МНОГИЕ ТЕМЫ И ПРОБЛЕМЫ ПО-ПРЕЖНЕМУ ОСТАЮТСЯ ЗАПРЕТНЫМИ ДЛЯ КИНЕМАТОГРАФИСТОВ ИСЛАМСКОГО МИРА

А. ШАХОВ, кандидат исторических наук

Взаимоотношения кинематографа и религии всегда были не простыми. Священнослужители Запада раньше остальных поняли, что кино может служить весьма мощной силой "продвижения религиозных идей" в массы. Настороженно-подозрительное поначалу отношение к кинематографу весьма скоро сменилось у них намерением интегрировать киноэкран в сферу клерикально-пропагандистской деятельности, что сделалось составной частью модернизации христианства. Иначе складывались обстоятельства в регионе традиционного распространения ислама, где ситуация развивалась в более сложных условиях и до сих пор далека от окончательного разрешения. Некоторым аспектам соотношения мусульманских установок и практики "арабского Голливуда" посвящена предлагаемая вниманию читателей статья.

Как и в других частях арабского мира, в Египте первые киносеансы были восприняты исламскими религиозными авторитетами не просто негативно, но даже с враждебностью. Просмотровые залы являлись, с их точки зрения, "домами шайтана", а показывавшиеся в них немые "движущиеся картинки" - "кознями дьявола" или, в лучшем случае, "волшебными играми Запада", что соответствовало утвердившемуся на протяжении столетий ортодоксально- догматическому взгляду на живописное и пластическое искусства, рассматривавшиеся как средство самовыражения язычников.

Важным фактором не только для распространения кинематографа, да и вообще зарождения экранной индустрии в Египте, стало преодоление на рубеже XIX-XX веков теологами-реформаторами во главе с Мухаммедом Абдо (1849-1905) одиозных норм и представлений, вступивших в противоречие с требованиями времени. В отличие от традиционалистов, они объявили о праве индивидуума на собственное постижение мира, лимитируя, однако, свободу его действий благоразумными чаяниями и устремлениями. Переосмысливая устаревшие вековые догмы, инициаторы обновительского движения добились принятия высшими религиозными инстанциями ряда постановлений, разрешавших занятия изобразительным искусством. Будучи твердо убежденным, что опасность возвращения к идолопоклонству миновала, М. Абдо, в частности, отмечал: "Если художник желает людям добра и далек от языческих идей, то почему его не признать равным с тем, кто рисует растения и деревья, украшающие Коран? Нельзя говорить, будто живопись "подозрительна", поскольку с аналогичным успехом можно ответить, что разговорная речь тоже "подозрительна". Должны ли мы запретить разговаривать, коль скоро язык можно использовать и для лжи, и для правды? Одним словом, я верю: исламский закон не запрещает одно из самых полезных средств просвещения" ¹ . Данное заключение отчасти подрывало изживший себя к началу XX века постулат, по которому мусульмане вполне могли существовать в условиях самоизоляции, отвергая все то, чем располагал к тому времени капиталистический Запад, уже приступивший к киноэкспорту в страны Арабского Востока.

Допуская в целом демонстрацию на территории Египта экранной продукции иностранного производства, мусульманские теологи тщательно и с пристрастием следили за тем, чтобы в показывавшихся зарубежных фильмах не затрагивались аспекты мусульманского вероучения. Мнение богословов для чиновников правительственной цензуры было авторитетным и непререкаемым.

Весьма показателен серьезный инцидент, имевший место в конце первой мировой войны, когда основанная в Александрии под эгидой Римского банка Итало-египетская кинокомпания подготовила в 1918 году к прокату короткометражную игровую ленту "Убийственные цветы" ("Аз- Зухур аль-катила"). По недосмотру ее создателей-европейцев, не владевших арабским языком, пояснительные титры с кораническими аятами предстали перед зрителями при проекции на экран в перевернутом виде. Люди, в чьих руках находилась прокатная судьба фильма, под мощным давлением возмущенных улемов не позволили итальянцам переделать поясни-

стр. 64

тельные надписи, тут же отправив его "на полку" и отвергнув оправдания кинематографистов.

В 1926 году из Стамбула в Каир в качестве эмиссара французской компании "Маркое" приехал турок Ведад Урфи с целью выпустить на экраны кинофильм "Любовь эмира" ("Хубб аль-амир"). Как выяснилось в дальнейшем, подоплека визита заключалась в следующем. Французы обратились перед этим к президенту Турции Мустафе Кемалю Ататюрку с предложением относительно постановки высокобюджетной игровой картины, посвященной жизнедеятельности пророка Мухаммада. Суливший немалые денежные дивиденды масштабный кинопроект заинтересовал отличавшегося антирелигиозными взглядами Ататюрка, и он дал обещание возместить кинокомпании финансовые издержки, если фильм получится удачным. Французские кинопредприниматели в ходе переговоров высказали пожелание, чтобы роль главного героя исполнил араб-мусульманин. По взаимному согласию сторон подбор актеров и организационные вопросы были возложены на инициативного В. Урфи.

По прибытии в египетскую столицу представитель кинофирмы "Маркое" встретился с известным театральным деятелем Юсуфом Вахби. Заинтригованный возможностью сыграть образ Мухаммада, последний сообщил через прессу о своем согласии. Для талантливого и популярного мастера сцены подобный шаг едва не обернулся непредсказуемыми роковыми последствиями. Шейхи старейшего богословского мусульманского университета Аль-Азхар, возмущенные кощунственным решением единоверца, сразу направили письмо протеста в министерство внутренних дел, их поддержал король Фуад. Ситуация подогревалась еще тем, что как раз в тот сезон у себя в театре "Рамсис" Вахби давал спектакль о похождениях Григория Распутина, пользовавшийся громким и скандальным успехом. У многих, естественно, возникли подозрения, будто "посланник Аллаха" на экране будет подан в том же ключе, как знаменитый "исцелитель" при дворце царя Николая II... Буквально в считанные дни актер превратился в глазах масс верующих мусульман в персону нон грата, от недавней артистической славы не осталось и следа. В сложившейся критической обстановке Вахби поспешил отречься от задуманного, сообщив религиозным лидерам, что, давая согласие турку, он намеревался всего-навсего возвеличить пророка Мухаммада. В обращении на имя руководства Аль-Азхара, опубликованном в газете "Аль-Ахрам" от 6 июня 1926 года, артист, в частности заявил: "Нет смысла говорить обо мне, будто я защищаю идею воссоздания образа пророка Мухаммада, да благословит его Аллах и приветствует. Я доказал обратное, уважил решение шейхов Аль-Азхара и отказался от этой роли" ² .

Быстрая победа духовенства убедительно доказала огромный авторитет ислама как универсальной системы жизненных норм и принципов, готового и способного результативно проконтролировать при необходимости художественно- творческие процессы в пределах традиционной мусульманской общины.

После неудавшегося святотатства, связанного с планами выпустить фильм "Любовь эмира", убежденность ортодоксов в неприемлемости и недопустимости эксплуатировать средствами кино религиозные темы в коммерческих целях приобрела дополнительный импульс. Их вето отныне распространялось не только на воспроизведение личности "посланника Аллаха". Кинематографистам одновременно запрещалось создавать произведения, где могли фигурировать кровные родственники Мухаммада, его жены, ближайшие сподвижники и четыре "праведных халифа" - Абу Бакр, Омар, Осман и Али. Из экранного творчества, таким образом, еще до возникновения в стране в 1927 году систематического кинопроизводства, полностью изымалось право на постановку кинокартин, посвященных целому ряду конкретных исторических лиц, активно способствовавших распространению и утверждению идеалов ислама на обширных пространствах Аравийского полуострова, азиатского и африканского континентов.

Лишь через 25 лет, когда по объему фильмопроизводства Египет вошел в число 15 крупнейших кинодержав мира, руководство Аль-Азхара, сознавая солидный потенциал экрана в формировании жизненных и духовно-нравственных ориентации верующих, допустило выпуск фильма "Появление ислама" ("Зухур аль-ислам") по повести Тахи Хусейна "Обещание истины" ("Аль-Уад аль-хакк"), продюсером и режиссером которого выступил Ибрахим Изз ад-Дин. Передав в нем гнетущую атмосферу невежества и произвола, царившую среди арабов-язычников Хиджаза в доисламский период, постановщик вместе с тем прославил наметившиеся в их умонастроениях и образе жизни позитивные перемены в связи с проповедью монотеистической религиозной идеологии. Между тем основатель ислама Мухаммад на экране отсутствовал. Авторский коллектив обозначил его присутствие символически: в одном из эпизодов показывалось, как принявшего в числе первых ислам киногероя нещадно избивал невежественный идолопоклонник. Однако, несмотря на физическую боль и унижения, лицо страдальца вдруг озаряла улыбка, а взор обретал твердость и спокойствие по мере того, как из-за кадра к месту истязания приближался желанный спаситель, кого, по замыслу съемочной группы, надлежало воспринимать за "посланника Аллаха".

После широкого успеха дебютного "религиозного фильма" не только в Египте, но и других странах мусульманского мира, в 1952 году режиссер Ахмед ат-Тухи по собственному сценарию поставил киноленту "Победа ислама" ("Интисар аль-ислам"). В центре повествования оказалась судьба благочестивого юноши, сделавшегося верным последователем новой религии и стремившегося всеми силами обратить на путь истинной веры безнравственного и жестокого многобожника. Он же в 1953 году выпустил еще одну рассказавшую о периоде первоначального ислама картину "Билал, муэззин Посланника" ("Билал муаззин ар-расул"), где воспроизвел историю бесправного раба, который, присоединившись к сторонникам Мухаммада, перенес множество тяжких страданий и мучений и стал в итоге доверенным лицом пророка. Несмотря на то, что в двух этих фильмах участвовали популярные актеры египетского кино - Магда, Яхья Шахин, Махмуд аль-Маллиги, Фарид Шауки и другие, они были восприняты зрительской аудиторией без особого энтузиазма, прокатного успеха не добились, и на протяжении почти двадцати последующих лет в "Голливуде Арабского Востока" никто к созданию произведений о раннем этапе мусульманского движения не обращался.

В начале 60-х годов поднаторевшие на выпуске исторических "боевиков" американские и итальянские

стр. 65

кинокомпании предлагали Египту осуществить совместные постановки картин "религиозного жанра". Они изъявили готовность принять условия правительственной цензуры и университета Аль-Азхар. Однако все их чрезвычайно заманчивые предложения, обещавшие огромные финансовые прибыли, оказались решительно отвергнуты буквально "с порога". Более того, мусульманские организации Ближнего Востока и Северной Африки направили своих активистов в эти компании и Лигу арабских государств с требованиями прекратить попытки производства кинолент, затрагивающих проблемы исламской религии и истории.

В период правления в Египте президента Г.А. Насера, пытавшегося уменьшить влияние священнослужителей на решение вопросов государственного строительства, кинематографическая жизнь продолжала незримо контролироваться авторитетами Аль-Азхара. Утверждая, будто данное богословское учреждение не обладает полномочиями запретить выпуск "религиозных или полурелигиозных фильмов", правительственные чиновники, тем не менее, проводили с улемами соответствующие консультации. Очевидно, не без их влияния сотрудники Министерства культуры подчеркивали, что кинематографисты не в состоянии ставить картины о пророке, его ближайшем окружении и "праведных халифах" в силу дефицита материально-технических и художественно-эстетических ресурсов национального кино, неспособного, как они заявляли, обеспечить соразмерный величию религиозной темы уровень экранного воплощения.

Сделанные соответственно в 1971-м и 1972 годах известными египетскими режиссерами Салахом Абу Сейфом и Хуссамом ад-Дином Мустафой кинофильмы "Заря ислама" ("Фаджр аль- ислам") и "Аш-Шайма", имевшие целью подтвердить историческую правоту набиравшего силу в борьбе с многобожием мусульманского вероучения, а также отразить его роль в преодолении междоусобиц и установлении гармонии общественной и семейной жизни, получились в целом схематичными и поверхностными, зрительских ожиданий не оправдали и потерпели в прокате неудачу. Это в очередной раз доказало трудность экспериментов, связанных с постановкой картин, требующих в высшей степени точного воссоздания диалогов, примет и быта эпохи раннего ислама, более крупных в сравнении с поточной кинопродукцией капиталовложений.

Хотя в общем массиве экранной продукции "арабского Голливуда" удельный вес кинолент исламской тематики до сих пор весьма незначителен (всего около десяти процентов), тем не менее, данный факт не означает, будто кинодеятелям Египта не разрешено экранизировать славные дела тех или иных своих знаменитых единоверцев. В частности, на III Московском международном кинофестивале ведущую кинодержаву арабского мира в официальной конкурсной программе полнометражных игровых фильмов представляла трехчасовая киноэпопея Юсефа Шахина "Победитель Салах ад-Дин" ("Ан-Насыр Салах ад-Дин"), где с привлечением сложных в постановочном отношении зрелищных эффектов автор оживил страницы военно-политической деятельности выдающегося полководца Саладина, возглавившего в конце XII века успешную борьбу мусульман Ближнего Востока против нашествия крестоносцев. На Московском и Каннском фестивалях 1981 года демонстрировался профинансированный Ираком высокобюджетный кинофильм египтянина Салаха Абу Сейфа "Аль-Кадисия", поведавший о том, как на пятнадцатом году хиджры, в период правления халифа Омара, арабы в

стр. 66

637 году под командованием Саада ибн Аби Ваккаса в четырехдневной битве при Кадисии одержали решающую победу над армией шахиншаха-зороастрийца Иездигерда III. Второй по счету преемник светской и духовной власти пророка Мухам-мада на экране, разумеется, показан не был, а то, что именно он находился тогда во главе мусульманской общины, зрителю давалось понять из его воззвания, оглашенного специальным гонцом, присланным им к месту сражения из Медины.

Большой резонанс в Египте получила история с кинолентой Юсефа Ша-хина "Эмигрант" ("Аль-Мухаджир"), сделанной в 1993 году. В ней рассказывалось о юноше из эпохи Нового царства, ставшего свидетелем и участником межрелигиозного конфликта противников и сторонников нового бога Солнца - Атона, введенного фараоном-реформатором Эхнатоном, стремившимся подорвать сепаратистские тенденции влиятельной храмовой знати. Скандал разразился после того, как на субтитрированной на французском языке фильмокопии промелькнуло одно только упоминание об Иосифе, сыне Иакова и Рахили, причисляемом в традиции иудаизма, христианства и ислама к сонму святых пророков. Египетские улемы выступили с протестом и добились в судебном порядке запрета на прокат "крамольной", с их точки зрения, картины. Однако под нажимом общественного мнения, прежде всего художественной интеллигенции, "дело Шахина" дошло до высшего арбитражного суда, разрешившего в итоге демонстрацию "Эмигранта" в кинотеатрах страны. Лишь после этого Ассоциация кинокритиков Египта признала данную ленту лучшим кинопроизведением 1994 года, а затем, уже на конкурсном Каирском фестивале национальных фильмов ей присудили почетный приз за лучшую кинорежиссуру.

Аргументы, запрещающие воссоздание сюжетов о "посланнике Аллаха", его ближайших сподвижниках и библейских пророках, у хранителей "правоверия" разные. Когда возникает вопрос о перспективах экранизации эпохи первоначального ислама, встречается и такое рассуждение: как только ресурсы египетского кино будут отвечать необходимым требованиям, и образовательный ценз населения страны достигнет надлежащего уровня, тогда, дескать, препятствия на пути аудио-визуального воспроизведения личности Мухаммада и "праведных халифов" отпадут сами собой.

Как бы то ни было, жизнедеятельность "отцов" мусульманского вероисповедания вплоть до сегодняшнего дня остается за пределами кинематографической практики. Служители культа, имеющие связи с соотечественниками и по религиозным, и по бытовым каналам, не допускают мысли об утрате традиционного контроля за общиной единоверцев. Им нет резона соглашаться с ущемляющей их статус точкой зрения, что духовно-нравственный, мировоззренческий и интеллектуальный потенциал кинематографистов и без них в состоянии выработать среди кинозрителей угодные Богу нормы поведения и должные представления об истинном исламском благочестии. Что касается чиновников правительственной цензуры, то, заявляя о применимости учения Мухаммада для всех стран и народов, они говорят о возможности поступательного развития экранного искусства лишь в том случае, если последнее станет достойным помощником религии в деле укрепления ее позиций в жизни общества. Ориентирующиеся же в первую очередь на получение кассовой прибыли кинопродюсеры не рискуют финансировать киноленты религиозной направленности, даже о тех исповедовавших ислам выдающихся полководцах, ученых и деятелях культуры, экранное прочтение жизни которых не встречает возражений со стороны религиозных авторитетов.

¹ Цит. по: Arab Cinema and Culture. Beirut, 1962, p. 60

² Ахмед аль-Хадари. Тарих ас-синима фи миср. Каир, 1989, с. 203

Постоянный адрес данной публикации: