и захочет иметь меня своим докладчиком. При этом я высказал свои соображения по вопросу о докладе. Я предполагал облечь свой доклад в форму приветствия, в котором остановиться на основных вопросах внешней и внутренней политики того времени. Формой доклада меня не стесняли, заседание комитета было закрыто. Через час-два должна была собраться фракция ЦИК.

Во время перерыва заседаний ко мне явились работники нашего отряда, и целой группой мы пошли осматривать Екатеринодар и, кстати, где-либо пообедать.

Екатеринодар утопал в зелени и произвел хорошее впечатление чистотой и порядком в городе. Магазины, лавки, рынки, рестораны были открыты. На витринах и столах рынка красовались разнообразные фрукты, колбасные изделия, печенье, хлеб. Сопровождавший нас т. Дунаевский показывал нам город и некоторые из мест недавних сражений, в которых сложил свою голову знаменитый еще по 1917 году контрреволюционер генерал Л. Г. Корнилов.

Напоминание о генерале Корнилове невольно перенесло меня в Петроград и оживило в памяти две встречи с ним. Первая была в Таврическом дворце, в момент его вступления в должность командующего Петроградским военным округом. Тогда этот генерал со смуглым киргизским лицом и раскосыми глазами приходил представляться и знакомиться с членами Исполкома Совета, выражая готовность совместно работать. И эту "дружбу" он вскоре продемонстрировал. В известный под именем апрельского кризиса Временного правительства момент он намеревался встать на защиту его по старому способу и отдал приказ о выступлении "инфантерии, кавалерии и артиллерии". Но питерские войска уже тогда не подчинялись генералам, на этом деле он оскандалился и вынужден был уйти.

Вторая встреча имела место в Москве, в Большом театре. А. Ф. Керенский ставил там оперетку под названием "Демократическое совещание". Генерал Л. Г. Корнилов выступил там в заглавной роли как будущий спаситель отечества от врагов внутренних и внешних и затмил собою премьера и "не хочу быть Маратом" - А. Ф. Керенского.

В таком углу Кубани закатилась контрреволюционная звезда, надежда помещиков и капиталистов всея Руси, сбитая метким ударом революционера- артиллериста.

В самом Екатеринодаре еще очень живы были следы перенесенной осады: в городе было много раненых, много в трауре женщин, много разрушений, хотя и на окраинах, но ярко свидетельствовавших о пережитых боях и героизме сражавшихся рабочих с профессионально обученными и организованными убийцами-офицерами.

Мы вернулись в здание ЦИК, не закончив осмотра города, фракция была уже в сборе. Часть членов ее была уже в курсе решения партийного комитета, и все с нетерпением ожидали открытия заседания. Собрание открыл т. Рубин. Я коротко повторил приблизительно все то, что сказал на заседании комитета. Т. Рубин от имени комитета заявил о полной солидарности со мной и о решении комитета провести в жизнь постановления центра. В этой плоскости и началось обсуждение.

На собрании фракции сразу же встал вопрос о позиции левых социалистов- революционеров, послышались робкие голоса, что левые эсеры не примут перемены политики и пойдут на конфликт. Чувствовалось, что некоторые партийцы опасаются разрыва с эсерами, не продумали, в какой степени этот разрыв становился неизбежным.

Решение о потоплении флота, принятое центром, уже давно перестало здесь быть секретом. Как раз во время заседания было получено сообщение из Новороссийска, что там происходит всеобщее голосование двух предло-

стр. 95

жений: 1) потопить суда, 2) вернуться на них в Севастополь. На фракции были высказаны опасения, что среди моряков много жителей Украины и Крыма, а поэтому они могут подать голос за уход в Севастополь и уйти туда.

И в этом случае обнаружилось весьма тяжелое положение, что ЦИК не имел влияния и во флоте. Выходило так, что моряки сами определяли срои военные задачи и внешнюю политику.

Видя колебания внутри фракции, я попросил членов партийного комитета самим преодолеть их. Фракционное совещание превратилось уже в совместное с комитетом партии заседание, на котором вновь была поставлена вся проблема существования Советской власти на Кубани.

В центре внимания стоял военный флот. Многие думали, что уничтожить его - значит разоружиться и сдаться на милость победителя. Они совсем не понимали маневра центра и всю внешнюю политику рассматривали с высот Новороссийского порта.

Некоторые искренне думали, что суда, стоявшие в Новороссийске, могут быть оплотом не только в борьбе против немцев, но и белогвардейцев, угрожавших Екатеринодару с запада и северо-запада.

Наконец явились представители военных судовых команд Черноморского флота. Их было человек 15, а может быть и несколько больше. Все они были опрятно одеты, держались без натяжки и с большим достоинством, большинство из них были в возрасте не менее 30 лет и выглядели весьма солидно.

Я попросил дать нам отдельную комнату, чтобы мы смогли обсудить все интересовавшие нас вопросы отдельно и без посторонней помехи. Нам отвели комнату, и в товарищеской обстановке я познакомился с делегатами и поведал им возложенное на меня поручение правительства.

Затем я попросил их ответить мне прямо, в каком положении находится флот, может ли он выдержать борьбу с немецко-турецкими силами, если дойдет дело до столкновения.

На мой вопрос ответ был дан с конца. По количеству и качеству боевые суда, стоявшие в Новороссийске, могли противостоять имевшемуся тогда германо- турецкому флоту Черного моря. Но моральное состояние команды не давало уверенности в победе. Моряки изрядно дезорганизованы. Занятия на судах давно уже не ведутся. Для многих моряков суда служат лишь продовольственным магазином. Есть мечтающие о возврате домой.

Далее они мне сообщили, что в тот день у них на судах происходил опрос всех военморов по двум вопросам, как быть флоту: 1) топиться или 2) вернуться в Севастополь, За первое голосовали 450 военморов, за второе 500 военморов, а больше 1000 человек не голосовали ни за то, ни за другое.

В заключение один товарищ от имени всех команд передал, что суда выполнят приказ Советской власти. Сами они понимают, что такие вопросы не подлежат голосованию, но поведение представителей центра и позиция Кубано- Черноморского ЦИК расшатали дисциплину, а это повело к тому, что началось митингование.

В качестве доказательства мне вручили копию телеграммы во ВЦИК и Совету народных комиссаров, в которой сообщалось, что "Глебов, Вахрамеев, не выполнив на них возложенной задачи, выехали, не заявив об этом флоту. Просим произвести следствие, а также срочно послать представителей морской коллегии с самыми широкими полномочиями по вопросу о Черноморском флоте.

Председатель делегатского собрания Миткевич.

Товарищ [председателя делегатского собрания] Алексеев

Секретарь Зеленский. 12 июня 1918 г. N 2/16".

Прочтя телеграмму, я сообщил им, что тт, Авилов-Глебов и Вахрамеев вернулись вместе со мной утром и должны быть уже в Новороссийске, так как в Екатеринодаре со мной остаться они не захотели.

Сообщение делегатов о том, что 450 военморов высказались за потопление флота и 1000 воздержались, давало возможность осуществить решение правительства даже при 500 противниках, мечтавших вернуться на родные

стр. 96

места. Результат мог бы быть иной, если бы Авилов-Глебов и Вахрамеев подошли к делу осторожнее, спевшись с партийцами и образовав вокруг себя ядро сознательных и знающих, что они хотят, моряков.

Слушая со всех сторон отрицательное отношение к обоим представителям центра, учитывая их побег, беседы со мной, их возвращение и нежелание войти в контакт с Екатеринодарским комитетом, я и сам начинал видеть в них одну из причин создавшегося опасного положения во флоте.

Закончив беседу с военными моряками, я вернулся на продолжавшееся еще заседание фракции. Часть моряков-партийцев также пришла на фракцию. Беспартийные же остались дожидаться открытия заседания пленума ЦИК.

По речам выступавших на фракции я понял, что партийному комитету удалось провести свое решение об исполнении директив центра. При мне обсуждали уже вопрос о том, кому же быть докладчиком, и мнения всех склонялось к тому же, на чем остановился партийный комитет. Таким образом, мое условие - единодушие в принятии решения центра фракцией - было выполнено, и я не имел оснований отказываться от доклада, а вместе с тем и от "боя" с левыми социалистами-революционерами, который был в перспективе.

В то время, когда я ходил с одного заседания на другое и убеждал политических руководителей края, что линия центра единственно правильная и революционная, другой гонец из Москвы продвигался, хотя и с задержками, но к той же цели. Днем 16 июня т. Раскольников был уже на Тихорецкой линии. О своем путешествии он дал телеграмму на ст. Котельниково, следующего содержания: "Наркому Троцкому, морской комиссариат, копии: Ленину, Москва, Кремль, Альтфатеру и Мемору (генмору. - Ред.).

Из-за недостатка паровозов в Царицыне продержали 4,5 часа. Сталин был не в курсе нашего решения относительно Черноморского флота. Шляпников поехал в Новороссийск, не имея относительно флота определенных директив и имел лишь наши открытые телеграммы. Вахрамеев и Авилов в Царицын не приезжали. Авилов разговаривал со Сталиным из Торговой. Сталин убеждал его возвратиться в Новороссийск. Авилов и Вахрамеев о деле не извещаются. В Царицыне не было от них телеграмм на мое имя, очевидно, они не дошли из-за неисправности подъема. Повторите их по дневной в Новороссийск. 16 июня 1918 года номер 1906. Раскольников".

Беседа с моряками убедила меня, что решение вопроса о флоте не в Новороссийске, а в Екатеринодаре, не в руках судовых комитетов, их делегатских собраний, а в руках коалиции большевиков и левых социалистов- революционеров. В центре эта коалиция треснула давно, еще на первом этапе борьбы вокруг Брестского мирного договора. В провинции она кое-где еще оставалась. Продолжалась эта коалиция и в Кубано-Черноморской республике.

Чем же вызывалась живучесть коалиции на Кубани и Черноморье? Из разговоров с партийными товарищами вытекало, что в основе их работы с левыми социалистами-революционерами лежит борьба с белогвардейской, сначала с корниловской, красновской, а затем и деникинской опасностью. В области хозяйственной у них никаких разногласий еще не было, да и времени для углубленной хозяйственной деятельности также не было.

О моем приезде и его цели левые социалисты-революционеры, видимо, догадывались, а может быть и прямо были информированы кем-либо из партийных товарищей, ибо к назначенному часу заседания ЦИК они были в сборе.

На заседание прибыло много ответственных партийных, советских, профессиональных работников. Военные были представлены, кажется, только моряками Черноморского флота, других я не помню.

Собрание ЦИК было открыто поздно вечером председателем его т. Рубиным А., объяснившим кратко причины, побудившие его экстренно созвать пленум и на нем решить вопросы войны и мира с германцами. Свою речь он

стр. 97

закончил несколькими фразами приветствия представителю центра в моем лице и поставил на голосование порядок дня. Левые социалисты-революционеры попросили отвести им место и время для содоклада. Это предложение не встретило возражений, и мне было предоставлено слово.

Я начал свою речь приветствием героических рабочих, красногвардейцев и всех граждан г. Екатеринодара, защищавших советскую власть и отразивших наступление корниловских офицерских банд, а также просил передать привет Совнаркома полкам Красной армии, ведущей борьбу против контрреволюционного казачества, собирающегося на Дону под царские знамена. Отдав должное героической борьбе за социалистическое переустройство края, я перешел к оценке внутреннего положения во всей стране, развернув картину той борьбы и строительства власти Советов, которая совершалась в стране. Отметив героические усилия рабочих фабрик и заводов наладить хозяйство без капиталистов, в условиях голода, я показал роль различных политических партий, начиная от ставших на контрреволюционный путь правых социалистов-революционеров, следовавших за ними же социал- демократов меньшевиков и кончая левыми на словах и правыми на деле социалистами-революционерами.

Для примера я взял злободневный на Кубани вопрос об отношении различных буржуазных контрреволюционных партий и партий так называемой демократии к "похабному" Брестскому мирному договору. На самом деле получалась весьма поучительная картина. В то время, когда мы, большевики и руководимая нами Советская власть, учли реальное положение в стране, когда она заявила всему миру о том ₅ что хочет жить в мире со всеми народами, что она отказывается от всяких договоров, заключенных царизмом во имя грабежей других народов, и предложила прекратить грабительскую вой-I ну - она стала служить мишенью для клеветы и нападок не только со стороны буржуазии, но и из лагеря так называвшейся "революционной демократии". Несмотря на явную невозможность продолжать войну против Германии, эти партии всячески провоцируют конфликты: они хотят во что бы то ни стало навязать истощенному народу войну, чтобы легче его скрутить затем. Воевать же с немцами и одновременно бороться с контрреволюцией - это означало бы идти сознательно на поражение революции.

Победить германский империализм можно только в союзе с германским пролетариатом - такова была наша установка, и, веря в нее, надеясь на развитие революционных событий в самой Германии, мы заключили тяжелый мирный договор. Этот договор, если мы не дадим себя спровоцировать, мы используем для восстановления хозяйства, для лечения ран после войны.

Кто хочет, чтобы Советская страна вела войну с немцами? На этот вопрос ответить было легко: примеры были недалеко. Донская казачья контрреволюция, организовавшаяся в Новочеркасске, захватившая Ростов, сама помирилась с немцами и выставляет против нашей армии под Батайском не свои части, а немецкие.

Да, контрреволюции выгодно истощение рабочих и крестьян, поэтому она хочет навязать нам войну с немцами.

Того же хотят, только прикрываясь другими фразами, и прочие, в том числе и ложно называющие себя социалистическими партиями. Ослепленные ненавистью к большевикам, они готовы применить все средства, чтобы свергнуть их. Самый верный путь для свержения - это путь войны с Германией.

И в свете этой оценки я подверг разбору позицию ЦИК в вопросе о заключении демаркационной линии с немцами и в вопросе о судьбе Черноморского флота. Позиция ЦИК Кубано-Черноморской республики срывает мирную политику центра и толкает свой край на путь военных авантюр. Если более сильная и хорошо снабжавшаяся армия не смогла преодолеть силы германского наступления, если четыре крупнейшие державы пока еще не сломили его, то смешно думать, что Кубань вместе с Черноморьем могут решить участь германского империализма. Я предложил ЦИК отвергнуть

стр. 98

ошибочный путь и встать в общую со всей страной линию борьбы с отечественной и мировой контрреволюцией.

Закончил я освещением последних мероприятий центра в области организации снабжения населения, товарообмена, прося ЦИК помогать центру в борьбе с голодом, угрожавшим рабочим районам.

Записей своих речей я не делал и воспроизвожу сказанное по отдельным отрывкам, сохранившимся в памяти.

После меня слово было дано представителю партии левых социалистов- революционеров. Имени выступавшего у меня не сохранилось. Не сохранились и записи ораторов, выступавших по моему докладу. Но основной тон выступавшего на заседании ЦИК левого социалиста-революционера был мне знаком по аналогичным выступлениям членов этой партии в Москве, Петрограде и других районах, где мне приходилось с ними сталкиваться.

Он начал свою речь с указания на резкое расхождение со мной в оценке Брестского мирного договора. Эту временную уступку силе он считал "предательством революции", которое усиливало германский империализм, а следовательно уменьшало и шансы революции в самой Германии.

Переходя к позиции ЦИК Кубано-Черноморской республики в вопросах борьбы с немцами и судьбе флота, левый с. -р. отметил, что эта позиция была правильна, "непримирима" к врагам революции и поэтому социалисты- революционеры участвовали во власти. Он предупреждал в своей речи, что изменение политики ЦИК в этих вопросах вынудит и их изменить свои отношения к нему.

Позицию центра по отношению к Черноморскому флоту он считал "позорной сдачей без боя", саморазоружением и т.п. Указывал на боевые, революционные заслуги флота и на его огромную роль в деле обороны края как с моря, так и с суши. В заключение предложил отклонить мои предложения и вести до конца революционную войну как против немца, так и против генеральских банд, уверяя, что у ЦИК достаточно сил и для того и для другого.

Выступление левого с.-р. открыто разоблачило подлинную сущность их коалиции с большевиками Кубани и Черноморья. Через эту коалицию они, будучи в меньшинстве, проводили свою политику. Такое признание больно ударило по большевистским рядам и заставило их заговорить. За линию центра выступили несколько членов ЦИК и сам председатель его т. Рубин А.

Т. Рубин первой же фразой выразил полную солидарность с моими оценками положения и взял в огонь левого с. -р., пытавшегося использовать их ошибки для заколачивания клина в большевистскую политику. Он опроверг самоуверенность его в силах Кубани для сопротивления ударам немцев и белогвардейщины, особенно после того, что случилось под Таганрогом. В заключение он предложил всем членам ЦИК, и не только большевикам, поддержать своим голосованием предложения центра и этим внести в армию и флот дисциплину и организованность.

После выступления т. Рубина прения были прекращены и мне предоставили время для заключительного слова. И я взял это слово - не столько для того, чтобы опровергать социалиста-революционера, сколько для того, чтобы на его речи показать беспочвенность этой партии, и делал я это для сидевшей среди гостей рабочей и военной публики.

Я подчеркнул, что вопрос о судьбе Черноморского флота надо рассматривать во всей совокупности, вытекавшей и? создавшегося после Бреста положения. Как бы мы ни называли мирный договор - похабным ли, позорным ли, или еще как, но он лишь записал то состояние, которое сложилось в соотношении сил между нами и Германией на четвертом году чуждой народу войны. Я напомнил годовщину наступления А. Ф. Керенского, я привел ряд фактов и о том, как между началом переговоров с немцами и концом их в Бресте пытались, вопреки предупреждению В. И. Ленина, стать на путь "революционной войны" против германского империализма, а измученные

стр. 99

солдаты не захотели продолжать никакой войны и нам пришлось поплатиться ухудшением условий мирного договора.

Я отвел все фразерство с.-р, относительно "разоружения" и "позорной сдачи без боя" флота, заявив, что флот мы не сдаем, не хотим сдавать и потому его уничтожаем, чтоб он не достался нашим врагам.

Я предупреждал собравшихся от опасного преувеличения мощности флота в нашей борьбе с немцами. Сила флота измерялась не только количеством пушек и весом стали, пошедшей на изготовление судов, но единством воли моряков, командного состава, их дисциплиной и готовностью к борьбе. Без последних условий суда являются лишь кучей металла, а не боевыми единицами. А у меня имелись факты, что во флоте нет дисциплины, нет единой воли и мало готовности к борьбе!

Исходя из всего сказанного, я рекомендовал отклонить предложение с. -р. - оставить прежнюю линию - и выравнять свой фронт борьбы в линию с пролетариатом всей страны. Вести сепаратную войну с немцами Кубань не сможет, но эсеровские настроения германское командование может использовать или для расширения оккупации, или для нажима в другом месте, но везде против нас. Хотят ли с.-р. провоцировать подобный исход своими предложениями, задал я им вопрос, но ответа на него не получил.

После моего выступления поставили на голосование резолюцию о проведении в жизнь директивы центра. В части, касавшейся потопления флота, ЦИК просил меня сообщить в Москву о желательности отсрочки этого решения, в целях необходимой подготовки. В Екатеринодаре опасались, что известие о потоплении флота в Новороссийске может пагубно отразиться на войсках ростовского и других фронтов и вызовет тяжелые последствия. Я обещал ЦИК довести их пожелания до сведения Совнаркома и предупредил о предстоящем приезде т. Раскольникова специально по делу о флоте.

Резолюция, выработанная при моем участии, гласила: "ЦИК Кубано- Черноморской республики, как орган власти части РСФСР, считает для себя обязательным подчиняться всем директивам Центрального Всероссийского Правительства. Исходя из этих соображений, ЦИК не считает возможным по вопросам о флоте принимать те или другие решения независимо от Центральной власти.

ЦИК предлагает члену Всероссийского Совдепа тов. Шляпникову немедленно осведомить Москву о создавшемся положении и просить отсрочки выполнения распоряжений о флоте.

Товарищам же морякам Черноморского флота по вопросу о судьбе флота ждать Раскольникова, который выехал в Новороссийск".

За эту резолюцию и за осуществление директив центра голосовало 16 членов ЦИК, а против 10.

После голосования представитель партии левых социалистов-революционеров выступил с особой декларацией, в которой они объявили о своем выходе из ЦИК и комиссариатов и выразили угрозы поднять агитацию в массах. На этом заседание ЦИК было закрыто.

Наступило уже утро, когда я приехал к себе в вагон. Тотчас же составил телеграмму в Царицын наркому И. В. Сталину и для передачи по прямому проводу или радио в Москву. Шифра с И. В. Сталиным у меня не было, и поэтому я вынужден был послать ее открытой, хотя и в засекреченном виде. Вот что сообщал я в ней в тот день, 17 июня 1918 года:

"К моему приезду дело было испорчено настолько, что Авилов и Вахрамеев покинули Новороссийск и ехали в Москву. С Торговой вернул их с собой в Екатеринодар. Среди партийной публики неразбериха, непонимание, оторванность от центра, взаимные жалобы, обвинения. Много нареканий на Авилова. Выясняю, что неуменье Авилова, бестактность много вредили делу. Он обострил отношение со всеми коммунистами. Исполнение возложенных задач при таких условиях было невозможно.

Собирал несколько раз местную публику отдельно и вместе, убедил в

стр. 100

необходимости принятия решения центра. Перед этим был созван комитет партии, принявший решение о подчинении центру ¹ . Не скрывают, и я согласен, положение чрезвычайно тяжелое. Эсеры левые и контрреволюционеры на разный лад, но одинаково верно ведут антисоветскую политику, демагогическую агитацию - все создает угрозу для советской власти в районе.

С ботами ² у местной психологии много связано, и принятие решения здесь приравнивают к саморазоружению. Хорошо бы добиться дипломатической отсрочки для подготовки, это необходимо. Ночью было заседание фракции и потом ЦИКа, выступая. После ожесточенной борьбы принята J6 против 10 резолюция подчинения центру и просьба ко мне осветить центр и просить отсрочку. Эсеры покинули ЦИК и всю советскую работу в комиссариатах. Официально заявили, что поведут агитацию в массах о предательстве большевиков. Следует получить от эсеровского Пека в Москве воздействие на екатеринодарцев. Жду Раскольникова, переговорю и считаю мою задачу выполненной, еду в Ставрополь. Шляпников".

Когда я проводил директивы В. И. Ленина о флоте, до приезда в Екатеринодар т. Раскольникова не знал, в какой мере потопление флота связано со сроком ультиматума, и в предположении, что есть особый ультиматум, ограниченный временем привода флота в Севастополь, я и передавал пожелание екатеринодарских товарищей "добиться дипломатической отсрочки" для подготовки рабочего и красноармейского общественного мнения к этому факту, а также для снятия легкого вооружения с военных кораблей.

Ехать в Новороссийск по приезде т. Раскольникова не было никакой нужды, задача политически решалась не на берегах Новороссийска, а в екатеринодарских партийных и советских организациях. 16 июня она была решена и, как меня уверяли военные моряки после заседания ЦИК, будет проведена в жизнь и технически. С этой работой мог справиться т. Раскольников и один. Партийная помощь ему была уже обеспечена.

По окончании заседания ЦИК, уже днем 17 июня, в Екатеринодаре были получены сведения, что часть военных судов во главе с дредноутом "Воля" снялась с якоря и направилась в Севастополь. Часть контрреволюционного командного состава поспешила воспользоваться голосованием военных моряков в тот день и тотчас же "исполнила" волю большинства. Видимо, они были в курсе решения екатеринодарских организаций и ЦИК Кубано-Черноморской республики, а поэтому и поспешили уйти из Новороссийска. Большинство судов флота осталось в порту, не подчинилось приказу командующего. Уход части флота в Севастополь, в руки немецкого командования, вызвал возмущение в партийной среде.

Управление флотом было дезорганизовано внутренней борьбой, и поэтому моряки не сумели задержать силой уходившие суда.

В тот день я получил от наркома И. В. Станина ряд ответов на свои запросы по телеграфу: "Передайте Шляпникову", телеграфировал И. В., "чтобы 13 миллионов оставил полностью Екатеринодаре, так как для Ставропольской губ. и Терской области уже посланы 20 миллионов. Сегодня ночью выезжает Орджоникидзе и вместе с ним отправляю 21 вагон всякого товара.

Требуйте немедленного представления отчетов через нарочных по 1 июня с.г., а в дальнейшем через каждые две недели. Пусть все-таки оставит 13 миллионов для Кубанской области. Мелких денежных знаков, известно, незначительное количество".

Вокруг денежных знаков тогда шла большая спекулятивная борьба. Потребность в денежных знаках в связи с закупками продовольствия была очень велика, а Госбанк снабжал наши организации хотя и солидными суммами, но преимущественно крупной купюры, в 500, 1000 рублей. Столь крупные денежные знаки лежали почти вне оборота в местных банках или казначействах, составляя обеспечение тем суррогатам денежных знаков, которые выпускались почти по всему югу России.

Деньги, о которых сообщал И. В. Сталин, требуя "все-таки их оставить", заключались именно в такой крупной купюре, что главный комиссар Чекп-

стр. 101

рода, т. Дунаевский, отказывался их принять. Вместо 13 млн. рублей он взял только 2641 тыс. рублей.

На Кубани скопилось тогда много всевозможных продовольственных продуктов, заготовленных Чекпродом, но вывоз тормозился частыми перерывами железнодорожного сообщения. В банках было заложено на 25 млн. рублей подсолнечного масла, много было различного корма для скота, а равно можно было заготовить и живой скот. Не хватало организаторов и мелких денег.

Новороссийские цементные заводы были завалены готовым цементом, которому не было сбыта. В знаменитом винодельческом имении Абрау-Дюрсо было много вина, готового к вывозу. В ряде районов Черного моря было заготовлено много табаку, и все это ждало распоряжений центра об отправке.

На вечер 17 июня было назначено собрание для воинских частей, стоявших тогда в Екатеринодаре. Екатеринодарский комитет просил меня быть докладчиком. До этого собрания я провел время на различных совещаниях, посвященных вопросам военного положения в крае и организации работы наших продовольственных контор.

Войска Кубано-Черноморской республики занимали позиции от станции Злодейской, Каялы, обеспечивая железнодорожное сообщение Ейск - Староминская-Кущевка и весь путь на Тихорецкую, в которой находился штаб фронта во главе с командующим фронтом т. Калниньш.

Кроме этого фронта, были еще восстания как в районе Донской области, так и на Кубани. Эти восстания отвлекали внимание и силы от главного направления, порой угрожали тылу фронта и часто нарушали линии связи как отдельных частей фронта, так и самого фронта со своим штабом.

После знаменитого заседания ЦИК ночью с 16 на 17 июня екатеринодарские товарищи с некоторым беспокойством ожидали выступлений "левых" социалистов-революционеров. Выход левых с. -р. из ЦИК и всех советских органов означал открытый переход этой партии в стан врагов, и естественно, что товарищи ожидали их выступления как удара в спину.

Переход социалистов-революционеров во враждебный лагерь осложнял положение, но в то же время вносил ясность в политическую оценку действий этой партии. С разрывом коалиции с большевиками на советской платформе левые социалисты-революционеры на Кубани утрачивали связь с массами, для которых вопрос о власти Советов не ограничивался рамками Брестского мирного договора, на чем особенно заостряли свою борьбу интеллигентские круги эсеров. Выступая против большевиков, против возглавлявшихся ими учреждений, руководивших борьбой с белыми, левые социалисты- революционеры дезорганизовывали борьбу с контрреволюцией и тем самым становились контрреволюционной силой. Так и была воспринята сознательными рабочими и красноармейцами левоэсеровская шумиха.

Во второй половине дня 17 июня приехал в Екатеринодар т. Раскольников. Он ознакомил меня с решением центра по вопросу о флоте, суть которого мне была известна от тт. Авилова-Глебова и Вахрамеева. Я рассказал ему о проделанной мною работе среди екатеринодарских коммунистов, а также об историческом заседании ЦИК Кубано-Черноморской республики, передал ему содержание принятых партийным комитетом и ЦИКом решений. Затем вместе с ним проехали в Екатеринодарский комитет РКП(б), повидали членов комитета, председателя ЦИК т. Рубина и после короткой беседы пошли на собрание воинских частей.

Собрание происходило в каком-то зрительном или концертном зале, вмещавшем тысячи две-три людей. Весь зал был наполнен загорелыми, одетыми в белые или защитного цвета рубашки красноармейцами. Мне сказали, что большинство собравшихся - красноармейцы Дербентского полка.

От имени Совета народных комиссаров я приветствовал в лице собравшихся бойцов отряды Красной армии, боровшиеся против белогвардейщины и казачьего кулачества за Советскую власть. Рассказал о том, как рабочие и крестьяне центральной России освободились от капиталистов и помещиков,

стр. 102

и последние пытаются теперь зацепиться за кулаков Украины, Дона, Северного Кавказа и Сибири, чтобы голодом задушить Советы и отнять добытые рабочими и крестьянами завоевания.

Познакомил собравшихся со своими продовольственными и товарообменными задачами, а затем перешел к вопросу о мире с немцами и о положении Черноморского флота.

По лицам некоторых сидевших ближе к трибуне я мог читать, что мир с немцами им не по душе, однако они не перебивали меня, молча слушали. Брошенная мысль о флоте, что ему лучше топиться или взорваться, чем стать орудием империализма, вызвала даже аплодисменты. Это было приятно учесть как признак сознания и понимания красноармейцами создавшегося положения.

После меня выступал т. Раскольников. Он дал обзор положения на фронтах и остановился подробно на задачах военных моряков и красноармейцев в связи с немецкой провокацией на продолжение войны.

Во время его речи я мог свободно наблюдать и ловить реплики или взгляды. При его выступлении красноармейцы насторожились, раздался голос - "это офицер". Видимо, среди присутствовавших были люди, знавшие т. Раскольникова или слышавшие о нем как о бывшем флотском офицере. Говорить т. Раскольникову было трудно, ибо кое-где во время его речи слышались враждебные и антисемитские возгласы. Это свидетельствовало, что в отряде не велась политическая работа и красноармейцы обрабатывались враждебными кругами.

После митинга мы вернулись на вокзал. Т. Раскольников спешил в Новороссийск, а я торопился в Ставрополь, чтобы там наладить хромавшую работу по заготовке хлеба. Политической необходимости ехать мне в Новороссийск не было. Работа по потоплению флота сводилась уже к технике исполнения. Среди военных моряков наблюдался уже естественный перелом. Контрреволюционная часть командного состава и обманутые ею моряки сбежали на "Воле" и других судах в Севастополь. В Новороссийске остались лучшие, дисциплинированные военные моряки, готовые сознательно выполнить команду Центра. Т. Раскольников согласился с моими доводами и не настаивал на моей поездке в Новороссийск. Вечером мы расстались. Его поезд двинулся к берегам Черного моря, мой - несколькими часами позже направился через степное приволье Кубани, на Ставрополь.

Задолго до отхода поезда проводить нас пришли тт. Рубин, Дунаевский. Они спрашивали моего совета относительно объединения Кубани, Черноморья со Ставропольской губернией и Терской области в единую советскую республику. Исходя из соображений централизации управления вооруженной борьбой с контрреволюцией, я одобрил их намерения. Они сообщили, что в ближайшие дни разошлют по всем областям и губерниям приглашение на краевой партийный и советский съезд, намечавшийся на первые дни июля, и просили меня прибыть на него. Я согласился условно: если позволят продовольственные дела.

7. В Ставрополе

Путь от Екатеринодара через ст. Кавказскую до г. Ставрополя мы проехали ночью с 17 на 18 июня. 18-го утром были в Ставрополе. О своем приезде мы умышленно в Ставрополь не телеграфировали, так как не были уверены, что кроме представителей Советской власти нас могут, пожалуй еще раньше, встретить наши враги.

В те дни шла лихорадочная работа в степях по уборке обильного урожая. Вдоль железнодорожного пути, по обе его стороны, всю ночь мелькали костры, кое- где дымили паровички молотилок. Страда была в полном разгаре.

Прибыв на ст. Ставрополь, я известил о своем прибытии представителей местной власти и вызвал к себе уполномоченного Ставропольской губернской конторой Чекпрода К. С. Ермолова. Последний информировал меня о

стр. 103

работе его конторы и, получив от меня задание подготовить отчет, обещал через пару дней его представить.

О своем приезде в Ставрополь я сообщил в Москву В. И. Ленину и другим наркомам, [сообщил также,] что "во всем крае полная оторванность от центра. Никто не знает, что делается в центральной России. Газеты не доходят. Декреты месяцами неизвестны. Почта работает плохо. Хлебов много. Закупка тормозится отсутствием предметов обмена и мелкой купюры. Привезенные Сталиным деньги не облегчают положения, ибо три четверти из них - тысячные билеты. Требую немедленной присылки мелочи".

В этой оторванности усердно работала контрреволюция. По той же причине на местах развивались сепаратизм, местничество и другие явления отрыва от обшей линии.

Особенно плохо обстояло дело управления войсками и железнодорожным транспортом, "Командующие" войсками назначались в то время каждым уездным военным комиссаром. Централизованного руководства боевыми действиями против белых и казачьих восстаний также не существовало: каждый отряд был "сам по себе", только этим и объяснялся успех белогвардейщины в то время.

Централизованное управление железными дорогами тоже было нарушено, и они работали только под тем или иным нажимом. Налаживать отправку продовольствия в таких условиях было трудно: слишком много было препятствий, преодолеть которые можно было, но надо было вовремя о них узнать.

Для усиления подвозки хлебных злаков к ссыпным пунктам и железнодорожным станциям Ставропольской губернии я вывез из Москвы несколько десятков грузовых машин. Составы поездов, загруженных автомобилями, благополучно прошли путь от Москвы до Царицына, От Царицына автомобильный груз сопровождался уже моим уполномоченным и отрядом вооруженной охраны. И на пути от Царицына до Тихорецкой не было такой станции, где бы местный начальник отряда не пытался "реквизировать" их в свою пользу, мотивируя боевой обстановкой.

На ст. Тихорецкой "реквизицией" государственных грузов, в том числе идущих на голодный север муки, зерна, нефти, бензина, жиров и т.п., занимался сам штаб фронта Красной армии.

Когда грузовики прибыли на ст. Тихорецкую, то стоявшие там руководители штаба и отрядов пожелали наложить на них руку, несмотря на прямое указание Наркомвоена о недопустимости дезорганизаторского вмешательства в дела снабжения продовольствием голодавшего севера. И пришлось отбиваться от своих же угрозами предания суду.

Из Ставрополя я решил отправить в Москву к В. И. Ленину гонца и выбрал для этой цели Владимира Васильевича Соколова. Ему я поручил доставить в Кремль пакет, в котором были мои письма и требование к Цюрупе и наркомвоену о присылке легковых автомобилей и пулеметов. Эти предметы нужны были нам для ведения борьбы с белогвардейскими, казачьими конными налетами.

В письме председателю Совета народных комиссаров В. И. Ленину я писал следующее: "Дорогой Владимир Ильич,

Не знаю получили ли Вы мои телеграммы, посланные Вам непосредственно и через т. Сталина.

Временно мне пришлось отвлечься от продовольственной работы и взять на себя поездку в Екатеринодар для улажения конфликта с Кубанским ЦИК по вопросу о флоте. Положение там тяжелое, полная оторванность от центра породила сепаратизм действий. Авилов-Глебов в силу своего невыдержанного характера обострил отношение со всеми местными большевиками. Это создало отчаянную атмосферу борьбы. Будь на месте Авилова-Глебова человек с умом и тактом, ничего не произошло бы, все, все предложения центра прошли бы гладко. Неумелая тактика повела к тому, что все секретные предложения обсуждались на митингах и в прессе и дали богатый материал реакции и немцам. Несколько часов беседы с товарищами екатеринодарцами,

стр. 104

новороссийцами повели к полному признанию справедливости, необходимости принятия мер, предложенных центром. Эти отдельные сговоры облегчили мое выступление с "приветствием" на Кубанском ЦИК. Предложенная фракцией резолюция была принята и вынудила левоэсеровских воинственных авантюристов покинуть советскую работу. Резолюции при сем прилагаю. По приезде Раскольникова, которому осталась уже работа с моряками, счел свою миссию законченной и теперь нахожусь в Ставрополе. Здесь организую базу. Однако ощущаю оторванность от центра, прямых проводов нет, и хочу ставить радио, чтобы быстрей сноситься с Вами.

Теперь о постановке продовольственного дела, Основной грех - отсутствие организаторов. Местные власти легко убеждаются во вредности сепаратизма в продовольственной политике и отказываются от него. Теперь наряду с организацией закупки хлебов следует использовать и другие продукты сельского хозяйства, как яйца, масло, мясо. Здесь имеется большое количество скота. Скупать его можно за деньги, без товаров. Однако везти его по железной дороге нет смысла, а следует пустить в ход консервные заводы, которые раньше работали на кавказскую армию и имеются в изобилии. Комиссариат продовольствия в этом направлении ничего не делает. Доставка же консервов будет легка. Можно пустить салотопные и колбасные заводы. Имеются также жмыхи и другой фураж для скота центральной России. Переговорите с Цюрупой и настоите на принятии моих предложений.

От Государственного банка требуйте сюда мелкой монеты в 3, 5, 10, 20, 40, 100, 500 рублей. У меня имеется около 8 миллионов денег, из них 7,5 млн. тысячными билетами. Этакое положение ставит в невозможность расчет. Мелкая монета из банка идет в спекуляцию, а сюда направляют крупную. При всякой посылке денег с артельщиками следует препровождать списки сумм с указанием размеров знаков и числа их.

Помимо всего этого необходимо Ваше вмешательство в дело распространения советской и партийной литературы. Дело это поставлено ниже всякой критики. Газеты наши за Москвой отсутствуют, но буржуазные московские же - в изобилии. По почте не получаются, почта продолжает еще саботировать. Необходимо обязать наше Бюро в Москве немедленно организовать всюду контрагентства. Следует сейчас же послать в Царицын, Екатеринодар, Ставрополь, Владикавказ тысяч по пять "Известий ЦИК" и "Правду" и др. В этой оторванности от центра работает контрреволюция. Пока нет контрагентов, шлите на партийные комитеты, с особыми провожатыми из безработных по железной дороге, а не почтой. Настоящее письмо шлю с нарочным. Приготовьте, если будет материал в ответ.

С товарищеским приветом - А. Шляпников".

Этим письмом я закончил свою работу по проведению в жизнь директив центра о Черноморском флоте и мог всецело заняться руководством и организацией заготовки хлебных злаков для севера. Возможностей добывать продовольственные продукты там было много. Значительную долю зерна можно было вывезти, скупив за деньги. Деньги из центра здесь ценились достаточно высоко. В самом Ставрополе на базаре продавалась мука хорошего размола - пшеница - от 15 до 20 руб. за пуд, без всякого товара и за местные деньги. Твердая цена была 6 руб. 8 коп. за пуд зерна, не считая приплат за качество и доставку. Мясо и изделия из него также были недорогие: предложение скота на базарах было большое. Свиное сало продавалось по цене от 2 до 2 руб. 50 коп. за фунт.

В день приезда в Ставрополь я познакомился с представителями местной власти и членами Ставропольского комитета РКП(б). Председатель И. Е. Дейнеко, военный комиссар Петров, губернский комиссар земледелия Медведев, комиссар продовольствия и торговли Э. Вольский и уполномоченный Чекпрода К. Ермолов вошли с нашим отрядом в тесный контакт. В губернии велась большая работа по учету и конфискации капиталистических экономии, конных заводов, овцеводческих хозяйств и т.п. Комиссар земледелия Медведев оказался большим хозяйственником и сразу правильно стал на путь

стр. 105

организации крупных государственных экономии, оставив управление мелкими хозяйствами, на договорных началах, частью прежним владельцам, частью оставшимся специалистам, согласившимся работать под контролем Советов. Это помогло ему хорошо использовать небольшое количество специалистов- животноводов для управления крупными экономиями.

На 20 июня, на день моих бесед с т. Медведевым, Земельный отдел Ставропольского губернского исполнительного комитета, по-старому - Комиссариат земледелия, организованно владел огромным богатством. В его хозяйствах находилось 2208 лошадей, 19705 голов рогатого скота, 550680 голов овец и 1500 свиней. При этом сведения были неполны по Александровскому уезду: не было учета конфискованных лошадей и рогатого скота. Рогатый и прочий конфискованный у помещиков и "экономистов" скот обеспечивался кормами с 250 тыс. десятин выгонной и сенокосной земли.

Из своих стад комиссар земледелия предлагал овец и рогатый скот. Везти его по железной дороге в Москву было невозможно, и мы условились организовать на месте, в Ставрополе, обработку мясных продуктов. В губернии было четыре колбасных завода, два из них в самом гор. Ставрополе, один в Торговой, а последний в Белой Глине.

Для нужд былого Кавказского фронта в Ставрополе был построен консервный завод. Этот завод работал с 14 июня 1916 г. по 18 ноября 1917 г. и за 308 рабочих дней изготовил 15 772 153 банки консервов (весом 79,5 зол. каждая), переработав 50 899 туш рогатого скота весом в 428 071 пудов.

Я посетил этот завод и дал распоряжение К. С. Ермолову договориться в Исполкоме об его пуске. Завод по тому времени был прекрасно оборудован, и производимые им мясные консервы были хорошими на вкус. На заводе сохранился кадр квалифицированных рабочих и специалистов, а также некоторое количество необходимой жести.

Кроме государственных запасов рогатого скота, в губернии было много скота у крестьян. Так, общее количество рогатого скота определяли до 800 тыс. голов. Овец статистика насчитывала свыше 2200 тыс., а свиней до 300 тысяч. Твердые цены на мясо сохранялись с весны 1917 г., но к моему приезду туда заготовку по ним никто уже не вел.

В ведении губернского комиссариата земледелия было 123 378 пудов тонкорунной и испанской шерсти. При повторной стрижке овец надеялись получить такое же количество. Кроме того имелись крупные запасы кожевенного сырья и 35 тыс. овчин.

Решением губернского съезда Советов от 13 февраля 1918 г. вся русская и испанская шерсть, а также овчины были объявлены товаром монопольным. Приемка шерсти по губернии была возложена на губернскую продовольственную комиссию. Постановлением исполкома от 16 июня 1918 г. были определены твердые цены, порядок и организация сбора шерсти по губернии ³ .

Постановления, выработанные конференцией животноводческих хозяйств, были оформлены декретом только 27 мая 1918 года. В декрете, выработанном в основных частях Комиссариатом земледелия, первый пункт гласил: 1) "для сохранения, развития и более правильного и рационального использования тонкорунного овцеводства, племенного и пользовательного скотоводства - все эти хозяйства, как общенародное достояние, от частных владельцев переходят в ведение и полное распоряжение народа в лице его Советов".

Второй пункт касался и остальных скотоводческих хозяйств ⁴ : "капиталистические, полутрудовые или полукапиталистические овцеводческие, коневодческие и скотоводческие хозяйства подлежат реквизиции и передаче в ведение советской власти, как народное достояние".

С состоянием животноводства Ставропольской губернии знакомил меня заведующий этим делом Н. Гайворонский, специалист и любитель порученного ему дела.

Вопросы организации животноводства выходили далеко за пределы Став-

стр. 106

ропольской губернии, частично затрагивая Астраханскую губернию и Калмыцкую область. Калмыки прилегавших к Ставрополью степей имели организованную связь со Ставрополем и входили в состав некоторых из советских органов. Так, т. Амур-Санан был членом коллегии комиссариата земледелия и принимал активное участие в проведении земельной реформы.

Незадолго до моего приезда в Ставрополь там происходило совещание с представителями уездных земельных органов по вопросам, касавшимся проведения в жизнь декрета об организации животноводства и управления им в губернии. Из протокола заседания этого совещания от 3 июня 1918 г., любезно доставленного мне Н. Гайворонским, видно, что на местах было плохо с кормами, сенокосно-выпасными землями и дезинфекционными средствами ⁵ .

Ознакомившись с положением Ставрополя, я отправил в Москву В. И. Ленину телеграмму, в которой сообщал, что "богатейший край оторван. Банк не получает знаков. Ставропсовдеп имеет тысячи голов скота, астраханской шерсти 200 тыс. пудов, 200 тыс. овчин необходимо извлечь. Нужны средства. Если совнархоз пришлет 10 млн. и твердые цены, могу направить водным путем по вашему указанию. Сюда нужны: молотилки паровые, лобогрейки, косилки, жатки, железо, шпагат, бечевки, стекло, посуда, мануфактура, шелк, нитки, галантерея, в обмен на хлеб, яйца. Организую заготовку консервов. Шлите рабочих для охраны, кордонов, пропаганды, работы. Отвечайте, получаете ли телеграммы?".

Между Ставропольским советом и отделением Чрезвычайного комитета по продовольствию и снабжению (Чекпрод) было достигнуто соглашение, по которому вся оперативная работа по заготовке продовольствия переходила к Чекпроду, а за губернским продовольственным органом оставались контрольные функции. Договор был подписан сторонами и принят Исполкомом 27 мая 1918 года ⁶ . В договоре были предусмотрены интересы обеих сторон, и к моему приезду дело начало разворачиваться. По плану на июнь и июль мы должны были заготовить в Ставропольской губернии 4,5 млн. пудов зерна. Это количество предполагали легко собрать. По соглашению с комиссаром продовольствия, эта сумма предполагаемой заготовки по плану была распределена по районам. По отдельным районам предполагалось получить:

В Александровском уезде 877 тыс. пудов при населении в 193 тыс. человек, в Ставропольском уезде 1080 тыс. пудов при населении в 219 тыс., не считая 100 тыс. жителей самого Ставрополя, в Воронцово-Николаевском районе 292 тыс. пудов при населении в 348 тыс., в Благодаринском - 630 тыс. пудов при населении в 152 тыс., в Медвежинском - 315 тыс. пудов при населении в 68 тыс., в Петровском - 405 тыс. пудов при населении в 141 тыс., в Святокрестовском - 900 тыс. пудов при населении в 3JO тыс. человек.

Плановые задания были доведены до волостей, а из волостей спущены до селений еще до моего приезда. На совместном совещании руководителей губернского комиссариата продовольствия и уполномоченного Чекпрода были выработаны "общие основания хлебных поставок и товарообмена в Ставропольской губернии" ⁷ , в духе декрета о товарообмене.

За время от 25 мая по 20 июня было заготовлено муки и зерна в Святокрестовском районе 79 вагонов, в Александровском - 26 вагонов, в Петровском - 11 вагонов. В то же время заготовлено для Баку и выдано бакинском организациям: в Александровском - 15 вагонов и Святокрестовском 15 вагонов, а всего 152 вагона. Было отправлено за то же время: на север через Сарепту и Царицын 62 вагона, Туркестану 25 вагонов, Баку и Закавказью - 43 вагона, Астраханскому военному совету 3 вагона, железным дорогам и Царицынскому совнархозу 7 вагонов, а всего 140 вагонов. 12 вагонов ожидали маршрута.

Эти цифры показывали, что заготовка продуктов разворачивалась медленно и происходила только в части районов губернии. Заготовители жаловались на отсутствие мелких денежных знаков и товаров, в которых нуждались крестьяне. Плохо было и с подвозом. Крестьяне весьма неохотно соглашались возить по твердым ценам, установленным еще в апреле 1917 г. по две

стр. 107

копейки с пудо-версты до 50 верст - и свыше 50 верст давалась надбавка в I копейку на пудо-версту. В страдную пору никто по такой цене возить не соглашался.

С моим приездом товарные фонды Чекпрода в Ставрополе значительно увеличились. Прибыли товары, о которых сообщал мне в Екатеринодар И. В. Сталин. За ними прибыли еще составы с автомобилями и сельскохозяйственными орудиями, а также с мануфактурой, лесоматериалами и прочими изделиями.

К концу июня на складах Чекпрода было мануфактуры свыше 2260 тыс. аршин, 460 гросс ниток, 2170 дюжин платков, около 18 тыс. фунтов чаю, 12 745 нар резиновых галош, свыше 3 тыс. пар обуви, сахару 2971 пуд, кондитерских товаров 558 пудов. 2068 пудов гвоздей, 2 тыс. пудов пруткового и кровельного железа, около 5 тыс. штук стальных кос, 34 вагона лесных материалов и разной мелочи. Пять вагонов мануфактуры, прибывших с нашими проводниками из Царицына, не были к тому времени приняты. Всего товаров к тому времени поступило, не считая леса и 5 вагонов мануфактуры, на 6400 тыс. рублей. Таким образом, обменный фонд становился могучим рычагом в заготовке хлеба.

Денежными знаками Ставропольская контора также была обеспечена. Н. И. Назаров привел состав с грузовиками, и местный гараж получил сразу 52 новые грузовые машины. Вместе со старыми легковыми и тракторами получалась весьма солидная транспортная организация, способная перебросить большое количество хлеба к местам погрузки. Беспокоило меня состояние дорог в губернии, и приехавшим со мной путейцам, шоссейникам и представителям местной железной дороги я дал задание на срочное составление плана дорожного строительства. Через несколько дней я получил схему грунтовых и шоссейных дорог, ведомость поверстных расстояний и смету. По существовавшим тогда ценам постройка версты шоссейной дороги исчислялась в 26 тыс. рублей. По предложенной мне схеме, видимо, разработанной частично или полностью еще при постройке Обществом Армавиро-Туапсинской железнодорожной линии на Ставрополь - Дивное, вся губерния покрывалась подъездными шоссированными путями общим протяжением 1222 версты. На это дело требовалось около 32 млн. рублей. Из этой схемы мы предполагали в том году начать лишь несколько линий, и прежде всего в самом Ставропольском уезде ⁸

По схеме Чекпрода, Ставропольская контора имела десять агентур, три из них приходились на Терскую область: 1) во Владикавказе, 2) Георгиевске и 3) станице Незлобной. На совещании с местными работниками я договорился и выделил Владикавказскую агентуру в отделение Чекпрода на Тереке, оставив временно агентуру Ставропольской конторы в Георгиевске и станице Незлобной главным образом потому, что в этих районах были мельницы, обслуживавшие прилегавшие к ним районы Ставропольской губернии.

Ставки за гужевую доставку решили увеличить на 1 копейку с пудо-версты, доведя до 3 коп. с пудо-версты при расстоянии до 50 верст и ввели прибавку в 2 коп. за каждую пудо-версту сверх 50 верст пути.

Местные продукты решили заготовлять во вторую очередь, при условии пуска колбасных и консервных заводов, а также организации холодильного дела. Для организации холодильного дела при Чекпроде был назначен инженер Витольд Матвеевич Плавский.

Вопросу автомобильного транспорта пришлось посвятить особое заседание с местными работниками. Заведующий гаражом." шоферы, ремонтные слесари и, наконец, сам уполномоченный Чекпрода К. С. Ермолов - в один голос жаловались на военных работников, дезорганизаторски вмешивавшихся в работу гаража. От словесных нареканий перешли к делегациям и подаче на мое имя особого заявления, в котором сообщали, что "в жизни и деятельности гаража есть еще один фактор, который в корне дезорганизует всю работу и разрушает совершенно как результаты работы, так и энергию работников. Фактором этим является бесконечное требование штабом Красной

стр. 108

армии подачи автомобилей для обслуживания Ставропольского полка. В гараж врываются вооруженные люди, берут, иногда с разрешения и без разрешения, машины и бензин; в результате чего месячная работа по ремонту машин, вследствие небрежного пользования ими, в одну ночь сводится к нулю. Протесты шоферов против маршрута, назначаемого красноармейцами, против перегрузки машин и скорости движения при данных топографических условиях оставляются без внимания. Для иллюстрации стоит привести несколько примеров. 11 июня в гараж явился Егор Брызгалов, взял без разрешения для экстренной надобности Фиат, в чем выдал расписку, и уехал производить за городом около монастыря обыск, В ночь с 14 на 15 июня было сделано то же; 16 июня явились в общежитие шоферов в 3 часа ночи красноармейцы с членом Исполнительного комитета, потребовали Фиат, продержали его у подъезда Исполнительного Комитета до 5 часов утра и только после этого поехали в город осматривать пикеты, заставляя таким образом шофера работать без сна 31 час. С 17 на 18 июня в час ночи снова был взят Фиат для поездки на позицию в Кубанскую область, откуда он вернулся без покрышек на ободах с мертвецки пьяными красноармейцами, пулеметами и ружьями в гараж в 11 часов дня, и только в три часа дня удалось снять последнего пьяного красноармейца и поставить Фиат в ремонт. У машины оказался погнутым вал от удара в канаву маховиком, стучали подшипники и были помяты обода. Шофер вторично был лишен сна более суток. 17 июня был взят Сквайер для поездки в Святой Крест за патронами, откуда вернулся 20-го с поломанной рессорой, испорченным магнето, растрепанной машиной, и теперь стоит снова в ремонте. Уайта (трехтонная) машина была взята для поездки на позицию всего за десять верст, фактически же была угнана за 30 верст, перегружена до 300 пудов, и вернулась 22-го с расплавленными подшипниками. Ремонт машины стоил 1600 рублей и ее испортили за одну ночь, повредив двигатель и рессоры. 22 июня ночью в три часа из гаража было взято без разрешения и расписки 3 пуда бензина, для того чтобы выручить застрявший на позиции без бензина автомобиль Губпродколлегии.

Между тем из конторы поступали спешные требования на машины для посылки артельщиков с деньгами и агентов с инструкциями и документами в различные уезды губернии, каковые требования выполнить было при таких условиях работы гаража невозможно. Вагоны с хлебом стояли на рельсах с неоплаченными тарифами, снабжение голодающего населения тормозилось. О том, что люди, работавшие целый день в гараже, от постоянных ночных буйных визитов красноармейцев изнурялись, я уже не стану говорить. В результате среди шоферов наблюдается крайнее раздражение и полный упадок энергии даже у самых трудоспособных и здоровых работников.

Такая дезорганизация дела транспорта не может быть дальше терпима и ее необходимо устранить решительными мерами. Гараж Чекпрода все равно удовлетворить всех нужд и требований Ставропольского полка не может, при условиях даже отказа от своих прямых задач и наличности вновь прибывших машин, так как сколько бы ни было машин, они все равно будут красноармейцами при их требованиях изломаны в короткое время".

Ставропольская губерния в те времена подвергалась бандитским налетам красновских и деникинских банд. В окрестностях самого города Ставрополя, в его лесах бродили вооруженные офицерские банды и кое-где поднимали в селах восстания. Красноармейцев Ставропольского полка гоняли из конца в конец по уезду, а иногда они самолично отправлялись на позиции навестить своих земляков и без просьб военного комиссара и безо всякого разрешения забирали машины. В полку дисциплина была очень слаба. Политическая работа в нем не велась. Значительная доля полка использовалась для внутриставропольских дел, по сути для милицейской и чекистской работы. На последнюю брали людей без всякой проверки, и на этой почве было немало самоуправств.

Военный комиссар тов. Петров В. и работавшие у него специалисты

стр. 109

бывший офицер т. Коппе и т. Топунов не отрицали наличие недисциплинированных красноармейцев в полку, но объясняли это большим наличием летучих фронтов, благодаря которым они были задерганы, переутомлены.

Чтобы положить конец вмешательству Ставропольского гарнизона в транспортные дела и научить их ценить автомобиль, я распорядился выдать военному комиссару три новых грузовика, сопроводив их письмом. Это письмо было опубликовано во 2 номере "Известий" Исполкома. В нем я предлагал "оповестить все части Красной армии что захват автомобилей Наркомпрода и его местных органов дезорганизует работу, тормозит дело снабжения продовольствием голодающих губерний, и отдать распоряжение, запрещающее захват и вмешательство в транспортное дело". Нарушителей я предлагал наказывать по приказу Наркомвоена от 10 июня того же года.

В местных отделениях Чекпрода также дело обстояло плохо. Руководители Чекпрода, опиравшиеся на представителей центра, не считались с местными органами власти, что вызывало постоянные конфликты, вредившие делам заготовки. Мне потребовалось вмешаться в это дело и издать "Постановление", в котором [говорилось:] "Всем уполномоченным и агентам Чекпрода вменяется в обязанность работать в полном контакте с местными советскими учреждениями. Во избежание нарушения отдельными Советами или их учреждениями хлебной монополии, твердых цен и т.п., уполномоченные обязаны осведомлять местные власти о всех решениях центральной власти в области продовольствия, снабжения и товарообмена.

Всякая местная вербовка отрядов для охраны грузов, кордонов и т.п. должна совершаться в тесном контакте с местными военными комиссариатами. Ни один отряд не должен быть вооружен без ведома военных властей.

Ни один уполномоченный не должен нарушать общей административной единицы губернии, округа или области, выделением отдельных уездов, волостей, станций железных дорог, станиц и т.п. и присоединением их в административно-продовольственном отношении к другим уездам, губерниям, округам или областям.

Назначение агентов на станции и продовольственные пункты должно исходить от уполномоченного данной губернии, округа или области и ни в коем случае не допускать несогласованных параллельных или скрещивающихся представительств".

Жалуясь на вмешательство военных в дело транспорта, работники Чекпрода сами действовали не лучше на железнодорожном транспорте. Уполномоченные и агенты отдельных контор понаделали друг другу властные мандаты с правами пользования паровозами, вагонами и ездили, обычно, без всяких билетов. Такое поведение наших продовольственных работников вполне справедливо возмущало железнодорожных служащих, осаждавших меня своими жалобами. Чтобы положить конец такой анархии, я отдал распоряжение всем "уполномоченным и агентам Чекпрода, управлениям, райкомам, начальникам службы движения, начальникам станций, комендантам и комиссарам Юго- Восточной и Владикавказской железной дороги": "Уведомляю, что все агенты и сотрудники Чекпрода при поездках по железным дорогам обязаны оплачивать стоимость билета. При служебных поездках билеты выдаются вне всякой очереди, пользование отдельными вагонами, паровозами для экстренных поездок не должно иметь места. Предоставление отдельных вагонов, паровозов должно производиться по особому телеграфному или письменному распоряжению одного из следующих лиц - наркомов: Сталина, Шляпникова, председателя Чекпрода Якубова, главного комиссара Дунаевского.

Настоящее вступает в силу с момента опубликования в местных советских изданиях.

Народный комиссар труда, общий руководитель продовольственного дела на юге России - А. Шляпников.

Член коллегии Народного комиссариата труда - помощник руководителя - А. Падэрин".

стр. 110

В первые же дни приезда Ставропольский комитет РКП(б) и Совет профессиональных союзов устроили собрание, на котором мне пришлось выступить по вопросам внешней и внутренней политики, а также и о трудовом законодательстве, которым очень интересовались немногочисленные пролетарии города. На собрании мне было подано большое количество записок, в которых излагались различные жалобы на действия местных властей. Профсоюзные работники выражали неудовольствие по поводу несоблюдения декретов о труде, кооператоры выступали с жалобой на притеснения, на поход власти против кооперации.

Я ответил заявлением, что митинг мало подходит для решения их жалоб, и предложил им помочь урегулировать взаимоотношения, если они подтвердят свои жалобы фактами.

Ставропольский Союз потребительских обществ принес письменный протест против "похода на кооперацию" со стороны губернских властей ⁹ . Разбор этого дела и установление правильных взаимоотношений, основанных на апрельском декрете о кооперации, я поручил К. С. Ермолову и комиссару продовольствия Э. Вельскому.

После собрания мы получили ряд предложений содействовать товарообмену с деревней и способствовать заготовке хлеба для голодающих. Трудовая артель портных предлагала свои услуги по изготовлению из мануфактуры Чекпрода белья и верхнего платья.

Конец дня 24 июня и всю ночь на 25-е в Ставрополе произошли крайне подозрительные события, едва не повлекшие за собой погромов: значительная доля мужского населения города в этот день перепилась. Я наблюдал впервые за свою жизнь пьянство в столь массовом масштабе. Пьяные вели себя очень буйно. Перепились и некоторые воинские части. По городу была беспорядочная стрельба и масса самых чудовищных панических слухов о восстаниях, наступлении на Ставрополь и т.п. Нашему отряду, стоявшему на железнодорожной станции, пришлось взять на себя охрану станции и подготовить защиту ее на случай внезапного нападения. Упорные слухи шли о походе на город казаков, Мы приготовились встретить огнем всякого белогвардейского гостя, установили дежурства, поставили дозоры. Яму поворотного круга приспособили под пулеметное гнездо. Слухи оказались ложными, но тем не менее в городе они вызвали много беспорядков и вынудили власть издать следующий "Приказ по городу Ставрополю".

"Граждане!

Всем Вам известно, что мы переживаем тяжелое время - время междоусобной войны, когда каждую минуту можно ожидать опасности не только извне, но и внутри города Ставрополя.

Между тем в г. Ставрополе сейчас происходит масса эксцессов, вызываемых пьянством. Беспорядки, подобные бывшим 24 июня, совершенно недопустимы, тем более в настоящее время. Ведь каждому известно, что человек в пьяном виде ни с чем не считается и охотно пойдет в ту сторону, откуда сможет получить еще больше спиртных напитков. Мы же должны быть всегда настороже и помнить день 29 апреля сего года, когда весь гарнизон города Ставрополя должен был неусыпно следить за общественным спокойствием и бороться с распространением провокационных слухов и поступков.

Ввиду этого призываю всех граждан города Ставрополя помочь в деле уничтожения и прекращения торговли спиртными напитками и приказываю:

1) Начальнику городской милиции и комиссару по охране города: немедленно во всех ресторанах, гостиницах, столовых, меблированных комнатах, харчевнях и шашлычных произвести повальные обыски и все имеющиеся в указанных предприятиях спиртные напитки опечатать впредь до особого распоряжения.

2) Губернской ревизионной комиссии: немедленно приступить к произ-

стр. 111

водству обысков и опечатанию спиртных напитков во всех частных домах и квартирах.

Примечание: Все граждане гор, Ставрополя, знающие о местонахождении спиртных напитков, обязаны доносить об этом начальнику городской милиции, комиссару по охране города и губернской ревизионной комиссии.

3) Виновные в неисполнении настоящего приказа буду!' подвергнуты штрафу в размере 2000 руб. или тюремному заключению от одного до двух месяцев.

4) Лица же, кои появятся в городе в пьяном виде, будут немедленно задерживаться и предаваться военно-революционному трибуналу.

5) Предписываю начальнику городской милиции, комиссару по охране города и губернской ревизионной комиссии представить в управление коменданта списки с указанием всех предприятий и лип, где будут найдены и опечатаны спиртные напитки.

Комендант гор. Ставрополя - ПРОМОВЕНДОВ, Член губернского исполнительного комитета, он же помощник коменданта гор. Ставрополя - ПОПОВ".

Со ст. Челдасы сообщали, что там стоит маршрутный поезд с хлебом для Москвы, испортился паровоз, а Тихорецкая не дает замены. Сообщение подписал тов. председателя ЦИК Черноморской республики Козлов и комиссар Волгушнов. Надо было распорядиться в Тихорецкой о подаче паровоза. Поезд простоял два дня и только 22-го был отправлен в Царицын.

В тот же день пришло сообщение Добровольского с Кавказской о том, что между станциями Двойная и Куберле движение прекращено. Видимо, очередной набег казачьих банд.

Числа 24 - 25 июня ко мне явилась делегация губернского союза мукомолов и сделала чрезвычайно интересное предложение: оказать союзу помощь в получении топлива и металла, обещая поставлять в пользу голодающего севера по 200 вагонов муки в месяц минимум. Во главе делегации был весьма почтенный человек, председатель правления губернского союза мукомолов А. Зюзюкин. В этот союз входили как крупные, так и мелкие владельцы мельниц и крупные специалисты мельничного дела.

Во время беседы представители союза мукомолов выразили свою готовность работать на пользу Советского государства и просили только трезво на них смотреть и не зачислять их в ряды врагов. В заключение они передали мне свою "докладную записку", носившую весьма яркий декларационный характер. Правление союза писало, что мукомолы неоднократно пытались оказать помощь местной власти, но на них смотрели "превратно", как на союз буржуев, и отклоняли их предложения.

В обращении ко мне они заявили, что "союз мукомолов, видя тяжелое положение родины в критическую минуту, далек от разрешения всяких политических вопросов, желая отдать все свои силы и опыт на борьбу со страшным бичом - голодом, просит оказать ему надлежащее доверие, гарантируя со своей стороны подвоз к станциям минимум 200 вагонов муки в месяц, но при условии соблюдения схемы работ, которая будет представлена Вам особо" ¹⁰ .

Я поблагодарил делегацию за предложение и попросил принести мне условия, на которых они хотят работать в пользу государства, и их требования.

Это предложение, исходившее от группы промышленников, в массе средних, вероятно, капиталистов, меня весьма заинтересовало. Оно было сделано в такое время, когда в губернии было весьма неспокойно, когда с Дона уже надвигалась казацкая контрреволюция, а поэтому заслуживало пристального внимания. Местные власти еще "не дошли" до организации в губернии мукомольного дела. Комиссар продовольствия Э. Вельский говорил мне, что мельничным делом овладеть еще не мог потому, что не нашел опоры в этом хозяйстве. Были попытки брать в "свои руки" отдельные мельницы на местах, но заканчивались остановкой работы. По всему было видно, что дело помола зерна еще не было продумано. Население же нуждалось в помоле до крайности: в селах крестьяне "давили" зерно в ступах или камнями, устраивали ручные жернова и т.п.

стр. 112

Весьма быстро представители союза мукомолов принесли свои условия, изложенные в десяти пунктах, приемлемых в основном, но требовавших некоторого уточнения ^п . К условиям были приложены сведения о двигателях и исчисленная потребность в жидком и твердом минеральном топливе.

В объединенных союзом мукомолов мельницах было 359 нефтяных двигателей общей мощностью в 17 027 лошадиных сил и 49 двигателей, работавших на твердом топливе, мощностью в 3540 л.с. На все это требовалось 142 559 пудов нефти и 51 087 пудов угля на месяц. Кроме того, при мельницах были свои молотилки в количестве 116 штук, мощностью в 1316 л. сил. Для молотилок требовалось 14 082 пуда нефти в месяц ² .

Месячная производительность всех двигателей была равна 6 160 800 пудов помола зерна. Но представители союза оговаривались, что при данном состоянии мельниц, из-за длительной стоянки и отсутствия нормального ремонта, производительность будет ниже на 50%.

Я договорился с уполномоченным Чекпрода К. С. Ермоловым и комиссаром продовольствия Э. Вельским о том, чтобы использовать аппарат и людей союза мукомолов для обслуживания государственных нужд. Затем официально поручил им заняться этим делом и письменно наметил направление, которое предполагалось мною придать этому соглашению. Вот содержание письма:

"Препровождаю при сем копию предложений Ставропольского Союза мукомолов, предлагаю Вам с комиссариатом продовольствия разработать детальнее проект соглашения.

Основная задача этого соглашения должна быть - проведение в жизнь принудительного объединения всех мельниц, как водяных, конных, так и механических в один союз. При помощи такого объединения, сначала губернского, а затем и краевого, легко будет учесть весь хлеб и наладить дело вывоза его в потребляющие губернии.

Помимо простого принуждения к объединению, необходимо это объединение укрепить материально путем отпуска сырья, топлива, материалов для ремонта исключительно через союз, находящийся под нашим контролем. В правление союза должны войти представители местной и центральной власти. Затем следует обязать всю муку, взятую за помол, сдавать по твердым ценам Чекпроду. Каждая мельница должна вести точную запись помола, по каждому заказчику особо, с указанием веса и адреса.

Надеюсь, что к моему возвращению проект будет разработан. С товарищеским приветом,

Народный комиссар труда А. Шляпников".

(Продолжение следует)

Примечания

1. Лишь более чем через два месяца мне стала известна совершенно ложная телеграмма Вахрамеева и Авилова-Глебова, посланная ими 17 июня из Новороссийска, в которой они сообщали, что "попытки найти активную поддержку в Екатеринодаре не увенчались успехом, Шляпников помочь бессилен. Ехать ему в Новороссийск считали ненужным и опасным. Не дожидаясь Раскольникова выехали в Новороссийск".

2. То есть с судами Черноморского флота.

3. См. общие положения по сбору шерсти и т.д. в приложении (здесь не публикуются. - Ред.).

4. См. этот декрет в приложении (не публикуется. - Ред.).

5. См. протокол в приложении (не публикуется. - Ред.).

6. См. план работ по продовольствию Ставропольской губ. в приложении (не публикуется. - Ред.).

7. См. "Общие основания хлебных поставок и товарообмена в Ставропольской губернии" в приложении (не публикуется. - Ред.).

8. См. схему, заключение по вопросу о путях сообщения, ведомость, смету на работы - в приложении (не публикуется. - Ред.).

9. См. этот протест в приложении.

стр. 113

Приложение

Ставропольский Союз потребительных обществ. Комиссару труда ЦИК С. Р. и К. Д. гр. Шляпникову

Со дня перехода власти в нашей губернии Советам, против кооперации объявлен поход. И губернский Союз потребительских обществ и сельские кооперативы подвергаются притеснениям, насилию и т.п.

В данное время Ставропольский Союз потребительных обществ объединяет до 180 обществ потребителей, то есть всю губернию. В течение 11 месяцев работы Союз, несмотря на отсутствие производства товаров и разруху в транспорте, дал для губернии на 8000000 рублей товаров. И вот этот огромный аппарат, благодаря постоянному вмешательству в его жизнь и работу местной власти, должен будет разрушиться.

Местная губернская власть предписала селам организовать общественные лавки, использовав для этого имеющиеся в селах общества потребителей с их многолетним опытом.

На местах, по постановлению советов, стали закрывать общества потребителей, конфисковать капиталы, товары и проч., называя это "преобразованием обществ потребителей в общественные лавки". Население, не желая противиться распоряжениям власти, все же все силы прилагало к тому, чтобы сохранить общества потребителей, хотя бы под названием "общенародный кооператив", и даже с некоторыми отступлениями от устава. Но не везде и это помогло, и часть потребительных обществ прекратила временное свое существование, а на смену их пришли общественные лавки, с первых же дней потерявшие всякое доверие населения благодаря наличию в них бывших торговцев, спекулянтов и т.д.

Несмотря на это и не обращая никакого внимания на распоряжения Высшего совета народного хозяйства (N 88 и др.) и центральной власти, а также на наши обращения, - местная власть все же не принимает никаких мер к прекращению насилий над кооперативами со стороны сельских властей и сознательно содействует разрушению таковых. Губернский союз потребительных обществ принимал всевозможные меры к сохранению кооперативов, настаивал на полном невмешательстве власти в их жизнь и работу, но, как мы уже сказали, губернская власть не оказала поддержки Союзу и даже в настоящее время настаивает на том, чтобы Союз потребительных обществ отпускал товары всем организациям по распоряжению губернской власти и тем самым содействовал бы развитию торговли через общественные лавки и другие организации - а не через кооперативы, то есть понуждает Союз самому медленно, но верно разрушать сельские общества потребителей. С большим трудом удалось отстоять право закупки товаров, расценки, распределение через Губпродколлегию и Чекпрод.

При такой обстановке, при таком отношении к кооперативам, конечно, немыслима работа в них и невозможно развитие кооперации в нашей губернии.

Союз потребительных обществ также вынужден будет временно прекратить свое существование, ибо сознательно кооперативному объединению разрушать сельские кооперативы было бы более чем преступно.

Изложенное заставляет нас просить Вас, как представителя Центральной власти и члена Высшего совета народного хозяйства, выяснить в местном губернском исполнительном комитете Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов отношение к кооперативам губернии и указать па необходимость полного невмешательства в жизнь и работу кооперативов и отмены преждеизданных распоряжений о контроле над кооперативами и организации общественных лавок за счет кооперативов, а также издание на этот счет особого распоряжения но губернии.

Выяснение этого вопроса крайне важно, так как при создавшихся условиях существование губернского союза и сельских кооперативов невозможно.

Председатель правления - Миролюбов. Член правления - Т. Никонов. Секретарь - А. Капельгоф. 10. См. докладную записку Союза мукомолов в приложении.

Приложение

Правление Ставропольского губернского союза мукомолов.

9 июня ст.ст. 1918 г.

Комиссару труда и промышленности Российской Федеративной Республики гражданину А. Г. Шляпникову

Докладная записка

Союз мукомолов - это Союз людей опыта и труда, сплотившихся воедино исключительно с целью поддержания экономической мощи свободной России. Стоя только на платформе экономической, Союз неоднократно предлагал свои услуги местным органам, свою руку помощи в трудные минуты государственной жизни, и всегда, неизменно получал отказ, и лишь только потому, что партийные люди, сидящие у власти, имели превратное представление о Союзе мукомолов как о союзе буржуев, которых, по их мнению, не только не следовало поощрять, но наоборот стараются и старались не дать ему никаких прав, чем и вызвать его ликвидацию.

Теперь, когда костлявая рука голода все сильней и сильней сжимается, когда вопли голодных и стоны умирающих от голода людей раздаются все сильней, мы еще раз предлагаем вам свои услуги, хотим подать руку помощи голодному брату, дайте же нам эту возможность.

Союз мукомолов, видя тяжелое положение родины, в критическую минуту далек от разрешения всяких политических вопросов, желая отдать свои силы и опыт на борьбу со страшным бичом - голодом, просит оказать ему надлежащее доверие, гарантируя со своей стороны подвоз к станциям минимум по 200 вагонов муки в месяц, но при условии соблюдения схемы работ, которая будет представлена вам особо.

Председатель (подпись).

Член правления (подпись).

Секретарь (подпись).

Условие

Для выполнения гарантии о поставке вам ежемесячно муки на первое время по 200 вагонов и развития в будущем до более солидной цифры. Союзу мукомолов необходимо:

стр. 114

1. Иметь в своим распоряжении все жидкое и твердое минеральное топливо и смазочные масла, поступающие в Ставропольскую губернию, для нужд мельниц и молотилок.

2. И некоторую часть керосина и бензина, потребного для мельниц, количество которого будет указываться всегда особо.

3. Предоставление широких прав Союзу в отношении контроля над заводами, исполняющими его заказы.

4. Получение в распоряжение Союза некоторого количества (смотря по потребности) грузовых автомобилей для доставки муки к станциям, а топлива и машин к мельницам и двух легковых автомобилей для деловых поездок по губернии.

5. Свободный отпуск с мест производства всех товаров и машин, необходимых для мельничного обихода.

6. Сумма за полученное топливо, товары и машины будет покрываться нижеследующим образом: 50% наличными и 50% мукой и зерном, считая таковую по твердым ценам, но не менее ежемесячной нормы, как 200 вагонов, если товаров на склады Союза будет доставлено на сумму, равную стоимости 400 вагонов муки и зерна.

7. Твердые цены на товары, выписываемые Союзом мукомолов, считаются только тс, которые установлены на местах производства и плюс провозная стоимость, но без всяких других накладных расходов в пользу каких бы то ни было учреждений или организаций.

8. Союз мукомолов в свою очередь сдает зерно и муку по твердым ценам и плюс поверстная плата за доставку, не присчитывая никаких других расходов, требующихся на содержание многолюдных штатов, необходимых для точного выполнения взятых Союзом на себя обязательств.

9. Все учреждения и должностные лица Российской Федеративной Республики должны оказывать всяческое содействие Ставропольскому губернскому Союзу мукомолов для исполнения и достижения намеченных таковым целей экономического характера, как общественной организации, делающей дела, имеющие характер государственного значения.

10. Союз мукомолов признает над собой контроль высших и местных правительственных органов и отдельных лиц, действующих по их поручениям, но без активного вмешательства во внутренние распорядки Союза, если таковые не преследуют никаких политических целей.

И.о. председателя. Член правления. Секретарь (подписи неразборчивы).

11. См. "условия" в приложении (не публикуется. - Ред.).

12. См. сведения о потребляемом жидком и твердом топливе в приложении (не публикуется. - Ред.).

Постоянный адрес данной публикации: