14 - 16 декабря 2009 г. в Институте востоковедения РАН состоялась Международная конференция "Древность: историческое знание и специфика источника", организованная Отделом истории и культуры Древнего Востока ИВ РАН1. По традиции конференция посвящалась памяти Э. А. Грантовского (с 1996 г.) и Д. С. Раевского (с 2005 г.). В ее работе приняли участие ученые из Москвы, Санкт-Петербурга, Тулы, Воронежа, Новосибирска, Владикавказа (Северная Осетия-Алания), а также из Ирана (Решт), Болгарии, Германии (Берлин, Бонн), Великобритании (Оксфорд).

Открывая конференцию, зав. Отделом истории и культуры Древнего Востока ИВ РАН В. П. Андросов призвал участников конференции к продуктивной работе, что всегда отличало деятельность Э. А. Грантовского и Д. С. Раевского.

На пленарном заседании с докладом "Храм Окса и проблемы генезиса бактрийской культуры" выступил акад. АН Республики Таджикистан Б. А. Литвинский. Он отметил, что наряду с Ай-Ханум храм Окса является одним из наиболее важных и репрезентативных памятников эллинистической Бактрии, а материалы раскопок позволяют внести существенные дополнения в комплекс концепций, связанных с бактрийско-эллинистическим взаимодействием и ролью эллинистической культуры в постэллинистическое время. По его мнению, в Бактрии существовали три зоны эллинизации. Образование же архитектурного и художественного восточноэллинистического койне на гигантской территории Востока способствовало развитию изобразительного искусства и последующему расцвету локальных школ с мощной местной традицией, образуя неповторимый греко-бактрийский культурный феномен. Автор доклада особо отметил, что вопреки мнению П. Бриана и его сторонников воздействие эллинизма на центральноазиатское общество и его культуру было достаточно глубоким и многофакторным, из чего вытекает общегуманитарный вывод о том, что не только западноевропейская цивилизация выросла на фундаменте античности, но и в основании цивилизации Центральной Азии также лежит мощный эллинистический устой.

Далее работа конференции была организована по нескольким направлениям, сгруппированным в восемь секций: "Ранние культуры Евразии и Мезоамерики", "Египет и Восточное Средиземноморье (3 - 2-е тыс. до н.э.)", "Вопросы лингвистики", "Месопотамия в 3 - 1-м тыс. до н.э.", "От Тавриды до Ямато", "Эллинистический Восток", "Евразийские степи в эпоху раннего железа", "Кавказ и Ближний Восток в эпоху бронзы и раннего железа".

В ходе работы секции "Ранние культуры Евразии и Мезоамерики" были заслушаны и обсуждены шесть докладов.

Л. И. Авилова (ИА РАН) в докладе "Серебряный топор и золотое веретено (о семантике некоторых орудий труда в эпоху бронзы на Ближнем Востоке)" отметила, что драгоценные орудия труда (обнаруженные в ряде элитарных комплексов бронзового века на территории Месопотамии и Анатолии), непригодные для практического использования, предполагают обрядовое участие их владельцев в каких-то работах. Она выделила две группы предметов: топоры, тесла, пилы, долота; веретена с пряслицами (стержни 10 - 15 см длиной с надетыми на них дисками), а иногда и музыкальные инструменты (металлические диски с полыми вертикальными ручками). Л. И. Авилова предложила считать предметы второй группы "женским" аналогом предметов

1 К открытию конференции были подготовлены тезисы: "Древность: историческое знание и специфика источника". Вып. IV. 14 - 16 декабря 2009. М.: ИВ РАН, 2009.

стр. 152
первой, которые являются, по ее мнению, знаками высокого социального статуса. В докладе отмечалось, что разделение труда на мужскую и женскую сферы (в котором женщине отводится роль пряхи) - изначальное, общечеловеческое явление, а сакрализация труда путем изготовления символических (нефункциональных) реплик орудий из драгоценных материалов - существенная черта идеологии раннеклассовых обществ.

Е. В. Антонова (ИВ РАН) в докладе "О верблюдах в Бактрийско-Маргианском археологическом комплексе" отметила, что время появления домашних верблюдов до сих пор остается не вполне ясным. Так, Л. Б. Кирчо датирует появление глиняных фигурок верблюдов концом периода ранней бронзы - 2700 - 2250 гг. до н.э., а одомашнивание верблюда относится к значительно более раннему времени. Например, в подгорной полосе, как считает автор доклада вслед за А. К. Каспаровым, верблюды могли применяться в хозяйстве и с эпохи энеолита. В представлениях народов Центральной Азии верблюд ассоциировался с божествами, служил символом правителя. В докладе были проанализированы многофигурные композиции печатей-амулетов БМАК с изображениями верблюдов, а также налепные фигурки животных на обрядовых сосудах. По мнению автора доклада, ритуальное, а возможно, и календарное значение подобных изображений не вызывает сомнений. Е. В. Антонова считает, что распространение изображений верблюдов в эпоху широкого развития обмена и торговли в конце 3-го - начале 2-го тыс. до н.э. от Анатолии до территории БМАК связано с их практической ролью, с ней же связано и обрядово-мифологическое значение этих существ.

В. И. Балабина (ИА РАН) в докладе "Миксоморфизм и еще один ракурс семантики антропоморфных и зооморфных изображений у ранних европейских земледельцев" отметила, что, хотя миксоморфные персонажи фигурируют в изобразительном творчестве более 10 тысяч лет, построение большинства их можно свести к нескольким моделям: "антропоморфной", "зооморфной", "идеограмме" и "равносоставной фигуре". В пластике древнейших европейских земледельцев большинство миксоморфных персонажей, по мнению автора, соответствует "антропоморфной" или "зооморфной" моделям, хотя "идеограммы" также известны. Большинство миксоморфных образов воспроизводилось в нескольких категориях (и типах) артефактов, что допускает понимание образов как инвариантов, а их воспроизведение в виде тех или иных артефактов - как вариантов. Высокая вариативность артефактов, отмеченных миксоморфизмом, и принадлежность многих из них к разным категориям не только сакрализованных, но и обиходных предметов указывает, по мнению автора доклада, на разветвленную и многоуровневую структуру невербальной фиксации общего для ранних земледельцев культурного текста, имевшего исключительно мнемоническое значение.

М. В. Андреева (ИА РАН) выступила с докладом "Бронзовые орудия из катакомбных погребений Предкавказья (вторая половина 3-го тыс. до н.э.): соотношение культовой, социально-знаковой и утилитарной функций", продемонстрировавшим ту же картину максимальной включенности социально-экономической деятельности в рамки культа, что и упоминавшийся выше доклад Л. И. Авиловой, построенный на приблизительно синхронных памятниках другого региона. М. В. Андреева, проанализировав предметы, характерные для катакомбного погребального обряда (степная полоса Европы в среднем бронзовом веке): копьевидные ножи, шилья, крюки, тесла, долота, пришла к выводу об их связи с практикой ритуальных жертвоприношений домашнего скота, изготовления деревянных повозок (служивших не только транспортом, но и кровом) и строительства стойбищ и курганов. Это, по ее мнению, является доказательством того, что трудовая деятельность древних людей запечатлена в погребальном культе более опосредованно, чем кажется на первый взгляд: умерших сопровождали прежде всего вещи, необходимые для совершения важнейших ритуалов, "праздничные", а не "будничные" артефакты.

В. Б. Ковалевская (ИА РАН) в докладе "Доместикация и использование коня в Евразии в 5-м - 3-м тыс. до н.э." отметила, что данная проблема полвека назад казалась значительно более определенной, чем сегодня. Она описала эволюцию взглядов исследователей и отметила, что впервые приручение и одомашнивание коня произошло в конце 6-го - 5-м тыс. до н.э. в степях Восточной Европы, что на протяжении 5-го - 3-го тыс. до н.э. наблюдается постепенное увеличение ареала домашних лошадей - от Поволжья на запад (Нижнее Подунавье, Центральная Европа вплоть до Скандинавии, Британии и Ирландии) и на юг (через Северный Кавказ в Закавказье до Армянского нагорья). Несмотря на то что в последнее время свидетельства о доместикации лошадей на Ближнем Востоке (Анатолия, Южные Балканы, Сирия, Месопотамия, Иран) хронологически достигли начала 3-го тыс. до н.э., В. Б. Ковалевская считает, что нет достаточных оснований для уверенности в том, что лошади были доместицированы на Армянском нагорье, в

стр. 153
Восточной Анатолии или в Иране, равно как и в том, что они попали туда уже в одомашненном виде.

Н. А. Николаевой (Моск. гос. образоват. ун-т) был сделан доклад "Миграции древнеевропейцев на Северный Кавказ в 3-м тыс. до н.э. по данным археологии, лингвистики и мифологии". Она объяснила, что исходила из концепции локализации поздних праиндоевропейцев в Подунавье и Центральной Европе, на что указывают иранская и индийская мифология. В ходе исследований автор доклада привлекла также данные ареальной лингвистики и пришла к выводу о появлении на Северном Кавказе из Европы в 3-м тыс. до н.э. "неразделенных на отдельные этносы древнеевропейцев". Это подтверждается и анализом "Нартского эпоса".

На секции "Вопросы лингвистики" было заслушано пять докладов.

Х. Дерахшан (Иран, Решт) в докладе "Родина шумеров" пытался привлечь внимание к не решенной до сих пор наукой проблеме прародины шумеров. Рассмотрев имеющиеся точки зрения, он предположил, что ответ на этот вопрос необходимо искать, анализируя географические данные клинописных текстов, описывающих прародину шумеров (наиболее значимым оказывается сочетание трех компонентов: горы, леса и моря), современные языковые данные (фольклорная традиция и чисто лексические совпадения) и археологические источники (из района Каспийского моря). Вывод автора: прародина шумеров находилась на территории современного Гиляна (Северный Иран).

Д. И. Эдельман (ИЯ РАН) в докладе "Динамика языка древнеперсидских текстов и социолингвистическая ситуация в ахеменидском Иране", проанализировав стремительные изменения письменного древнеперсидского языка, начиная с текстов Дария I (522 - 486 гг. до н.э.) и заканчивая текстами Артаксеркса III (359 - 338 гг. до н.э.), сделала вывод о том, что "порча" языка ("омертвение" падежей) была вызвана сочетанием двух социолингвистических причин: древнеперсидский - язык господствующего этноса, а затем и государственный (в условиях жестко централизованного государства) стал (в уже опрощенном, пиджинизированном виде) языком общения с носителями других языков, а затем и общенародным; диглоссия: ранние писцы могли в быту пользоваться уже обиходным языком "низкого" стиля, но помнили древний нормативный язык "высокого" стиля и применяли его на официальном уровне, однако с естественным уходом знатоков древней нормы элементы обиходного стиля поднялись на "высокий", официальный уровень.

В докладе С. В. Кулланды (ИВ РАН) "В поисках утраченных скифов" было отмечено, что определение фонетических особенностей скифского языка позволяет обнаружить присутствие скифов там, где их появление до сих пор представляется большинству исследователей невероятным. Автор доклада сформулировал основные методологические принципы исследования праязыковых фонем и подчеркнул, что нельзя определить языковую принадлежность тех или иных реалий, деятелей и этносов исключительно на основе историко-культурных соображений. По мнению С. В. Кулланды, языковая принадлежность определяется лингвистически, а все прочие аргументы могут служить лишь для объяснения языковых феноменов, а не для опровержения лингвистических выводов. Убедительным выглядит его предположение о происхождении лексем (в ассирийских, эламских и греческих передачах иранских имен), отражающих начальный иранский š/s- < *xš-, из скифского. К числу этих лексем, напомнил С. В. Кулланда, относятся важные социальные термины и иранские имена, зафиксированные уже в конце IX в. до н.э., ввиду чего, по мнению автора, возможно, следует пересмотреть хронологию и степень воздействия на местное население скифских походов в Переднюю Азию.

А. Х. Мехакян (ИВ РАН) выступил с докладом "Философское приложение лингвистических наук в кашмирском шиваизме: лингвистика и метафизика", в котором наибольшее внимание уделил деятельности Абхинавагупты (конец X - начало XI в.), хорошо знакомого не только с шиваистской философией, но и с джайнизмом и с виджнянаватой, в трудах которого отчетливо видно, как древнеиндийские науки о языке в средневековой Индии применялись в качестве мощнейшего дидактического и герменевтического орудия, с помощью которого лингвистические элементы связывались с онтологическими. А. Х. Мехакян отметил, что метафизические категории Абхинавагупта описывал с помощью категорий грамматических, применял традиционную этимологию в качестве герменевтической науки для прояснения положений тантрической шиваистской теологии, предложил уникальный семантический и герменевтический анализ имен и эпитетов богов шиваистского пантеона. По мнению автора доклада, современная лингвистическая философия могла бы многое почерпнуть из спекуляций Абхинавагупты на тему метафизики языка.

стр. 154
Завершал работу секции доклад П. В. Башарина (РГГУ) "Осетинское wœzdan, или к вопросу о происхождении узденей". Он проанализировал историю трансформации первичного значения термина уздени у различных народов Северного Кавказа и предложил выводить осетинское wœzdan не из *wazd- ("питать"), а из *ā-zāta- ("свободный"), дав при этом убедительные ответы на возникшие вопросы фонологического характера: объяснение æ первого слога, являющегося, как правило, результатом развития не *ā, но *a; трактовка начального w-, развивающегося из *w.

На секции "Египет и Восточное Средиземноморье (3 - 2-е тыс. до н.э.)" заслушано 12 докладов.

О. И. Зубова (ИВ РАН) в докладе "254-е речение Текстов пирамид и 622-е речение Текстов ковчегов с точки зрения трансляции древнеегипетского религиозного текста" основное внимание уделила сравнению смыслового содержания этих текстов, предельной (эсхатологической) задачей которых было достижение вечности посредством овладения божественным престолом царем-Хором или благодаря беспрепятственному получению жертв обладательницей ковчега. Сопоставление РТ 254 и СТ 622, считает О. И. Зубова, дает возможность поставить вопрос о развитии заупокойного обряда в эпоху Среднего царства.

А. А. Петрова (ИВ РАН) в докладе "Развитие представлений о загробном мире в текстах и изображениях вельможеских гробниц V династии" изложила новые для данного этапа развития египетского искусства идеи и мотивы. По ее мнению, основной из них - мотив путешествия, о чем свидетельствуют "просьба" о странствии по дорогам, "по которым шествуют почтенные", содержащаяся в жертвенных формулах, и изображения путешествий на лодках и в паланкине. Одной из причин появления новых идей, считает А. А. Петрова, является желание сделать независимым загробное благополучие умершего от регулярного проведения заупокойного культа и помощи живых людей.

Н. В. Лаврентьева (ГМИИ), М. А. Чегодаев (РГГУ) посвятили свой доклад "Приношение для Сепи: об одном из элементов погребального инвентаря саркофагов Среднего царства" памятнику, наиболее часто упоминаемому в научной литературе, но все еще продолжающему открывать пытливому глазу интереснейшие детали. Внимание авторов доклада было сосредоточено на покрытом текстом объекте прямоугольной формы, изображенном на западной (правой) продольной стенке саркофага (в так называемом фризе предметов). Докладчики отметили, что текст на объекте представляет собой почти буквальную цитату одного из важнейших изречений "Текстов Пирамид" - пирамиды Униса, а сам объект - известняковую палетку, рассматриваемую как пожелательный дар, обладающий магической силой. Подчеркивалось также, что текст содержит только та палетка, которая изображена на саркофаге Сепи. Текст, по мнению докладчиков, представляет интерес для изучения путей трансляции "Текстов Пирамид" и связей гермопольской и мемфисской теологических традиций.

Доклад О. А. Васильевой (ГМИИ) "Смерть Осириса: древнеегипетский Апокалипсис (по материалам папируса Солт 825)" был зачитан И. А. Ладыниным. В докладе констатировалось, что термины, употребляющиеся в поздних и греко-римских папирусах в связи с убийством Осириса, характеризуют это событие как великую катастрофу; описание вселенского катаклизма соединяется с мотивом скорби и оплакивания. Целью ритуала, зафиксированного в папирусе Солт, по мнению автора, было восстановление потерянного космического равновесия, постоянного функционирования природных циклов и стремление предотвратить уничтожение самих богов. Под термином "апокалипсис" О. А. Васильева понимает угрозу прерывания очередного космического цикла, "апокалиптическая" картина в тексте папируса Солт 825 вызвана насильственной смертью Осириса, с гибелью которого (по распространенным представлениям) начинаются деградация и упадок.

В докладе И. А. Ладынина (МГУ) "Внутренние рубежи первого цикла египетской истории в произведении Манефона и других свидетельствах историко-литературной традиции", созвучном с проблематикой цикличности в сообщении О. А. Васильевой, отмечалось, что в труде Манефона и, очевидно, в целом в исторической традиции Египта его прошлое мыслилось как последовательность больших циклов, включавших этапы исходного благополучия Египта, его "надлома" по вине царя, вызвавшего гнев богов, катастрофы и возрождения страны. В рамках первого цикла египетской истории наибольшее внимание во всех ее древних изводах было сосредоточено на эпохе строительства пирамид: позитивное отношение к Снофру и негативное - к Хуфу; царствование Унаса - еще один рубеж внутри данного цикла. И. А. Ладынин сделал акцент на том, что царствование Снофру было оценено как рубежное уже в начале XII династии, царствование

стр. 155
Унаса - в конце XII династии, а возможно, и раньше. Далее эта система рубежей первого цикла египетской истории, заметил автор, отложилась в традиции вплоть до Позднего времени.

К. Ф. Карлова (РГГУ) в докладе "Солярный аспект в "Сетевом имени" эпохи II династии (на материале памятников Перибсена)" утверждала, что новаторство фараона Перибсена заключалось в смене привычного изображения над серехом сокола-Хора на изображение животного бога Сета. Она проанализировала надписи на каменных сосудах (времени правления Перибсена) с изображением солнечного диска над животным Сета и оттиск печати Перибсена с миксаморфным существом, совмещающим в себе голову животного Сета и тело сокола, под которым подразумевается Хор. На основании этого анализа К. Ф. Карловой был сделан вывод о том, что для обоснования власти Перибсена использовались два мотива: сознательный перенос качеств Хора и его "прерогатив" как бога царского имени на Сета; возрождение традиции (возможно, додинастического времени) равного почитания Хора и Сета, "деливших" власть над Египтом. Подтверждением вышесказанному может служить, по мнению автора доклада, еще не опубликованная цилиндрическая печать Перибсена с одним из первых изображений картуша с царским именем.

Н. С. Тимофеева (РГГУ) в докладе "Материал архива РАН о командировке М. А. Коростовцева в Египет в 1944 - 1947 гг." проанализировала никогда не публиковавшиеся документы, связанные с этим периодом его жизни и деятельности. Автором доклада было акцентировано внимание на попытке создания М. А. Коростовцевым Русского археологического института в Каире.

А. В. Миронова (РГГУ) в докладе ""Гранитное святилище" Тутмоса III и "солярный алтарь" храма Ахмену: смысловая взаимосвязь" рассмотрела две возведенные приблизительно в одно время и имеющие ряд общих архитектурных элементов постройки Тутмоса III в комплексе Карнакского храма. По ее мнению, в обеих постройках проходил обряд оба сооружения играли ключевую роль в праздниках, являясь местами рождения солнечного бога. А. В. Миронова, учитывая факт нахождения "гранитного святилища" среди так называемых Залов Хатшепсут, выстраивает следущую семантическую цепочку: "солярный алтарь" = "гранитное святилище" = "Поля подношений", - означающую, что постройки Тутмоса III имели привязку и к определенному времени (Новый год), и к пространству загробного мира ("Поля подношений").

Совместный доклад А. А. Немировского (ИВИ РАН) и И. А. Ладынина (МГУ) "Принципы контаминации исторических сообщений в сведениях Манефона о военно-политической истории Египта 2-го тыс. до н.э." посвящался закономерности "стяжения" нескольких принципиально схожих эпизодов воедино, характерной для сведений Манефона о Египте Нового царства. Был рассмотрен ряд мотивов ("войны Сесостриса", изгнание из Египта гиксосов, "второе гиксосское владычество") и предложен логический принцип контаминации Манефона: не может быть повторяющихся неоднократно на протяжении относительно недолгого исторического периода этапов "наступления" и "отступления" Египта на его периферии, особенно если в них задействованы персонажи со схожими именами.

А. В. Сафронов (ИВ РАН) выступил с докладом "Об этнониме "Сечетиу" Элефантинской стелы Сетнахта". Автор в свое время предположил, что термин сечетиу (традиционное значение "азиаты") в тексте стелы основателя XX династии Сентахта, описывающего смуту в Египте, мог обозначать и племена "народов моря" как обитателей северо-восточных от Египта областей, присутствовавших в Палестине уже к рубежу XIII-XII вв. до н.э., а при Рамсесе III напавших на Египет. Теперь же А. В. Сафронову удалось обнаружить свидетельство того, что обобщенный термин Сечет ("Азия") мог маркировать в египетском языке эпохи Нового царства также регионы, традиционно считающиеся "прародиной" "народов моря" (Эгеида, Южная Греция, западная Анатолия), подтверждая тем самым справедливость предположения о том, что под собирательным термином сечетиу подразумевались не только обитатели Сирии и Палестины, но и наемники из "народов моря", традиционно служившие в армиях правителей Древнего Востока и, видимо, участвовавшие в смуте в Египте на рубеже XIX-XX династий.

В. Ю. Шелестин (Гос. ун-т гуманит. наук) в докладе "Алалах и Хатти в эпоху сирийских походов Хаттусили I" проанализировал первый хеттский поход в Сирию (поход второго года Хаттусили I), задуманный, по мнению автора, как первый шаг к контролю над некоторой частью Сирии, видимо в надежде обезопасить торговые пути. Но замысел удался лишь частично, и, закрепившись в Киликии, хетты не смогли захватить ни одного опорного пункта в Сирии, а вскоре и вовсе поспешно отступили в предвестии угрозы из Ханигальбата. К активным действиям в Сирии, отметил В. Ю. Шелестин, Хаттусили I вернулся на шестом году своих походов. Испытывая в конце правления ряд потрясений в результате сотрудничества собственной оппозиции с инозем-

стр. 156
цами, он сам активно взаимодействовал с оппозицией своего внешнеполитического противника в начальный период правления.

В ходе работы секции "Месопотамия в 3-м - 1-м тыс. до н.э." были сделаны четыре доклада.

А. Д. Никитина (Моск. ин-т экон. и права РАН) в докладе "Обычаи и нормативные источники в Шумере (влияние шумерских традиций на развитие права во 2-м тыс. до н.э.)" попыталась рассмотреть роль обычного права в правотворческой деятельности правителей Шумера (включая III династию Ура) и царей Иссина, а также выявить особенности правовых "протонорм", появившихся в результате подобной деятельности. По мнению автора, самые первые документы частного права появились в конце 3-го тыс. до н.э. в Лагаше. Их изучение позволяет констатировать, что порядок оформления документов в целом сложился (протокол судебного заседания приобрел тот вид, который он будет иметь как минимум до VI в. до н.э.). Далее автором доклада были выделены отличия указанных выше правовых документов от источников публичного права (в том числе от так называемых реформ правителя Лагаша Уруинимгины XXIV в. до н.э.). А. Д. Никитина также проанализировала свод законов времени правления Ур-Намму (XXII-XXI вв. до н.э.), в котором, по ее мнению, прецедентные юридические источники успешно дополняют нормативные. В результате детального изучения этого документа автор доклада приходит к выводам: законы применялись судьями для принятия окончательного решения, фиксируя по разным юридическим случаям максимальное наказание для преступника и максимальное вознаграждение потерпевшим; большее количество "протонорм" включает в себя элементы "гипотезы" и "санкции".

В докладе С. С. Соловьевой (МГУ) "Город Киш в ракурсе месопотамской истории 3-го тыс. до н.э. (от триумфа до фиаско)" была проанализирована история Киша с момента его возникновения как поселения на берегу Евфрата в Средней Месопотамии как минимум в эпоху Джемдет-Наср (3200 - 3000 гг. до н.э.), а может быть, и ранее, до XXIII в. до н.э. Город пережил в своей истории как периоды лидерства, процветания, достойной жизни, так и периоды утраты гегемонии, поражений, "отказа от амбиций" и полного фиаско.

Б. Е. Александров (МГУ) выступил с докладом "Взаимоотношения Хеттского царства со странами Верхней Месопотамии в XIII в. до н.э.: новые источники и новые интерпретации". Автор рассмотрел корпус источников, имеющий отношение к проблеме взаимоотношений Хеттского царства с Митанни/Ханигальбатом и Ассирией, и подчеркнул, что принципиально новый этап в изучении хетто-ассирийских отношений наступил с середины 90-х гг. прошлого века в связи с существенным обогащением источниковой базы (введение в научный оборот архивных документов из провинциальных центров на западе Среднеассирийской державы, переиздание корпуса хетто-ассирийской междуцарской корреспонденции, привлечение к анализу текстов из Эмара и археологических источников). В отличие от принятой на рубеже 80 - 90-х гг. XX в. точки зрения об антагонистическом характере хетто-ассирийских контактов найденные письменные источники, по мнению Б. Е. Александрова, свидетельствуют скорее в пользу мирного характера взаимоотношений Хеттского царства и Ассирии на протяжении значительного периода правления ассирийского царя Тукульти-Нинурты I (1233 - 1197 гг. до н.э.). Автор доклада отметил роль этих источников в появлении новых концепций, часть которых, однако, не может быть признана убедительной (в качестве примера была приведена концепция К. Мора). Б. Е. Александров предложил свою интерпретацию ряда недавно изданных текстов из Харбе, Телль-Саби-Абъяда и Хаттусы.

В докладе Г. Ю. Колгановой ""8" дворцов Ашшурнацирапала II в Кальху" был проанализирован отрывок текста стелы (посвященной торжественному открытию в 879 г. до н.э. новой царской резиденции Ашшурнацирапала II), в котором сообщается о постройке восьми дворцов в Кальху. Автор доклада обратила внимание на возможную неслучайность "поименного" перечисления дворцов: каждому дворцу соответствовала определенная порода дерева: дворец из кедра, дворец из тамариска и т.п. Г. Ю. Колганова отметила, что стилистически текст Ашшурнацирапала II напоминает не только текст Тиглатпаласара I (1114 - 1076 гг. до н.э.), но и гораздо более древний клинописный источник - надпись на статуе В Гудеи из Лагаша (конец XXII в. до н.э.).

На секции "Эллинистический Восток" было представлено пять докладов.

Н. М. Никулина (МГУ) выступила с докладом "О культуре эллинистического периода и художественных тенденциях в греческом искусстве в преддверии эллинизма". Первая часть доклада строилась вокруг ключевого понятия для определения эллинистической культуры - синкретизма. Сравнив синкретизм первой и второй половины 1-го тыс. до н.э., Н. М. Никулина заключила, что в первом случае результатами синкретизма были синтез, слияние, сплав, порождающие но-

стр. 157
вые стили в искусстве, тогда как во втором - синкретизм уже не давал синтеза, он был только соединением, совмещением, а не органическим единством. Синкретизм времени Александра Македонского, по ее мнению, - явление программное: он хотел единства на основе классического греческого наследия, что и происходило при его преемниках, но только до середины II в. до н.э. Далее нарастало влияние местных древних культур. Вторую часть доклада Н. М. Никулина посвятила истокам создания нового панэллинского стиля в греческом искусстве. По ее мнению, это вторая половина V в. до н.э., первый опыт программного синкретизма - сочетание ордерных систем, использованное в Парфеноне и Пропилеях.

Н. А. Маккавеев (МГУ) в докладе "Из истории древней картографии: Персидский залив в сочинениях Неарха и Птолемея" дал описание иранского побережья Персидского залива в одном из самых запутанных античных источников - "Географии" Птолемея. Детальное сравнение различных античных источников позволило автору сделать вывод о том, что Птолемей (или, возможно, Марин Тирский) составил свое описание не по сочинениям Неарха и Онесикрита, а на основании каких-то других, более поздних (до нас не дошедших) источников, описывавших лишь отдельные участки пути от Месопотамии до Индии (возможно, этими источниками были купеческие сочинения наподобие знаменитого "Перипла Эритрейского моря", созданные не ранее середины I в.). Если бы Птолемей использовал Неарха, он бы, по мнению Н. А. Маккавеева, смог избежать ошибок.

А. И. Иванчик (ИВИ РАН) выступил с докладом "К вопросу о языковой ситуации в эллинистической Бактрии: новые данные из Тахт-и Сангина", посвященным недавно обнаруженным в храме Окса надписям на греческом языке. Надписи, по его мнению, дают новую информацию о языковой ситуации в Бактрии в конце существования Греко-Бактрийского царства, с одной стороны, свидетельствуя о сужении сферы применения греческого языка в это время и уменьшении числа владевших им людей, а с другой - отражая первые попытки письменной фиксации бактрийского языка. Палеография надписей, отметил А. И. Иванчик, показывает, что "квадратные" буквы (вариант греческого курсива, на основе которого было создано бактрийское письмо) существовали уже в первой половине II в. до н.э., позволяя предположить более раннее создание бактрийского письма.

И. Н. Коровчинский (МГОУ) в докладе "Генезис архитектуры "храма с уступчатыми нишами" в Ай-Ханум" отметил, что в настоящее время известны три бактрийских святилища, которые с уверенностью можно датировать периодом эллинизма; среди них, на его взгляд, особый интерес представляет именно "храм с уступчатыми нишами". Остановившись подробно на концепциях П. Бернара, автор изложил собственную точку зрения на возможные аналогии архитектуры храма в Ай-Ханум: храм в Лахише на юге Палестины (предположительно датируемый эллинистическим периодом) и доэллинистические памятники сиро-палестинского региона (храм в Бет-Шеане на севере Палестины (XIII в. до н.э.), два храма в иудейском городе Мицпа к северу от Иерусалима (начало 1-го тыс. до н.э.), так называемый хилани II в раннем арамейском центре Сам'аль на юго-западе современной Турции (начало 1-го тыс. до н.э.).

Д. Гергиева (Болгария, София) выступила с докладом "Фракийская археология - проблемы и открытия", посвященным археологическим исследованиям последних лет в Болгарии. Автор сделала презентацию обнаруженных в ходе работ артефактов, датируемых X-III вв. до н.э., и обозначила направления их дальнейшего анализа.

На секции "От Тавриды до Ямато" было сделано шесть докладов.

К. Д. Никольская (ИСАА) выступила с докладом "Об одном пищевом ограничении для новобрачных (по данным "Ашвалаяна-грихьясутра")". Речь шла об исключении из рациона новобрачных острого и соленого, что, по мнению докладчицы, нельзя квалифицировать как классический пост. Она предложила толковать это ограничение, учитывая общую цель ритуальных действий, сопровождающих появление в доме молодой жены, как превращение ее из "чужой" в "свою". Так как момент "промежуточного состояния" невесты опасен для нее и для окружающих, все предпринимаемые шаги, по мнению автора, направлены на обеспечение безопасности для всех. К. Д. Никольская, предложив использовать контекст драхмашастры Ману для объяснения смысла рекомендаций "Ашвалаяна-грихьясутры", пришла к выводу о том, что лишенная приправ еда, т.е. не обладающая "жизненным соком", при поглощении не будет наделять едока никакой сущностью, тем самым делая его "невидимым", что и преследуют многие свадебные обряды.

К. А. Вязовикина (ГМИИ) в докладе "Архитектурные проекты империи Цинь" отметила, что исследование архитектуры циньской империи осложнено отсутствием не только самих памятников, но порой даже их фрагментов, а сведений о них в исторических источниках сохрани-

стр. 158
лось мало. Однако, собрав все возможные крупицы данных, К. А. Вязовикина попыталась восстановить культурно-исторический контекст архитектуры империи Цинь и частично определить назначение и смысл одного из архитектурных проектов - императорских дворцово-храмовых ансамблей, в число которых входят императорские резиденции и так называемые дворцы-двойники или копии дворцов покоренных правителей. Особенное внимание автором доклада было уделено шестой главе "Исторических записок" Сыма Цяня.

Е. С. Лепехова (ИВ РАН) в докладе "Статуи бодхисаттв Каннон и Майтрейи в Древней Японии: к вопросу о посмертных изображениях принца Сётоку" рассмотрела проблему отождествления буддийских статуй с личностью выдающихся деятелей в Японии на примере посмертного культа принца Сётоку-тайси (жившего в период Асука: 538 - 710 или 592 - 645 гг.). Автор доклада проанализировала имеющиеся на сегодняшний день гипотезы - о совмещении культа Майтрейи-Сиддхартхи с посмертным почитанием принца Сётоку, о возможности считать изображение Будды Шакьямуни из храма Хорюдзи прижизненным изображением принца Сётоку и о том, что статуя Гудзэ Каннон могла быть изготовлена для умиротворения мстительного духа горе принца. Она пришла к ряду выводов: культ Будд и Бодхисаттв в Японии не только сливался с верой в местных богов, но и охватывал почитание императора и членов его фамилии в качестве живых богов; взгляды принца Сётоку на буддизм как на этическое вероучение, на основе которого должны формироваться отношения между правителем и подданными, могли повлиять на совмещение посмертного восприятия принца Сётоку и культа Будды Шакьямуни; подобный синто-буддийский синкретизм восприятия образов в Японии привел к появлению совершенно уникального типа буддийских скульптур.

В выступлении В. В. Лебединского (ИВ РАН) "Исследование абразии береговой линии херсонесского городища по картографическим данным" было отмечено, что почти 70% периметра древнего города приходится на морской берег, вследствие чего происходит постепенное разрушение волнами и прибоем его береговой линии. Автор попытался определить (на основе реперных точек), какая часть древнего города разрушена за почти двухтысячелетнюю историю его существования. Подобные исследования, по мнению В. В. Лебединского, необходимы не только для восстановления топографии Херсонеса Таврического, но и для сохранения памятника в будущем.

Эту тему продолжил доклад Ю. А. Прониной (ИВ РАН) "Опыт подводно-археологических исследований Херсонеса Таврического", который ввиду отсутствия автора был прочитан В. В. Лебединским. Автор констатировала, что на сегодняшний день общая территория Херсонеса Таврического изучена лишь на одну треть, а значительное внимание в исследованиях памятника уделяется (прежде всего ввиду постоянной абразии его береговой линии) подводной археологии. Изучение поднятого материала, сообщается в докладе, позволило реконструировать события осады города киевским князем Владимиром и предположить, что Херсонес был осажден не только с суши, но и с моря.

Завершалась работа секции докладом Н. А. Железновой (ИВ РАН) "Проблемы изучения джайнизма в контексте антропологических исследований" (за последние 20 - 30 лет). По ее мнению, необходимо скорректировать основной фокус антропологических работ по джайнизму, включив в исследования ситуацию в сельских общинах и низших слоях джайнской сангхи. При этом важно более основательно подходить к изучению джайнского учения, так как современные антропологи, зачастую не знакомые с письменным наследием традиции, опираются на сообщения информантов, принадлежащих лишь к городскому среднему классу (как в Индии, так и за ее пределами), знающих английский язык. Изредка ученые владеют местными языками, как правило гуджарати, но не знакомы с классическими языками джайнской литературы (пракриты и санскрит).

В ходе работы секции "Евразийские степи в эпоху раннего железа" было сделано пять докладов.

Тема выступления А. И. Ворошилова (Воронеж, гос. ун-т) - "О серии акинаков келермесского типа". Автор отметил, что изучение интенсивно растущего корпуса акинаков открывает перспективы для дальнейших исследований в области типологии, хронологии, генезиса и эволюции клинкового оружия скифского типа. К келермесскому типу, указывалось в докладе, относятся около двух десятков акинаков из различных лесостепных регионов: Кавказа, Поднепровья, Подонья. Особое внимание было уделено восьми мечам из Подонья (являющимся случайными находками великолепной сохранности), их морфологии и приемам изготовления. А. Н. Ворошилов пришел к выводу о кавказском происхождении рассматриваемого типа клинкового оружия

стр. 159
эпохи скифской архаики и возможном его изготовлении в одной мастерской. Отмечалось, что в настоящее время традиционная дата Келермесских курганов значительно удревнена, и поэтому датировать акинаки келермесского типа можно серединой - второй половиной VII в. до н.э.

Совместный доклад Л. Т. Яблонского (ИА РАН), М. Ю. Трейстера (Германия, Бонн) и М. С. Шемаханской (Гос. НИИР) "Техника инкрустации золотом по серебру и железу в V-IV вв. до н.э. (по материалам из Филипповского могильника)" продемонстрировал замечательные результаты раскопок курганного могильника у д. Филипповка, проведенных Приуральской экспедицией Института археологии РАН в 2004 - 2009 гг. В результате работы были найдены серебряные колчанные крюки, железный меч, серебряная рукоять ножа в виде фигуры оленя, миниатюрный железный нож, выполненный с использованием техники врезной таушировки в декоре золотом. Выявив включения в золото платины, осмия и иридиума, авторы доклада диагностировали местное, приуральское происхождение металла. Особое внимание в докладе было уделено серебряной рукояти ножа в виде фигуры оленя (из 5-го погребения кургана N 4 этого могильника), трактовка отдельных элементов которой, по мнению авторов, не соответствует канонам ахеменидского "международного стиля", что может служить доказательством ее изготовления в провинциальной ахеменидской мастерской, где мастер пытался использовать ахеменидские прототипы с учетом вкусов степного заказчика.

А. А. Клейменов (Тула, Пед. ун-т) в докладе "Олонештский клад как материальное свидетельство македонского военного присутствия в Северо-Западном Причерноморье в IV в. до н.э.", соотнеся скудные письменные сведения о периферийных военных действиях второй половины IV в. до н.э. с археологическим материалом, попытался воссоздать целостную картину Восточного похода войск Александра Македонского и борьбы диадохов за раздел его державы. Особое внимание в докладе было уделено кладу, обнаруженному в 1958 г. у молдавского села Олонешты. По мнению А. А. Клейменова, этот клад состоит из элементов воинской экипировки преимущественно второй половины IV в. до н.э., а первым потенциальным автором клада может считаться армия Зопириона.

Л. А. Чвырь (ИВ РАН) в докладе "Цвет траура в Туркестане по этнографическим данным" подробно описала имеющиеся этнографические данные, сгруппировав их в ряд блоков: цвет траура в мужском и женском костюмах (в зависимости от степени родства и от возраста умершего родственника) и в жилище у кочевников и оседлых людей (горцев и равнинных жителей, горожан и негорожан). Л. А. Чвырь отметила, что в туркестанском трауре не было однозначности цвета, на этой территории переплетались иранские, тюркские и тюркско-монгольские традиции. Объяснение символики цвета в культуре - очень сложная задача, так как именно на уровне цветовых ассоциаций наблюдаются максимальные расхождения между нашим сознанием и сознанием людей прошлого.

Е. В. Переводчикова (ГИМ) представила на обсуждение доклад "О различных формах взаимодействия искусства степи и цивилизаций", в котором выдвинула ряд предположений относительно направлений возможных культурных связей многочисленных локальных вариантов скифского звериного стиля. По мнению автора, звериный стиль очень воспроизводим на уровне концепта, именно поэтому (как говорил Д. С. Раевский) греки и скифы хорошо понимали друг друга. В связи с этим можно поставить вопрос о конкретных мастерских, выполнявших вещи в зверином стиле на заказ. Было отмечено, что для данного периода нельзя не учитывать и китайские технологические возможности. В качестве примеров Е. В. Переводчикова использовала вещи из раскопок в Филипповке и раскопок Аржана II.

Особый интерес у присутствующих вызвала секция "Кавказ и Ближний Восток в эпоху бронзы и раннего железа", на которой было заслушано восемь докладов.

М. Н. Погребова (ИВ РАН) выступила с докладом "Памятники лчашенского типа. Особенности культуры восточного ареала". Открытая в последнее время к востоку от Севана курганная группа у с. Гараджамирли позволяет пролить новый свет на ситуацию в ареале лчашенского металлургического центра. М. Н. Погребова считает эти памятники (исходя из анализа керамики) наиболее древними из известных на данный момент памятников лчашенского ареала, а также отмечает их отличия от памятников западного ареала: здесь обнаружены не только черепа, но и целые конские скелеты; проявляются не обнаруженные в западных областях связи с культурой Ближнего Востока, наиболее интересным примером которых является сюжет орнаментации одного из сосудов кургана N 5: в верхнем фризе изображены четыре колесницы с треугольным кузовом и большими многоспицевыми (10 - 13) колесами, запряженными оленем, в нижнем - среди геометрических фигур изображена одна лошадь без упряжки.

стр. 160
А. Р. Канторович (МГУ), В. Е. Маслов (ИА РАН), В. Г. Петренко (ИА РАН) представили для обсуждения своего рода доклад-сенсацию "Находка бронзовых элементов управления быками (носовых колец) в 2009 г. и проблема передневосточных связей майкопской культуры Северного Кавказа". Доклад был посвящен результатам раскопок кургана N 1 могильника "Марьинская-5" в Кировском районе Ставропольского края. Они сообщили, что в этом кургане бронзовые петлеобразные изделия с выступающими стержневидными концами впервые были обнаружены в качестве очевидных приспособлений для управления особями крупного рогатого скота. Ранее эти предметы интерпретировались как псалии и т.п.; находка же данных предметов in situ в носовой части черепа особей крупного рогатого скота позволяет решить вопрос об их непосредственном назначении в зоне майкопской культуры, но не исключает символической и специально культовой роли. Авторы доклада выдвинули гипотезы относительно возможной интерпретации аналогичных, по их мнению, предметов, изображенных в руках ряда шумеро-аккадских божественных персонажей, тематически связанных с крупным рогатым скотом (Инанны/Иштар, Думмузи, Шамаша).

В докладе А. П. Мошинского (ГИМ) "Дигорская культура и Дигорско-Рачинский металлургический очаг" отмечалось, что к настоящему времени выделены основные виды артефактов Дигорской культуры, установлено наличие устойчивых керамического комплекса и погребального обряда, удалось частично проследить динамику развития этой культуры. Автор доклада считает, что можно рассматривать Дигорскую культуру как часть северо-кавказской культурно-исторической общности. Основанием для выделения Дигорско-Рачинского металлургического очага, по мнению А. П. Мошинского, послужило наличие ряда сходных артефактов (относящихся к вооружению и к мужской атрибутике) и сходство в погребальном обряде, но в Раче отсутствует целый ряд женских украшений, определяющих лицо Дигорской культуры. По мнению автора, в Дигории и Раче во 2-м тыс. до н.э. существовали две культуры, находившиеся на одном уровне развития, а носители этих культур имели тесные контакты, но говорить о единстве металлургов Дигории и Рачи, выделяющем их из других областей горного Кавказа, не приходится, так как параллели в металлических изделиях связаны не с металлургией как таковой, а с социальными и идеологическими аспектами взаимоотношений различных по происхождению племен.

О. А. Брилева (ГМИНВ) выступила с докладом "Свидетельства всаднического культа на Кавказе". Она отметила, что известна 31 бронзовая фигурка всадников, которых условно разделяют на сидящих (28, из которых 23 мужских изображения и 5 женских) и стоящих (3 - встречаются лишь в центральном варианте кобанской культуры VII-VI вв. до н.э.), а положение женщины на животном (не всегда это лошадь) отличается от положения мужчины. Изображения всадниц, по мнению автора доклада, встречаются на Кавказе в IX-VII вв. до н.э., а всадников - с X в. до н.э. до начала новой эры. Эти данные, считает О. А. Брилева, позволяют внести уточнения в версию о продвижении ираноязычных племен через Кавказ.

Доклад Д. В. Деопика (ИСАА) "Первый и второй план в искусстве поздней бронзы - раннего железного века Восточной Азии" был посвящен находкам последних двух десятилетий из провинции Юнань, датирующимся VI в. до н.э. - I в. н.э. Автор доклада акцентировал внимание на том, что традиционное искусство Восточной Азии не знает первого и второго плана, однако есть целый ряд вещей, противоречащих этому художественному принципу, что позволяет ставить вопрос о возможном влиянии извне.

И. Н. Медведская (ИВР, СПб.) доклад "Письмо астролога Аккулану царю Ашшурбанапалу (657 г. до н.э.)" посвятила уточнению роли Лидии в военно-политической ситуации 660 - 650-х гг. до н.э. к западу от Месопотамии. В докладе было отмечено, что ответы на вопросы о самостоятельности политики лидийского царя Гигеса и о ее роли в международных событиях того времени зависят от трактовки, в частности, письма Аккулану (657 г. до н.э.) ассирийскому царю Ашшурбанапалу. И. Н. Медведская внесла исправление в трактовку послания Аккулану, убедительно продемонстрировав некорректность перевода шумерограммы LUGAL SU в 12 стк. послания. По ее мнению, царь Амурру (= Лидия и приморские владения Ассирии - две зоны, беспокоившие Ашшурбанапала) не обладал титулом "царь вселенной", он был "неправедным царем". Стимулом для написания письма, отмечалось в докладе, стала не опасность киммерийского вторжения в Лидию, а гнев Ашшурбанапала, вызванный результатами отправки лидийского войска в Египет. И. Н. Медведская пришла к ряду важных выводов: киммерийцы не владели ассирийскими территориями; титул "царь вселенной" всегда принадлежал только ассирийскому царю; письмо Аккулану не может служить доказательством вторжения киммерийцев в Лидию и ее разгрома около 657 г. до н.э.; Гигес, успешно отразив первое киммерийское

стр. 161
нападение в начале 660-х гг. до н.э., царствовал вплоть до гибельного для него киммерийского вторжения в 644 г. до н.э.

А. С. Балахванцев (ИВ РАН) в докладе "К реконструкции истории древней Колхиды во второй половине VII в. до н.э." проанализировал (учитывая механизм формирования египетской традиции о Сезострисе и ее источники) сообщение Плиния Старшего в 33-й книге его энциклопедического сочинения о победе колхидского царя Савлака над египетским царем Сезострисом. Автор пришел к выводу о том, что речь в действительности идет о победе царя Колхиды над ассирийским царем Ашшурбанапалом между 645 и 630 гг. до н.э. на территории бывшего Урарту.

Завершил работу секции и всей конференции доклад В. Р. Эрлиха (ГМИНВ) "О вещах переднеазиатской и закавказской традиции в Ульских курганах". В докладе было отмечено, что Ульские курганы относятся к периоду, когда в Закавказье уже прекратили функционировать урартские мастерские, но еще не возникли мастерские, работавшие в духе ахеменидской традиции. В Ульских курганах второй хронологической группы (вторая половина VI в. до н.э.) найдены предметы, связанные с ближневосточной традицией (как выполненные в Прикубанье, так и сделанные на заказ для меотской элиты в мастерских к югу от Кавказа, а также прямые импорты). Проанализировав девять групп предметов, В. Р. Эрлих пришел к выводу о том, что после завершения "скифских походов" и до попадания Прикубанья в сферу влияния ахеменидской державы (не ранее начала V в. до н.э.) обменные контакты местной элиты с Закавказьем и Передней Азией не прекращались. К сожалению, отметил докладчик, нельзя сказать, где именно к югу от Кавказа во второй половине VI в. до н.э. находились мастерские, которые могли работать на "заказ" для кубанского вождества.

Работа конференции продемонстрировала актуальность комплексного и широкомасштабного подхода к изучению источников, которого неукоснительно придерживались на потяжении всей своей научной деятельности Э. А. Грантовский и Д. С. Раевский.

Постоянный адрес данной публикации: