С. ПРОЖОГИНА, Доктор филологических наук

  
  
 Человек познает себя по мере преодоления препятствий. 
  
 

А. де Сент-Экзюпери

Формирование "среднего класса" в среде иммигрантов во Франции - уже вполне реальный, хотя не столь интенсивный и во многом противоречивый процесс. "Арабские французы", или "бёры"¹, т.е. уже второе поколение осевших во Франции эмигрантов из стран Магриба - реальность неоднозначная, порой весьма "озадачивающая" власти, а то и полыхающая пожарами и взрывами недовольства.

Нельзя сказать, что эти атрибуты уже ставшего полиэтническим и поликонфессиональным французского общества порождены лишь мусульманским его "слоем". И сами французы, "коренные" ("de souche", как они себя здесь называют), отличаются высокой степенью социальной "протестности". Однако именно иммигрантская среда наиболее отмечена и социальными, и экономическими трудностями и противоречиями.

К этим противоречиям присоединяется, как это ни кажется парадоксальным для Франции с ее исконным лозунгом "Свобода, Равенство и Братство", застарелая проблема расовой и конфессиональной нетерпимости, реально существующей во французской "обывательской" среде². Здесь сказывается, конечно, колониальное прошлое великой державы, уверенно "приобщавшей" к европейской цивилизации "дикарей"-автохтонов, которые, неблагодарные, потребовали для себя на своей территории Независимость и получили ее. Однако эта "независимость" противоречила основным устоям самой Французской Республики, никогда (с начала своего рождения в 1789 г.) не признававшей никакой "самостоятельности" (ни политической, ни культурной, ни конфессиональной) ни для каких других "этносов", кроме как для одного-единого "французского", который и должны были представлять из себя и ощущать себя таковыми все граждане, живущие в границах территории и в рамках законов Франции.

И если "заморские" владения Республики вышли из-под ее контроля (так уж распорядилась История), то попавшие на ее собственную землю эмигранты просто были обязаны "интегрироваться" в Республику, "стерев", однако, безоговорочно свои этнические притязания. Это - принцип и современной политики Франции, хотя во многом не обеспеченный, что видно и в атрибутах иммигрантского бытия, и недовольства их статусом "второсортных" граждан Франции.

Этих свидетельств достаточно, чтобы сформулировать простой вывод: политика "интеграции" иммигрантов терпит крах³. Но это был бы слишком простой вывод, ибо современные процессы общественного развития, обретшие в эпоху "глобализации" особую остроту, обретают и особую глубинность, трансформируя "снизу" республиканское мироустройство и его устои⁴. Именно в эту эпоху, казалось бы, призванную цивилизационно "нивелировать" человечество, неожиданно всплывает проблема сугубо гуманистическая, порождающая "приступы" национальной самоидентификации и требования "права на разность" - культурную, этническую, расовую, конфессиональную, идеологическую и прочую (вплоть до физиологического различения).

Обострение внутренних, порой скрытых, конфликтов повлекло за собой появление, начиная с 90-х гг. XX в., многочисленных исследований, социологических, культурологических, политических и философских осмыслений (не говоря уже о художественно-документальных, часто автобиографических, произведениях), свидетельствующих о резких переменах в общественном укладе и общественном сознании в процессе "расслоения" европейских стран изнутри.

Республиканская Франция с ее почти сакральным девизом "Свободы и Равенства", не имеющая права ни обвинять в своих бедах "исламский мир", ни запретить поток эмигрантов, ни значительно "уменьшить" (это будет уже "насилием") сам иммигрантский слой своей страны, вынуждена наблюдать активизацию магрибинской диаспоры. Иногда в недрах ее властных структур рождаются скороспелые планы по тотальной "интеграции", с гордостью выдвигаются разрозненные, не "системные" аргументы, якобы подтверждающие их достижения. Это нормально: обеим сторонам надо учиться жить вместе.

И если замечательный французский социолог Филипп Бернар⁵ называет свою книгу "La creme des Beurs" ("Сливки бёров", Париж, 2004) с подзаголовком от "Иммиграции к интеграции", то совершенно блистательной ("галльской") игрой ума выбирает ту "номинацию" этого процесса, которая, пусть даже в небольшом объеме фактов, свидетельствует именно об успешности самовнедрения иммигрантов во французский социум. Ведь "сливки бёров" (гомофонно со "сливками масла", т.е. уж просто "самыми сливочными сливками") у Ф. Бернара означают особую социальную элитарность в недрах и самого иммигрантского слоя, да и самого, как свидетельствуют скрупулезно собранные им данные, французского социума.

стр. 68

Примеров "бёрской успешности" в книге социолога - всего 17. Характерно, что они из абсолютно разных сфер: здесь и промышленник, и общественный деятель, и стюардесса, и фермер-скотовод, и политики - от "центриста" до "крайнелевого", и знаменитость парижской Opera ("звезда балета"), и мусульманский активист, и известный ученый (и писатель), и другие. Фамилии называть излишне - они хоть и реальные, но призванные в книге играть "знаковую" роль. Но что особенно характерно, эти "примеры из жизни" - не просто "исключительные случаи", но, как считает автор книги, убедительные подтверждения начавшегося в стране процесса, открывающего новейшую главу Истории магрибинской диаспоры во Франции. В качестве особых героев они призваны автором представить уже слишком заметную в стране "массу дочерей и сыновей иммигрантов", наделенных "грузом профессиональной, общественной, профсоюзной или политической ответственности" (с. 315) (курсив мой. - С. П.).

Ф. Бернар полагает, что "за исключением нескольких весьма значимых в мире спорта или театра" имен, к этим избранным им в качестве наглядных примеров мужчинам и женщинам, этническим арабам или берберам можно было бы применить расхожий неологизм "beurgeoisie" (бёржуазия), если бы он изначально не подчеркивал их "особенность", так сказать, разность с буржуазией собственно французской. На самом деле, все эти "примерные магрибинцы", считает автор книги, являются просто свидетельством давно уже "банального" во Франции процесса социального продвижения людей, формирования и постоянного пополнения ее "среднего класса". И если этим "пополнением" оказались именно "эмансипированные магрибинцы", то это лишь означает для автора, что "свобода духа" и этих людей (естественно - "наследников" великого лозунга Франции) стала основным условием их успешной "общественной интеграции", хотя и достигнутой разными путями.

Само собой разумеется, что обрести это условие и реализовать свои возможности магрибинцы сполна могли только здесь - ведь именно Франция их "интегрировала", да так, что на их "примерах" как бы произошло полное "растворение" - "ассимиляция" (которая и была конечной целью культурной политики французского колониализма в отношении "аборигенов" и самой интеграционной политики иммигрантов во Франции, призванной превращать их как бы в полноценных, обычных французских граждан. - С. П.). Подчеркивая именно "исчезновение" (с. 13) этих "успешных бёров" (в основном алжирцев), этих "сливок" иммигрантской среды, в обычном для всех "успешных" французов слое, или среднем "классе", Ф. Бернар иллюстрирует избранными им примерами вполне "нормальное" состояние любого демократического общества, заботящегося об улучшении жизни всех своих граждан, ибо их "процветание" - залог и его, общества, стабильности.

Но вот что в этом "исчезновении" - как бы полном "стирании различий" - весьма необычно, и не очень даже "нормально": это желание "исчезающих" забыть (а чаще всего это происходит во всех примерах, приведенных Бернаром), что они - "бёры". Успешность является редчайшим исключением именно для "выходцев из иммигрантской среды". Уже в самом эвфемизме, ее "метящем" - "бёр" (в верлане - языке "наоборот", значащем "араб"), содержится некая, реально существующая, этническая и социальная дистанция, некое, стыдливо скрываемое интеллигентными французами, "отстояние" как различие между ними, "коренными" гражданами и "арабами", пусть хоть и рожденными во Франции, но к ней, по сути своей (этноконфессиональной) прямого отношения не имеющих, хотя исторически с ней связанных (колониализм детерминировал их присутствие).

Ведь все родители всех "удачливых бёров" из книги Ф. Бернара были когда-то "колонизованными", потом, после эмиграции, стали "рабочими-иммигрантами" или служили в прошлом солдатами колониальной армии (в Алжире), вынужденными после обретения независимости страной тоже эмигрировать, ибо считались на родине "врагами". Эти люди были зачастую абсолютно неграмотными, эксплуатируемыми, испытавшими - и это горькая правда⁶ - социальное унижение. Огромная масса живущих сегодня во Франции - по сей день масса страдающая, скорее, "покалеченная", как пишет и сам автор книги, процессом интеграции, "балансирующая между смирением со своей участью изгоев (курсив мой. - С. П.), бунтом или выбором антисоциального поведения"⁷ (с. 315).

Правда и то, что те немногие, кому все-таки удается перейти границу и социального, и просто "географического" гетто (магрибинцы, как и африканские иммигранты, в большинстве своем продолжают жить в особых городских кварталах, густо населенных именно нефранцузами), получить образование, дипломы, добиться успеха или просто "места под солнцем", несмотря на реально существующую дискриминацию, действительно, могут стать "образцовыми примерами" для своих "собратьев" - "соотечественников", которые и сегодня стремятся "переплыть море" в поисках счастья.

Особенность этих "примеров" и в том, что практически в каждом существует некий общий "механизм" преодоления "социальной фатальности" - той обреченности на маргинальность, которая так ярко фиксируется в произведениях самих "бёров", и которая приводит большинство из них к ощущению своей "ничейности", ненужности ни родному Востоку (они уже воплощают и сам разрыв поколений - эмигрантов и "выходцев из иммигрантской среды"), ни Западу, принявшему их в свое лоно, или просто ставшему землей их рождения, их воспитания и образования. Запуск этого "механизма" полностью зависит, как показано на всех "примерах", приведенных в книге Ф. Бернара, от "случайной" или почти "неизбежной", или просто "закономерной", но всегда такой своевременной встречи с каким-нибудь добрым или мудрым французом (или француженкой) - Учителем жизни, духовным наставником, но главное - ставшим "проводником" в Настоящую Жизнь, избавляющую человека от той, на которую обречено или "самоориентировано" (термин автора) значительное большинство детей иммигрантов: "на незавершение школьного образования, на поиски временной (и "непрестижной") работы, случайного заработка и жизнь на рабочих окраинах" (с. 316).

стр. 69

Об особой роли этих "проводников", выводящих "бёров" из мрачного туннеля неприглядной "зонарности" их жизни, т.е. о французах, интегрирующих иммигрантов в жизнь своего социума, Ф. Бернар пишет: "И роль такого "проводника" часто состоит в том, чтобы заставить человека выйти за пределы той социальной группы, которая тянет его "вниз", толкает к такой логике поведения, которая искажена представлением о том, что если человек "останется со своими", то он не погибнет. И надо было эту логику обрушить, ибо она порочна. Знак доверия, вмешательство, если совершена несправедливость, иногда просто добрые слова, услышанные "бёром" в свой адрес вместо пинков в зад, - все это оказанное ему внимание порождает абсолютно новую для него ситуацию уверенности в себе, в своих силах, примиряя с самим собой...

Маршруты их жизни высвечивают важную роль преподавателей (и школьных, и других учебных заведений) в реабилитации идеи Равенства, безразличной к цвету кожи и колониальной истории... Много ли найдется сейчас таких замечательных людей в республиканских школах? Ответить на этот жгучий вопрос нелегко, потому что этот ответ "тянет" за собой проблему социальной дистанции между учеником и учителем, точной дефиниции функций последнего, возрастающей агрессии учащихся, абсолютно разных по своей эффективности и программ обучения, и образовательных учреждений...

Но вопрос наводит и на мысль о том, что необходимо снова возродить систему поддержки всякого рода светских ассоциаций, вовлекающих в свою деятельность молодежь из "трудных кварталов", как необходимо поддерживать и деятельность тех религиозных ассоциаций, которые предпочитают "социальный мир", а не политическую контестацию... И, конечно, необходимо поддерживать на всех уровнях тех "проводников", чья помощь вселяет в людей надежду, которую многие сегодня теряют..." (с. 330 - 331).

Но, может быть, все-таки прав алжирец по происхождению, а сегодня известный во Франции ученый-социолог, писатель Азуз Бегаг⁸ - сам яркий пример социального успеха в жизни, приведенный и в книге Ф. Бернара, что во многом "идеальные образы" встающих в книге людей, как французов, так и магрибинцев, могут скрыть "реальный лес" арабов, живущих во Франции? (с. 332).

Да и сам автор книги "Сливки бёров" в вводной статье отмечает как реально существующий факт сегодняшней Франции, что иммигранты, видимые здесь "повсюду", бедны, создают массу проблем, "понижая уровень" успеваемости в школах, переполняя тюрьмы, "взрывая предместья", поджигая автомобили, "подкладывая" повсюду свои "исламистские бомбы" (с. 133). Что страна, которая приютила эмигрантов из Северной Африки, "не так-то просто им достается" (ведь это факт - 63% французов считают, что в их стране "слишком много арабов"). Что никто из французов уже практически не вспоминает о "выходцах" из итальянской, португальской, славянской и другой эмиграции, но говорят лишь о "черных" или "арабах" (главном, добавим мы, сегодняшнем объекте широко процветающей здесь ксенофобии и источнике, усилившем в последние десятилетия приступы французского шовинизма, расширившем политическое движение "крайне правых"). И что - напрямую уже связанное именно с "арабами" - ни для одного из "вторых поколений" иммигрантских "выходцев" у французов нет кличек, подобных той, которая изобретена здесь для "французских арабов"... (с. 13 - 15).

Ф. Бернар пишет: "В какой-то мере Марш "бёров" в 1983 г. послужил "заявкой" "второго поколения" на свое место во французском обществе. Они потребовали "свою долю Республики", и их пример, тогда не очень большой массы молодых людей из предместий, сыграл значительную роль в жизни наших собеседников. Марш "бёров" проложил путь для тысяч других, которые будут искать свое место и в социальной, и политической, и профессиональной сферах... Хотя в обществе еще живы постколониальные предрассудки, и не все "левые", в которых верили "бёры", помогли их продвижению вперед, несмотря на свои антирасистские декларации. Поэтому неслучайно многие "бёры" стали поддерживать "правых" и искать признания в среде мусульманской общины..."

Более того, Филипп Бернар рискует сравнивать "сообщество бёров", сформировавшееся во Франции, с ее "пролетариатом" XIX в., грозившим ей не раз "опасностью" именно как класс, желавший и своего "самоутверждения, и власти в обществе, так или иначе и нуждавшемся в нем, и отторгавшем его.

А разве сегодня, действительно, не опасаются "французских арабов", так или иначе подчеркивающих свои особые стигматы (которыми их наделила и История, и сами французы), выставляя их напоказ, когда бунтуют, когда откровенно демонстрируют свое "презрение" и свою "глупость" (как пишет Ф. Бернар), рискуя реально подорвать и окружающий их мир, и без того "бунтующий котел интеграции"? (с. 14) (Новый президент недаром уже почти готов "отменить" иммиграцию во Францию и установить "иммигрантскую квоту".)

Значит, действительно, существует большинство, страдающее от дискриминации, ощущающее свою "разность" с поколениями других иммигрантов. Значит, "исламское сообщество" в целом испытывает во Франции реальные трудности и с получением работы, и жилья, и с "неумелой", негибкой системой "всеобщего" и "равного для всех" образования... (Надо бы, действительно, учесть то обстоятельство, что дети магрибинцев в семьях говорят по-арабски, и им поначалу трудно приходится в общих школах, и они, действительно, "влияют" на показатели "средней успеваемости", и чаще всего именно они и оказываются во второй половине года "исключенными", а потом - среди беспризорников, на улице, пополняя ряды криминального мира.)

Все это, действительно, "не надо доказывать", как пишет автор книги, как и то, что более чем два последних десятилетия политических баталий по вопросам иммиграции и получения гражданства "ничуть не улучшили ситуацию в стране", не помогли спокойному и серьезному решению важнейшей проблемы французской современности, "которую для удобства назвали "интеграцией"⁹ (с. 14).

Ясно, что постепенно нараставшее во Франции и ужесточение визового режима, и усиление репрессий в отношении нелегальных иммигрантов, и частые насильственные высылки имен-

стр. 70

но "арабов" на их "историческую родину", и рост криминогенности в "бедных" городских окраинах, где полицейские облавы в основном проходят среди иммигрантов-магрибинцев, - все это только способствует почти не прекращающимся волнениям предместий, не улучшая, но, как следствие, только ухудшая социализацию большинства иммигрантов-мусульман. Не способствуют улучшению обстановки и всё усиливающиеся контрасты жизни "народных кварталов" и фешенебельных, "прирастающих" (особенно в столице и приморских городах) "поселениями" богатых выходцев из разных стран Европы, Америки, да и из России.

С 1983 г., когда начался знаменитый "марш бёров" (а именно к этому времени "подросло" заявившее о себе "второе поколение" эмигрантской волны, которая хлынула во Францию после Алжирской войны), эти "волнения" - источник той напряженности, которую нельзя не ощутить во Франции, хотя уже реально существуют в ней и политики, и общественные деятели, и звезды театра, эстрады, спорта, и писатели, и ученые, имеющие "магрибинскую" генетику. Они - лишь "иллюстрации" желаемого и пока еще в зачаточном виде существующего процесса успешной интеграции. "Исключения" эти, на наш взгляд, только подтверждают общие правила: мусульманские иммигранты в целом живут особо не устроенными. Требования иммигрантов реального гражданского равенства, как и права на свою "разность с другими"¹⁰, сохраняющую и культурную, и конфессиональную, и этническую их идентичность, - остаются их насущной проблемой.

Но все-таки надо уметь, видимо, или очень стараться различать пусть пока еще единичные, редкие, но упорно пробивающиеся к Свету, ростки. И тогда по многим признакам эти "пышно взбитые", но и очень пока еще лёгонькие (в плане удельного веса в обществе) "сливки бёров" могут, окончательно "осев", "впитавшись" в окружающую среду, стать не только "идеальными примерами", но и реальным началом нового процесса "социализации" и "интеграции" иммигрантов, когда уже реально свершившийся во Франции (хочет того она или нет) полиэтнизм будет не расшатывать ее "республиканские устои", но обнаружит способность их обновления.

Во всех приведенных в книге Ф. Бернара "примерах" - пусть малочисленных для уже 12% "бёров" в почти 60-миллионном населении Франции - его герои, в конечном счете, уже ощущают себя "гражданами Франции". Но и в воспоминаниях своих, и в отношениях с родителями, семьей, родственниками, в особой бережности сохранения их общей "исторической памяти", и в особо "пристальном" решении своих современных "карьерных проблем", в особо почтительном отношении к своим "педагогам" и "Учителям Жизни", даже в выборе тем и сюжетов для своего творчества (балет ли это, или писательство), они - эти примеры "исчезновения", "растворения" в социуме - остаются "французскими арабами" (или берберами), сохраняя свою способность говорить и на "родном" языке своих родителей. А значит, по-своему поддерживать и продолжать свою естественную бикультурность, сохраняя разные традиции Жизни. Но разве не таится в этом источник обновления лика европейской цивилизации? И в этом плане французский полиэтнизм становится источником обогащения своей исконной культуры, наполнения ее новыми соками и красками.

Эти "успешные бёры" обладают и еще одним приметным качеством для "процесса обновления". В отличие от старшего поколения эмигрантов, часто практически не имевшего возможности поведать о своем пути с Востока на Запад, они стали тоже по-своему "проводниками" Истории. Они умеют уже не только проанализировать, описать, закрепить в образах, созданных в их творчестве, в примерах и своего жизненного маршрута, способ избавления человека от "подводных камней" Истории, от тех, доставшихся в наследство от колониализма барьеров и преград, которые обоюдно мешали и продолжают еще мешать реальному диалогу цивилизаций, избавляющему от ненужных конфликтов и "столкновений".

Жаль, что их, действительно, мало - этих ростков "Будущего". Но им нельзя дать погибнуть, - может быть, новый общественный слой, уже зародившись, окрепнет? "Перейти через брод" - дело трудное и не всегда наделяемое чертами "героизма". Но если все-таки История - не только судьба или предназначенье человека, значит, обреченность быть "вечным арабом" во Франции - не удел "бёров". И правы окажутся те, кто еще в эпоху колонизации Африки утверждал, что универсальность человеческого сообщества образуется в ансамбле индивидуальных различий - человеческих, национальных, этнических. Мы в России знаем, что "Грядущее зреет в Прошедшем".

¹ О них подробно см. работы С. Прожогиной: "Иммигрантские истории". М., ИВ РАН, 2001; "Восток на Западе". М., ИВ РАН, 2003 и др.

² См., напр., также социологические работы марокканца, крупного писателя, лауреата Гонкуровской премии Бенджеллуна Т. "L'Hospitalite francaise". P., 1984; "La plus haute des solitude". P., 1977; его повесть "La reclusion solitaire". P., 1976 ; "Kacisme, explique a ma fille". P., 1998.

³ См., напр., практически всю художественную литературу, созданную "бёрами" (обширная библиография ее приведена в книге С. Прожогиной "Между мистралем и Сирокко" еще в 1998 г. и продолжена в другой - "От Сахары до Сены" (М., 2001), как и многочисленные работы французских магрибинских и др. социологов.

⁴ На эту тему написано специальное исследование: Alain Tarrius. "La mondialisation par le bas". P., 2002.

⁵ Автор книг: "L'immigration". P., 1993; "Lettres de l'Algerie". P., 1998 ; "L'immigration de defi mondial". P., 2002.

⁶ Об этом см. роман марокканца Д. Шрайби "Козлы" (1955), специально созданный как разоблачение положения алжирских эмигрантов во Франции (пер. на рус. яз. в 1989 г., изд. "Прогресс").

⁷ К этому можно добавить и то психологическое состояние, которое одна из писательниц этого "второго поколения", Н. Бурауи, называет "Mai de sol" - особым дискомфортом души, страдающей от "ничейности". См. статью С. Прожогиной в книге: "Чужое: опыты преодоления" (М., 1999).

⁸ См. уже отмеченные выше работы: "От Сахары до Сены", "Восток на Западе", а также ст. "К проблеме "иммигрантской культуры"" в альманахе РАН "Вестник истории, литературы и искусства". М., 2006.

⁹ Интересно отметить, что Ф. Бернар вспоминает в своей книге "историческую" этимологию этого термина (для многих алжирцев просто "органически" неприемлемого, быть может, именно по этой причине): слово "интеграция" означало еще во время Алжирской войны (1954 - 1962 гг.) "совершенно мифическую идею полного присоединения к Франции трех алжирских департаментов, называемых тогда "французским Алжиром" (с. 14).

¹⁰ Об этом подробно см.: "Полиэтнические общества: проблемы культурных различий". Сборник статей магрибинских писателей и французских ученых. Т. 1. М., ИВ РАН, 2004.

Постоянный адрес данной публикации: