Статья посвящена проблеме типологической и культурно-хронологической атрибуции сейминско-турбинских бронз, найденных на территории Кузнецкой котловины и Ачинско-Мариинской лесостепи. Дан обобщающий обзор ложнотекстильной керамики, распространившейся в начале II тыс. до н.э. от р. Томи до р. Тобола, и выдвинуто предположение о связи данного культурного комплекса Кузнецкой котловины с сейминско-турбинскими древностями. Аргументируется датировка крохалевских ложнотекстилъных керамических материалов финалом III тыс. до н.э. - первой четвертью IIтыс. до н.э. Обосновывается мнение о некорректности определения "самусьско-сейминская эпоха", как не отвечающего современным научным представлениям.

Ключевые слова: сейминско-турбинская эпоха, кельт, Арчекас, крохалевская культура, ложнотекстилъная керамика, Кузнецкая котловина, Ачинско-Мариинская лесостепь.

Введение

Поводом для данной статьи стал кельт, опубликованный в 1970 г. И. И. Баухником в составе археологических материалов с горы Арчекас в окрестностях г. Мариинска Кемеровской обл. К сожалению, рисунок не передает все детали орнаментации изделия и имеет недостоверные отличия от оригинала [Баухник, 1970, с. 53, рис. 1, 1]. Это обусловило необходимость повторного изучения и публикации данной находки. Сейчас кельт экспонируется в Мариинском краеведческом музее*. Документация, указывающая на точное место и обстоятельства его нахождения, отсутствует. Не проясняет ситуации и первая публикация. Автор приводит карту с тремя обнаруженными им поселениями (?), но ни с одним из них кельт не ассоциируется. Вся информация об обстоятельствах и месте нахождения изделия сведена к фразе: "Кроме этого, на Арчекасе найдены бронзовый кельт и нож" [Там же, с. 50, рис. 1; с. 53]. Наши поиски достоверного места обнаружения арчекасского кельта продолжаются. Но пока обследование предполагаемых районов локализации открытых И. И. Баухником памятников успехом не увенчалось.

Кельт с горы Арчекас и его параллели

Арчекасский кельт относится к категории сейминско-турбинских топоров-кельтов (рис. 1; 2, 6). В классификационной схеме Е. Н. Черных и С. В. Кузьминых он включен в конечный типологический разряд К-18 [1989, с. 281], а согласно альтернативному мнению, входит в число карасукских кельтов [Мартынов, 1979, с. 72]. Длина изделия по продольной оси достигает

Авторы признательны директору Мариинского краеведческого музея Е. Н. Поливановой и главному хранителю Н. Е. Туркиной за предоставленную возможность ознакомления с экспонатом.

стр. 69

Рис. 1. Кельт с горы Арчекас. 1 - "лицевая" сторона; 2 - "оборотная" сторона; 3, 4 - боковые грани.

Рис. 2. Орнаментальные параллели арчекасскому кельту. 1 - Соколовка; 2 - Усть-Собакино; 3 - пос. Мундыбаш-1 (р. Кондома); 4 - Николаевка (Алтай); 5 - Шайтанское озеро II; 6 - гора Арчекас; 7 - Сопка II; 8 - устье р. Тарсьмы. 1, 2, 7 - по: [Черных, Кузьминых, 1989]; 3, 8 - по: [Бобров, 2000]; 4 - по: [Уманский, 1992]; 5 - по: [Сериков и др., 2008].

стр. 70

Рис. 3. Лезвийная часть кельта с горы Арчекас.

9,5 см, максимальная ширина по лезвийной части 6,0 см. Размеры отверстия втулки 4,2×2,4 см, толщина стенок 0,4 см. Высота лезвийной части не превышает 1,5 см. Сохранность изделия удовлетворительная. При этом очевидна истертость орнамента вследствие интенсивного использования орудия. На стенке втулки с одной стороны имеется небольшая трещина. Почти вся поверхность кельта покрыта многочисленными вертикальными полосами и бороздками, являющимися следами от соприкосновения орудия с обрабатываемым материалом, грунтом и т.п. На лезвийной части с обеих сторон имеются горизонтальные фаски, свидетельствующие о заточке орудия (рис. 3). На боковых гранях присутствуют выраженные литейные швы (см. рис. 1, 3, 4).

Установлены отличия орнамента арчекасского кельта от копии И. И. Баухника. Помимо не представленных в его работе, но орнаментированных "оборотной" стороны и боковых граней орудия (см. рис. 1, 2 - 4), выявлены несоответствия в изображении "лицевой" части кельта. Принципиальным отличием первой копии [Баухник, 1970, с. 53, рис. 1, 1] от оригинала является неверная передача последнего элемента гирлянды из ромбов, оканчивающейся не ромбом, а треугольником (см. рис. 1, 1).

Орнаментальная композиция арчекасского кельта образована сочетанием трех мотивов. Первый - "пояс" из "решетки", охватывающий основание втулки. Второй - бордюр из треугольных элементов, обрамляющих "пояс", в т.ч. и на боковых гранях орудия. Третий - гирлянда из ромбических фигур, начинающаяся и оканчивающаяся треугольными элементами с обоюдонаправленными вершинами (см. рис. 1). Орнаментальная схема арчекасского изделия обнаруживает серию параллелей среди типологически аналогичных сейминско-турбинских кельтов. Они найдены в Соколовке (Татарстан), на поселении Усть-Собакино (Красноярск), в с. Николаевка (Алтайский край), на Сопке II (Бараба), на стоянке Шайтанское Озеро II (к северу от Екатеринбурга) и поселении Мундыбаш-1 у р. Кондомы в южной горно-таежной части Кузнецкой котловины (Кемеровская обл.) (см. рис. 2). Кроме того, изделие с принципиально схожей орнаментальной схемой обнаружено в устье р. Тарсьмы, притока р. Пни, в северо-западном секторе Кузнецкой котловины (Кемеровская обл.). Единственное отличие - декор "пояса", состоящего не из "решетки", а из зигзаго во-треугольных элементов (см. рис. 2, 8).

Сопоставимость орнаментации ряда кельтов ранее уже отмечалась исследователями. В. В. Бобров указывает на сходство мундыбашского орудия с усть-собакинским и с кельтом из с. Николаевка [Уманский, 1992, с. 169, рис. 4; Бобров, 2000, с. 76]. Но симптоматичнее совпадение орнаментальных схем кельтов из Кузнецкой котловины и Ачинско-Мариинской лесостепи (Мундыбаш-1, устье р. Тарсьмы и гора Арчекас; см. рис. 2, 3, 6, 8). Показательно и то, что из восьми изделий с типологически аналогичной орнаментацией семь обнаружены к востоку от Урала (см. рис. 2, 2 - 8), причем шесть - на юге Западной Сибири (см. рис. 2, 2 - 4, 6 - 8). Следовательно, эта территория является основным ареалом рассматриваемого орнаментального типа сейминско-турбинских кельтов. Небезынтересно, что сама орнаментальная схема имеет сравнительно широкий хронологический диапазон бытования. Один из двух не западно-сибирских кельтов с такой орнаментацией со стоянки Шайтанское Озеро II отличает "ложное" ушко (см. рис. 2, 5), характерное для кельтов кижировского типа, принадлежащих самусьско-кижировской традиции металлообработки [Сериков и др., 2008, с. 340].

Помимо перечисленных кельтов, у д. Драчёнино, на левом берегу р. Пни (Кузнецкая котловина), был случайно найден еще и бронзовый наконечник копья сейминско-турбинского облика [Бобров, 2000, с. 76 - 77, рис. 1]. Таким образом, четыре бронзовых изделия сейминско-турбинского типа, обнаруженные в Кузнецкой котловине и Ачинско-Мариинской лесостепи, нуждаются в культурно-исторической интерпретации. С каким из известных культурно-хронологических горизонтов рубежа III-II тыс. до н.э. - первой половины II тыс. до н.э. следует соотносить данные предметы? С какими культурами Кузнецкой котловины и Ачинско-Мариинской лесостепи связано их изготовление и использование? Наконец, были ли данные изделия отлиты на указанных территориях или они импортированы из других (каких?) регионов?

Крохалевские комплексы и сейминско-турбинская эпоха Кузнецкой котловины

Для установления хронологических рубежей искомого культурного горизонта обратимся к результатам радиоуглеродного датирования сейминско-турбинских памятников. Одна из калиброванных дат

стр. 71
получена для Сатыги XVI - 2140 - 1940 гг. до н.э. (95 % вероятности) [Епимахов и др., 2005, с. 94 - 97, табл. 3; с. 100, рис. 3]. Материалы Юринского могильника датированы 1950 - 1860 (40,6 %) и 1850 - 1770 (27,6 %) гг. до н.э. [Юнгнер, Карпелан, 2005]. Целесообразно также учесть и калиброванные даты синстадиального сейминско-турбинским древностям могильника Елунино I: 1960 - 1870 (67,5 %) и 1840 - 1830 (0,7 %) гг. до н.э. [Там же]. По данным радиоуглеродного датирования сейминско-турбинские древности имеют небольшой приоритет перед синташтинскими. Но в целом первые синхронизируют с материалами абашевско-синташтинского круга, датируя эту фазу бронзового века Урала XX-XVIII вв. до н.э. [Епимахов и др., 2005, с. 97 - 100]. Приведенные данные означают, что хронологические рамки горизонта, с которым следует соотносить кузнецкие и арчекасский кельты, XX (конец XXI) - XIX (XVIII?) вв. до н.э.

Какие культурные сообщества были на территории Кузнецкой котловины и Ачинско-Мариинской лесостепи в данный период? Первая и пока единственная характеристика сейминско-турбинской эпохи в указанных регионах принадлежит В. В. Боброву. Автор называет этот период самусьско-сейминским временем и относит к нему четыре основных комплекса: гребенчато-ямочный, самусьский, окуневский и третьяковский. Упоминавшиеся кельты сейминско-турбинского типа с р. Тарсьмы (Кузнецкая котловина) и с горы Арчекас (Ачинско-Мариинская лесостепь) сначала рассматривались в контексте самусьской культуры [Бобров, 1992, с. 10 - 11]. Но позднее появилось предположение о связи кельта с поселения Мундыбаш-1 (по орнаменту типологически идентичного арчекасскому; см. рис. 2, 3) с одной из групп керамики крохалевской культуры [Бобров, 2000, с. 78]. В комплексах Кузнецкой котловины исследователем выделены две такие группы [Бобров, 1992, с. 9 - 10]. Первую составляют сосуды с плоским и круглым дном, сплошными ложнотекстильными отпечатками, орнаментом в зоне венчика из редких ямок или "жемчужника". Именно эта группа, с некоторыми отличиями, аналогична первоначально выделенному Н. В. Полосьмак крохалевскому типу керамики, диагностирующим признаком которого являются отпечатки веревки или растительного волокна с колотушки для выбивки стенок сосуда. Поскольку подобный "орнамент" имитировал текстильный рисунок, он был назван "ложным текстилем" [Полосьмак, 1978, с. 38]. При этом для эпохи бронзы в Западной Сибири известны и иные приемы имитации текстильных отпечатков: штампование специальным орнаментиром, прокат орудия, рифленного "под текстиль", и др. [Глушков, 1996, с. 68 - 70]. Вторая группа представлена баночными и горшковидными сосудами с зональным орнаментом, выполненным ногтевыми вдавлениями, насечками, пунктирной гребенкой и резной техникой. С этой группой В. В. Бобров и соотнес мундыбашский кельт сейминско-турбинского типа [2000, с. 78]. Хронологические рамки культуры определялись по сохранению в орнаментации первой группы крохалевской керамики признаков ирбинской традиции; по стадиальному сходству с памятниками одиновского типа первой трети или первой половины II тыс. до н.э.; по параллелям с керамическими комплексами Забайкалья начала II тыс. до н.э. [Бобров, 1992, с. 27]. Кроме того, единичные экземпляры самусьской керамики в крохалевских комплексах позволили предполагать связи и синхронность данных культур [Бобров, 1988, с. 70].

Первой половиной II тыс. до н.э. крохалевские древности датируются Н. В. Полосьмак, разделяющей мнение М. Ф. Косарева об их верхнем хронологическом рубеже не позднее XVII-XVI вв. до н.э. Хронологически значимые наблюдения свидетельствуют о частичном сосуществовании населения, оставившего керамику крохалевского типа, и носителей кротовской культуры [Полосьмак, 1978, с. 45 - 46]. Аналогичная идея высказывалась и В. И. Молодиным [1985, с. 34]. Авторы монографии об археологических памятниках Тогучинского р-на Новосибирской обл. также относят материалы крохалевской культуры к первой половине II тыс. до н.э. [Бобров и др., 2000, с. 79]. В Барнаульско-Бийском Приобье ложнотекстильная керамика встречена на двух поселениях: Комарово и Костёнкова Избушка. Ю. Ф. Кирюшин отмечает ее стратиграфическое сочетание с елунинской и гребенчато-ямочной керамикой, а появление ложнотекстильной относит к периоду, "когда происходит переход в орнаментации к отступающей гребенке в различных сочетаниях, характерной для елунинской культуры" [2002, с. 33]. Вероятно, о сосуществовании населения, изготовлявшего посуду с ложнотекстильным орнаментом, и елунинцев, но уже на сопредельных территориях свидетельствуют наблюдения С. П. Грушина: "Крохалевские материалы в большинстве случаев сопровождаются елунинской керамикой. Такие памятники "окаймляют" основную территорию распространения елунинских комплексов, очерчивая границу распространения данной культуры" [2003, с. 54]. Время бытования ложнотекстильной керамики определяется Ю. Ф. Кирюшиным концом III тыс. до н.э. или рубежом III-II тыс. до н.э. - первой половиной II тыс. до н.э. [2002, с. 34]. При характеристике васюганских комплексов данная датировка получила эпохальные определения: "Посуда с текстильным орнаментом в Приобье появляется в позднем энеолите и существует в период ранней, а возможно, и развитой бронзы" [Кирюшин, 2004, с. 49]. Ф. И. Мец и Я. А. Яковлев, опираясь на выводы И. Г. Глушкова и

стр. 72
Т. Н. Глушковой, датируют ложнотекстильную керамику Нарымского Приобья второй третью II тыс. до н.э. [1995, с. 29]. В. А. Зах полагает, что верхняя дата крохалевской культуры в Приобье и Присалаирье совпадает с началом андроновской экспансии [1997, с. 26].

Восточная граница ареала ложнотекстильной керамики ограничена Средним Притомьем [Бобров, 1988, с. 70] и правобережьем нижнего течения р. Томи (Долгая-1). К западу от р. Оби такая керамика известна на р. Иртыше и р. Ишиме [Генинг и др., 1970, с. 19 - 20; Панфилов, 1989, с. 150 - 156]. Время ее появления на Иртыше А. Н. Панфилов относит к началу II тыс. до н.э. [1989, с. 156]. Еще западнее ложнотекстильная керамика, схожая с крохалевской, обнаружена в лесостепном Притоболье, в поселенческом комплексе Верхней Алабуги [Потёмкина, 1985, с. 160], что, возможно, позволяет "отодвинуть западную границу "текстильной" керамики до Тобола" [Там же, с. 276]. Т. М. Потёмкина относит ложнотекстильный керамический комплекс к первой половине II тыс. до н.э. Но применительно к Верхней Алабуге речь идет о рубеже III-II тыс. до н.э. Автором приводится стратиграфия жилища 4, на дне которого находился развал боборыкинского сосуда, а в верхнем заполнении зафиксированы скопления ложнотекстильной керамики [Там же, с. 277 - 278]. Т. М. Потёмкина называет данный керамический комплекс одиновско-крохалевским [Там же, с. 161], но эта стратиграфическая ситуация не позволяет нам сделать окончательный вывод о его характере и времени бытования.

И. Г. Глушков выделял две различные типолого-хронологические группы "текстильной" керамики Обь-Иртышья. Первый тип отличается обработкой поверхности прокатыванием обмотанной шнуром палочки, псевдогребенчатыми оттисками и т.п., датируется концом III - началом II тыс. до н.э. К нему отнесена, например, одна из групп керамики поселения Ботай. Второй тип характеризуется обработкой твердыми штампами и выбивкой "под текстиль" с внутренней и внешней стороны сосуда, называется исследователем псевдотекстильным и датируется второй третью II тыс. до н.э. [Глушков, 2005, с. 275]. Именно второй тип является предметом настоящей работы. Но поскольку И. Г. Глушков датировал материалы в рамках традиционной хронологии, не учитывающей полученные по 14C калиброванные даты, необходима соответствующая корректировка.

В. И. Молодин не исключает сосуществования крохалевцев с носителями кротовской культуры, а последних с одиновским населением в Центральной Барабе [1985, с. 34]. При этом керамика, схожая с ложнотекстильной, известна именно по одиновским материалам Барабинской лесостепи [Там же, с. 29, рис. 10, 5, 6, 11; с. 30], разделяющей ареал "ложного текстиля" на его западную, Тоболо-Иртышскую, и восточную, Приобско-Томскую, области. Вероятно, этот факт подтверждает тезис о сосуществовании создателей такой керамики с носителями кротовской культуры, в т.ч. и занимавшими сопредельную территорию Барабы, а также с одиновским населением региона. Связь одиновского комплекса с сейминско-турбинскими древностями, видимо, удостоверяется материалами Преображенки-6 [Молодин и др., 2007, с. 340 - 344]. В недавней же работе В. И. Молодин и А. В. Нескоров фактически констатировали хронологическую синхронность с сейминско-турбинскими бронзами не только кротовского, но и одиновского населения: "носители одиновской и кротовской культур, обитавшие в период ранней - развитой бронзы в Обь-Иртышской лесостепи, обладали мощной индустрией и самым современным для своей эпохи оружием" [2010, с. 70].

Учитывая тенденцию к удревнению памятников бронзового века, сосуществование создателей ложнотекстильной керамики с доандроновским одиновским и кротовским (ранним?) населением, стратиграфическое сочетание этой керамики с елунинской, калиброванные абсолютные даты сейминско-турбинских и елунинского комплексов, а также факт досамусьского бытования ложнотекстильной крохалевской керамики (подробнее ниже), ее можно датировать в пределах конца III - первой четверти II тыс. до н.э.

В. В. Бобров, характеризуя распространенность выделенных им двух групп крохалевской керамики в Кузнецкой котловине, отмечает: "В предгорьях Кузнецкого Алатау обе группы не встречаются в смешанном виде (Кузнецк-1/1 - текстиль (вероятно, подразумевается Кузнецк-1/2. - И. К., А. М.); Мундыбаш, Печергол-2 - насечки)" [1992, с. 9]. Ю. В. Ширин предполагает хронологическую последовательность этих двух групп, что как будто подтверждается стратиграфией многослойного поселения Пашкино-1 на р. Ускат, левом притоке р. Томи, в лесостепной зоне Кузнецкой котловины. Здесь ложнотекстильная керамика залегала выше керамики с пунктирной гребенкой и насечками [Ширин, 2008, с. 10]. Но Ю. В. Ширин не исключает и "возможности сосуществования населения с двумя культурными традициями, опирающимися на разнотипное хозяйство, с разной долей производящего и присваивающего комплексов" [Там же].

На северо-западе Кузнецкой котловины, в Нижнем Притомье непосредственно у Новоромановской писаницы I, нами исследуется многослойный памятник Долгая-1. Здесь получены достоверные данные об относительной хронологии керамических комплексов эпохи бронзы. На стоянке собрана представительная коллекция ложнотекстильной керамики, залегавшей сразу под самусьской и гребенчато-ямочной. В сделанных ранее подъемных сборах

стр. 73
в равной степени представлены сосуды с ложнотекстильным орнаментом и "крохалевская" (?) посуда с насечками и ногтевыми вдавлениями [Марочкин, 2009, с. 90 - 91].

Предположение о сопряженности "крохалевской" керамики второй группы и кельта сейминско-турбинского облика на поселении Мундыбаш-1 [Бобров, 2000, с. 78] гипотетично. По мнению исследователя памятника, обстоятельства обнаружения орудия не дают бесспорных оснований для его соотнесения с каким-либо культурным комплексом поселения (консультация Ю. В. Ширина). Поэтому достоверных фактов нахождения изделий из бронзы совместно с собственно крохалевской ложнотекстильной керамикой пока нет. Но наличие бронзолитейного производства у крохалевцев подтверждается такими находками, как обломки литейных форм, тигли [Бобров, 1992, с. 9], льячки и другие предметы, связанные с металлургией бронзы. В Крохалёвке-4 обнаружены глиняная шишка для отливки копья и обломок неидентифицированной литейной формы [Молодин, 1977, с. 72]. В крохалевском комплексе поселения Иня-2 присутствует льячка из сланца [Зах, 1997, с. 25]. На юге Кузнецкой котловины Ю. В. Шириным исследовано поселение Кузнецк-1/2, давшее преимущественно крохалевскую керамику с ложнотекстильным орнаментом. Вместе с ней в слое встречены бронзовый сплеск, обломки тигля и литейных форм, фрагменты конической глиняной шишки для формовки втулки бронзового изделия. Оформление получаемой втулки (широкий гладкий ободок и несколько массивных валиков), по мнению автора, схоже с таковым у наконечников копий сейминско-турбинского времени [Ширин, 2008, с. 10 - 11, рис. 6, 2]. В 2010 г. на стоянке Долгая-1 в Нижнем Притомье, на планиграфически обособленном участке локализации преимущественно ложнотекстильной керамики в северной части памятника, были обнаружены три фрагмента створки литейной формы кельта (?).

Стратиграфическая позиция собственно крохалевской ложнотекстильной керамики в Кузнецкой котловине свидетельствует о том, что она предшествует самусьской и гребенчато-ямочной и следует за керамикой, орнаментированной пунктирной гребенкой и насечками, вероятно, какое-то время сосуществуя с ней. Следовательно, время бытования крохалевской ложнотекстильной керамики соответствует переходному периоду от ранней к развитой бронзе. В этот же хронологический отрезок укладывается и сейминско-турбинская эпоха, датируемая XX (концом XXI) - XIX (XVIII?) вв. до н.э. Таким образом, непосредственная сопряженность или параллельное бытование в Кузнецкой котловине ложнотекстильной керамики и сейминско-турбинских древностей вполне допустимы.

Культурно-историческое содержание эпохи: "сейминско-турбинская" или "самусьско-сейминская"?

Проблематична и культурная атрибуция арчекасского кельта. Периодизация культур ранней и предандроновской бронзы в Ачинско-Мариинской лесостепи также представлена В. В. Бобровым [Бобров,1992, с. 9 - 12]. Начало эпохи палеометалла здесь связано с керамикой карасевского типа, синхронной ирбинским и большемысским комплексам Верхнего Приобья и байрыкской керамике лесостепной Барабы. За карасевскими следуют памятники с баночной посудой смирновского типа. Она украшена сплошным отступающе-накольчатым орнаментом, образующим горизонтальные ряды на тулове и концентрические окружности на дне сосудов [Там же, с. 9 - 12, 27 - 28]. Как признается автор, "определение хронологии смирновского типа гипотетично. Однако некоторое сходство орнаментальных элементов с крохалевскими, более развитая декоративная схема относительно предшествующих комплексов в Причулымье - позволяют синхронизировать крохалевскую культуру и смирновский тип" [Там же, с. 28]. К "самусьско-сейминскому времени" отнесены памятники с гребенчато-ямочной керамикой, самусьская и окуневская культуры, а также комплексы третьяковского типа [Там же, с. 10 - 12].

Позднее В. В. Бобров и П. В. Герман уточнили предполагаемую динамику региональных культурных взаимодействий в указанное время: "Вероятно, на территории Ачинско-Мариинской лесостепи в сейминско-турбинскую эпоху существовал локальный вариант самусьской культуры, с населением которой контактировали окуневцы..." [2007, с. 182]. Иначе говоря, исследователи относят самусьские древности Ачинско-Мариинской лесостепи, представленные погребением на оз. Утинка, к сейминско-турбинскому хронологическому горизонту. Истоки подобного подхода связаны с трактовкой культурно-исторического содержания и хронологии периода, охватывающего бытование сейминско-турбинских и самусьских древностей. Сложившееся в 70 - 80-х гг. XX в. восприятие материалов памятника Самусь IV как органичной части сейминско-турбинского комплекса, а главное, одновременных или хронологически близких ему [Черных, Кузьминых, 1989, с. 144], выражалось словосочетанием "самусьско-сейминская эпоха". Автор определения М. Ф. Косарев понимал под ним высокий уровень металлообработки и своеобразные типы бронзовых изделий, придавших "особый колорит этому историческому периоду" [1981, с. 77]. В. И. Молодин и Д. Г. Савинов описывают каракольскую культуру Горного Алтая, "синхронную по времени самусьско-сейминскому культурно-хронологическому пласту" [1992, с. 34]. Понятия "самусьско-сейминское время"

стр. 74
и "свита культур самусьско-сеиминского типа" употребляются В. В. Бобровым [1992, с. 10, 28]. С этим периодом связывается бытование в Кузнецко-Салаирской горной области керамики гребенчато-ямочного, самусьского, окуневского и третьяковского типов [Там же, с. 10 - 12]. Происхождение самусьской, окуневской, кротовской, каракольской и чаахольской культур объясняется миграцией "европеоидного населения из районов Передней Азии на территорию Южной Сибири, последствием которой явилось формирование круга культур самусьско-сеиминского времени" [Бобров, 1994, с. 54, 56]. Этот термин отражает концептуальную парадигму, сложившуюся в 70 - 80-х гг. XX в. Отдавая должное выдающемуся вкладу плеяды перечисленных исследователей и прежде всего нашего учителя В. В. Боброва, мы вынуждены констатировать не синхронность, а ранее установленную хронологическую последовательность сейминско-турбинских и самусьских древностей. Выявленные типолого-морфологические различия сейминско-турбинских и самусьско-кижировских бронз [Кузьминых, Черных, 1988; Черных, Кузьминых, 1989, с. 144 - 146], результаты детального анализа керамического комплекса самусьского времени [Глушков, 1987, 1990; Молодин, Глушков, 1989, с. 98 - 113] позволили обосновать производный пост-сейминско-турбинский характер самусьской металлургии. Поэтому определение "самусьско-сейминская эпоха" перестало соответствовать современным представлениям о культурно-историческом содержании рассматриваемого периода, охватывающего первую половину II тыс. до н.э. Ключевое отличие нашего понимания данного периода - существование не одного, "самусьско-сеиминского", а двух самостоятельных и различных культурно-хронологических этапов в кулыурогенезе эпохи бронзы на территории Западной Сибири: сейминско-турбинского и собственно самусьского.

Таким образом, у нас нет оснований синхронизировать арчекасский кельт сейминско-турбинского типа с самусьскими древностями Ачинско-Мариинской лесостепи. Согласно приведенным данным радиоуглеродного датирования сейминско-турбинских материалов, самусьский комплекс, включая Утинкинский грунтовый могильник, относится ко времени не ранее, а вероятно, даже позднее XVIII в. до н.э.

Заключение

Исследование памятников эпохи бронзы в Ачинско-Мариинской лесостепи и примыкающих к ней северо-восточных отрогах Кузнецкого Алатау является важнейшей задачей лаборатории археологии Института экологии человека СО РАН. Археологические изыскания в этом чрезвычайно интересном районе были прекращены в 1985 г. и возобновлены в 2007 г. Следствием такого перерыва стала неравномерная изученность ряда древних исторических периодов на территории Кемеровской обл. Существование археологических "белых пятен" и исторических "темных веков" обусловлено еще и бытованием переживших свое время научных представлений. Переосмысление имеющихся материалов и исследование новых памятников призвано воссоздать древнюю историю района, являющегося историко-географическим преддверием - восточными "воротами" Кузнецкой котловины.

Список литературы

Баухник И. И. Археологические находки с горы Арчекас // Изв. лаборатории археологических исследований. - Кемерово, 1970. - Вып. 2. - С. 49 - 53.

Бобров В. В. Культурная принадлежность и хронология памятников предандроновского времени и поздней бронзы Обь-Чулымского междуречья // Хронология и культурная принадлежность памятников каменного и бронзового веков Южной Сибири. - Барнаул: ИИФиФ СО АН СССР; Алт. гос. ун-т, 1988. - С. 68 - 71.

Бобров В. В. Кузнецко-Салаирская горная область в эпоху бронзы: автореф. дис. ... д-ра ист. наук. - Новосибирск, 1992. - 41с.

Бобров В. В. К проблеме миграции европеоидного населения на территорию Южной Сибири в сейминскую эпоху // Палеодемография и миграционные процессы в Западной Сибири в древности и средневековье. - Барнаул: Изд-во Алт. гос. ун-та, 1994. - С. 53 - 56.

Бобров В. В. Бронзовые изделия самусьско-сейминской эпохи из Кузнецкой котловины // Археология, этнография и антропология Евразии. - 2000. - N 1. - С. 76 - 79.

Бобров В. В., Герман П. В. Погребение сейминско-турбинского времени в Ачинско-Мариинской лесостепи // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий: мат-лы Годовой сессии Института археологии и этнографии СО РАН 2007 г. - Новосибирск: Изд-во ИАЭТ СО РАН, 2007. - Т. 13. - С. 178 - 183.

Бобров В. В., Молодин В. И., Журба Т. А., Колонцов С. В., Кравцов В. М., Кравцов Ю. В., Соболев В. И. Археологические памятники Тогучинского района Новосибирской области. - Новосибирск: Науч.-производств. центр по сохранению культурного наследия, 2000. - 101 с.

Генинг В. Ф., Гусенцова Т. М., Кондратьев О. М., Стефанов В. И., Трофименко В. С. Периодизация поселений эпохи неолита и бронзового века Среднего Прииртышья // Проблемы хронологии и культурной принадлежности археологических памятников Западной Сибири. - Томск: Изд-во Том. гос. ун-та, 1970. - С. 12 - 51.

Глушков И. Г. Иконографические особенности некоторых самусьских изображений человека // Антропоморфные изображения. - Новосибирск: Наука, 1987. - С. 89 - 95. - (Первобытное искусство).

Глушков И. Г. Технологическая гончарная традиция как индикатор этнокультурных процессов (на примере керамических комплексов доандроновской бронзы) // Древняя ке-

стр. 75
рамика Сибири: типология, технология, семантика. - Новосибирск: Наука, 1990. - С. 63 - 76.

Глушков И. Г. Керамика как археологический источник. - Новосибирск: Изд-во ИАЭТ СО РАН, 1996. - 328 с.

Глушков И. Г. Проблема текстильно-декоративной керамики Обь-Иртышья // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий: мат-лы Годовой сессии ИАЭТ СО РАН 2005 г. - Новосибирск: Изд-во ИАЭТ СО РАН, 2005. - Т. 11, ч. 1. - С. 275 - 279.

Грушин С. П. Этнокультурная ситуация в Верхнем Приобье в эпоху ранней бронзы (по материалам керамических комплексов) // Исторический опыт хозяйственного и культурного освоения Западной Сибири. - Барнаул: Изд-во Алт гос. ун-та, 2003. - Кн. 1. - С. 49 - 56.

Епимахов А. В., Хэнке Б., Ренфрю К. Радиоуглеродная хронология памятников бронзового века Зауралья // РА. - 2005. - N 4. - С. 92 - 102.

Зах В. А. Эпоха бронзы Присалаирья (по материалам Изылинского археологического микрорайона). - Новосибирск: Наука, 1997. - 132 с.

Кирюшин Ю. Ф. Энеолит и ранняя бронза юга Западной Сибири. - Барнаул: Алт. гос. ун-т, 2002. - 294 с.

Кирюшин Ю. Ф. Энеолит и бронзовый век южно-таежной зоны Западной Сибири. - Барнаул: Алт. гос. ун-т, 2004. - 295 с.

Косарев М. Ф. Бронзовый век Западной Сибири. - М.: Наука, 1981. - 278 с.

Кузьминых С. В., Черных Е. Н. Сейминско-турбинская и самусьская металлобработка: проблема соотношения // Хронология и культурная принадлежность памятников каменного и бронзового веков Южной Сибири. - Барнаул: ИИФиФ СО АН СССР; Алт. гос. ун-т, 1988. - С. 71 - 74.

Марочкин А. Г. О связи петроглифических комплексов Нижнего Притомья с близлежащими археологическими памятниками // Археологические микрорайоны Северной Евразии. - Омск: Апельсин, 2009. - С. 86 - 91.

Мартынов А. И. Лесостепная татарская культура. - Новосибирск: Наука, 1979. - 208 с.

Мец Ф. И., Яковлев Я. А. Пекол-до-тю - новый памятник энеолита и бронзового века Нарымского Приобья // Тр. Том. гос. объед. ист-архитект. музея. - Томск, 1995. -Т. 8. - С. 8 - 40.

Молодин В. И. Эпоха неолита и бронзы лесостепного Обь-Иртышья. - Новосибирск: Наука, 1977. - 173 с.

Молодин В. И. Бараба в эпоху бронзы. - Новосибирск: Наука, 1985. - 200 с.

Молодин В. И., Глушков И. Г. Самусьская культура в Верхнем Приобье. - Новосибирск: Наука, 1989. - 168 с.

Молодин В. И., Нескоров А. В. Коллекция сейминско-турбинских бронз из Прииртышья (трагедия уникального памятника - последствия бугровщичества XXI века) // Археология, этнография и антропология Евразии. - 2010. - N3. - С. 58 - 71.

Молодин В. И., Савинов Д. Г. Изучение древних культур эпохи бронзы и железа Горного Алтая: Итоги и перспективы // Проблемы сохранения, использования и изучения памятников археологии. - Горно-Алтайск: ООП Управления статистики Республики Горный Алтай, 1992. - С. 34 - 36.

Молодин В. И, Чемякина М. А., Позднякова О. А. Археолого-геофизические исследования памятника Преображенка-6 в Барабинской лесостепи // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий: мат-лы Годовой сессии ИАЭТ СО РАН 2007 г. - Новосибирск: Изд-во ИАЭТ СО РАН, 2007. - Т. 13. - С. 339 - 344.

Панфилов А. Н. Новый тип памятников раннего бронзового века в южнотаежном Тоболо-Иртышье // Западносибирская лесостепь на рубеже бронзового и железного веков. - Тюмень: Тюм. гос. ун-т, 1989. - С. 150 - 157.

Полосьмак Н. В. Керамический комплекс поселения Крохалевка-4 // Древние культуры Алтая и Западной Сибири. - Новосибирск: Наука, 1978. - С. 36 - 46.

Потёмкина Т. М. Бронзовый век лесостепного Притоболья. - М.: Наука, 1985. - 376 с.

Сериков Ю. Б., Корочкова О. Н., Кузьминых С. В., Стефанов В. И Бронзовый век Урала: новые перспективы // Тр. II (XVIII) Всерос. археол. съезда в Суздале. - М.: ИА РАН, 2008. - Т. 1. - С. 341 - 346.

Уманский А. П. Находки эпохи бронзы из Верхнего Приобья // Вопросы археологии Алтая и Западной Сибири эпохи металла. - Барнаул: Барнаул гос. пед. ин-т, 1992. - С. 18 - 27.

Ширин Ю. В. Древние памятники на месте Кузнецка // Кузнецкая старина. - 2008. - Вып. 10. - С. 6 - 20.

Черных Е. Н., Кузьминых С. В. Древняя металлургия Северной Евразии (сейминско-турбинский феномен). - М.: Наука, 1989. - 320 с.

Юнгнер Х., Карпелан К. О радиоуглеродных датах Усть-Ветлужского могильника: прил. к ст. Б. С. Соловьёва "Юринский (Усть-Ветлужский) могильник (итоги раскопок 2001 - 2004 гг.)" // РА. - 2005. - N4. - С. 112.

Материал поступил в редколлегию 22.06.10 г.

стр. 76

Permanent link to this publication: