Н. С. Трубецкой как "парадигматическая личность" определил развитие "ряда концептуализированных областей гуманитарной науки", его интеллектуальное наследие включает лингвистическую, культурологическую и философско-историческую (евразийскую) составляющие [1. С. 8 - 9]. Предметом данной статьи являются воззрения Н. С. Трубецкого, развиваемые им в евразийском дискурсе.

Вопрос об эволюции российского евразийства в конце 1920-х - начале 1930-х годов весьма важен и получил определенное освещение в исследованиях последних полутора десятилетий [2 - 4], однако имеется еще немало сюжетов, которые нуждаются в дополнительных изысканиях. Тем более, что далеко не все архивные материалы по истории евразийства введены в научный оборот.

Важной вехой в истории евразийства стал 1929 год. События, произошедшие тогда, в общих чертах известны и справедливо обозначаются как "кризис евразийства" [5. С. 89 - 90], иногда даже как его "конец", а все, что происходило в евразийстве в 1930-е годы, называют "жизнью после смерти" [6. С. 762]. Насколько обоснована такая точка зрения?

В 1995 г. О. А. Казниной опубликовано интереснейшее письмо Н. С. Трубецкого П. Н. Савицкому от 8 - 10 декабря 1930 г. [5. С. 91 - 95], которое позволяет глубже уяснить изменение его отношения к евразийству, к "евразийскому периоду" собственного творчества.

Как известно, Н. С. Трубецкой, находясь в 1920-е годы среди евразийцев на сдержанных - более научных, нежели односторонне политических - позициях, вышел из евразийского движения в самом конце 1928 г., направив в парижскую газету "Евразия" (где возобладали левые тенденции) письмо, написанное 31 декабря и опубликованное 5 января 1929 г. Этот демарш произвел большое впечатление на евразийское сообщество. Через десятилетие, в 1938 г. П. Н. Савицкий в записи, сделанной для себя, назовет случившееся "капитуляцией" [5. С. 91]. А тогда, вскоре, в феврале 1929 г., как показывают архивные разыскания, пражские евразийцы направили Н. С. Трубецкому в Вену письмо (под которым подписались десять человек - И. С. Белецкий, А. П. Антипов,

Селиверстов Сергей Васильевич - канд. ист. наук, доцент Евразийского национального университета имени Л. Н. Гумилева (Астана, Казахстан).

К. А. Чхеидзе и др., но, разумеется, - без П. Н. Савицкого), в котором, цитируя письмо Н. С. Трубецкого, писали, что "с большим огорчением" узнали о его решении устраниться от работы в евразийском движении "ввиду невозможности восстановить в нем единство и равновесие, а также предвидя дальнейшие сползания отколовшихся друг от друга течений и развитие их во взаимоотталкивании до противоположных крайностей" [7. Д. 402. Л. 18 - 19]. Авторы письма являлись сторонниками "ортодоксальной евразийской идеологии" и оппонентами тенденции, олицетворяемой парижской газетой "Евразия". По их представлению эта тенденция есть "довольно беспринципный политический тактизм по форме и изысканное прелюбодейство мысли и слова по существу" [7. Д. 402. Л. 18].

Примечательно, что пражская группа в феврале 1929 г. по-прежнему видела в Н. С. Трубецком "основоположника евразийской идеологии и выразителя ее во всей чистоте и непреходящем самостоятельном-историософском и культурно-историческом значении". Новое поколение евразийцев посчитало заявление Н. С. Трубецкого "тягчайшим испытанием в судьбах нашего молодого движения". И, наконец, финальная мысль обращения: "Все мы горячо надеемся, что Вы снова вернетесь к нам и со свойственной Вам исключительной остротой и силой мысли будете снова работать над развитием идей, оформивших и организовавших нашу духовную жизнь в последние годы. Храни Вас Бог, дорогой Николай Сергеевич!" [7. Д. 402. Л. 18 - 19].

Очевидно, что данное письмо пражских евразийцев не могло быть отправлено без ведома П. Н. Савицкого, который, безусловно, надеялся на возвращение Н. С. Трубецкого к евразийской работе. Прислушался ли к этому обращению адресат? В фонде П. Н. Савицкого хранится краткий, но многозначительный ответ Н. С. Трубецкого из Вены от 12 апреля 1929 г., поэтому приведем его полностью:

"Пражской Группе Евразийцев

Дорогие друзья, я был глубоко тронут Вашим письмом и от души Вас за него благодарю. В тяжелое время распада дорогого нам всем одинакого дела, мне было особенно отрадно почувствовать ту бодрость и ту веру в будущее, которыми проникнуто Ваше письмо. К сожалению, в настоящее время я не вижу для себя возможности активно участвовать в евразийской работе. Я могу плодотворно работать только сознавая единство и цельность того дела, в котором участвую. Работать по углублению и развитию идеологии в атмосфере полемической борьбы я не чувствую себя способным. Если, Бог даст, наступят более благоприятные обстоятельства, - я тотчас же с радостью вернусь к работе в едином и целостном евразийстве.

Пока же позвольте еще раз поблагодарить Вас, и пожелать Вам сохранить ту бодрость и ту веру в наше общее дело, которые одни могут служить залогом будущего успеха.

Искренно преданный Вам кн. Н. С. Трубецкой" [7. Д. 402. Л. 20].

Таким образом, Н. С. Трубецкой никак не отвергает "общее дело" - евразийство как таковое. Ведь, если "наступят более благоприятные обстоятельства", то он сможет вернуться "к работе в едином и целостном евразийстве". Как же развивались взаимоотношения Н. С. Трубецкого с П. Н. Савицким после обмена письмами? И как после всего этого развивались, эволюционировали взгляды на евразийство самого Н. С. Трубецкого?

Некоторые исследователи полагают, что к 1929 г. евразийское "движение в целом созрело для самоликвидации" [3. С. 171]. Однако, если воспринимать евразийство не только как движение, но как направление российской мысли, то вряд ли такая точка зрения будет исчерпывающей. Быть может, кризис на самом деле не притупил, а обострил евразийскую мысль. Да и как политическое движение евразийство спустя два года было восстановлено, показателем чего стала подготовка в 1931 г. к съезду евразийских организаций. Вообще этот последний, важнейший для понимания эволюции евразийства сюжет еще ждет своего исследователя. Какую позицию занял Н. С. Трубецкой в 1931 г., в новый период "собирания" евразийского движения?

И вот здесь следует вспомнить его письмо от 8 - 10 декабря 1930 г. В нем Н. С. Трубецкой пишет: "Теперь я чувствую, что прежний "я" отошел куда-то в прошлое, в историю... Я постоянно перечитываю свои произведения евразийского периода, а также переписку этого времени, и многое теперь мне кажется ребячеством". Он подчеркивает: "Я научился ценить настоящую специализацию [...] Широкие и большей частью поспешные обобщения, столь характерные для евразийства, в настоящее время мне претят. Я научился ценить "солидность", полюбил ее" [5. С. 91 - 92]. В этом письме немало крайнего пессимизма (вплоть до неверия в будущее русской культуры и науки), однако все это объяснимо личными переживаниями, ситуацией эмиграции и тем, что Н. С. Трубецкой в то время, так сказать, интегрировался в европейское научное сообщество. А потому, естественно, для него как ученого-лингвиста в 1930 г. приоритетом стала специализированная научная "солидность", а не евразийские "обобщения". Казалось бы, все ясно, и к евразийскому прошлому возврата нет. Но...

Съезд представителей евразийских организаций был назначен на 15 сентября 1931 г. в Брюсселе. П. Н. Савицкий, разумеется, послал приглашение Н. С. Трубецкому. Однако тот письмом от 30 августа отказался от участия: "К сожалению, должен огорчить Вас. Я никак на съезд в Брюсселе попасть не могу". Причина проста - она связана с отсутствием времени, которое "распределено не только по дням, но и по часам". Но здесь же автор письма отмечает: "Конечно, тут есть и другая сторона" [7. Д. 428. Л. 144]. "Если бы, - пишет Н. С. Трубецкой за две недели до съезда, - я был увлечен евразийством и занят постоянным обдумыванием евразийских проблем", то можно было бы, "преодолевая препятствия", съездить в Брюссель. "Но, признаюсь, - отмечает он, - за последнее время чисто евразийские проблемы в моем сознании отодвинуты на далекий задний план". Конечно, "если есть люди, которые верят в практическую значимость и актуальность евразийства и хотят работать, - то дай им Бог успеха" [7. Д. 428. Л. 144]. На первый взгляд, это письмо полностью подтверждает прежнюю позицию Н. С. Трубецкого в отношении евразийства, изложенную в декабрьском письме 1930 г. Однако, пытаясь убедить П. Н. Савицкого в том, что "зажечь" относительно евразийских идей он никого уже не сможет, Н. С. Трубецкой, тем не менее, отметил: "О теории идеократии я иногда размышляю. М[ожет] б[ыть] я как-нибудь напишу Вам об этом подробнее" [7. Д. 428. Л. 144 - 144об.] (см. также приложение).

Время для этого - "немного погодя" - пришло в декабре 1931 г. Стимулирующее влияние оказала посылка П. Н. Савицким подборки новой евразийской литературы, которая буквально заставила Н. С. Трубецкого вновь погрузиться в евразийскую проблематику. Откликаясь на присланную литературу

(сборник "Тридцатые годы", "Декларация" съезда, книги Я. А. Бромберга, Г. Н. Полковникова и др.), он в письме от 19 декабря высказывается достаточно неожиданно по ряду важных вопросов, и, как увидим, таких - которых раньше столь явно не касался. Например, критикуя отвлеченную историко-философскую книгу Г. Н. Полковникова "Диалектика истории" [8], он пишет, что ее мог написать "любой благонамеренный богоискатель старой школы" и что "в евразийстве такая струя была (сначала Флоровский, Арсеньев, потом Карсавин), но я, - указывает Н. С. Трубецкой, - ее воспринимаю теперь как ошибку и недоразумение". По его представлению, "русские богоискатели-декаденты совершенно бесплотны и не имеют никакого чувства реальности", а Г. Н. Полковников, в частности, "подменивает" реальную историю историей философии и не видит социальной проблематики [7. Д. 428. Л. 138] (см. также приложение).

Примечательно, что основоположник евразийства Н. С. Трубецкой пишет: "Особенно раздражает меня всегда понятие "Востока", - это абсолютно бессодержательное, чисто отрицательное ("не-Европа"), европоцентрическое и не только не научное, но и прямо антинаучное понятие". По его представлению, "оперировать с ним может только человек, по недоразумению считающий себя евразийцем" [7. Д. 428. Л. 138об.]. Очень любопытное откровение! Ведь до сегодняшнего дня нередко евразийство и Евразию ассоциируют с "Востоком" (см.: [9. С. 5 - 70]). В Н. С. Трубецком говорит здесь, конечно, практический исследователь - этнограф и лингвист, - который наблюдает не некий обобщенный "Восток", а конкретное этническое и языковое многообразие Евразии. Уже со времен Н. Я. Данилевского критика излишне обобщенных представлений о "Востоке" становится в русской мысли важнейшим аспектом раннеевразийских идей. Наконец, в Н. С. Трубецком говорит здесь и подлинный евразиец. Несмотря на то, что в августе 1931 г. он старался, как мы видели, уверить П. Н. Савицкого, что евразийские проблемы отодвинуты им на "задний план". На самом деле он не выводит себя за скобки евразийства.

Ознакомившись с программой евразийского движения на ближайший период [10], Н. С. Трубецкой пишет: "Декларация евразийцев мне кажется вполне удачной. Никаких возражений по существу не имею", считая, что евразийцы "должны в ясных выражениях заявить себя республиканцами" [7. Д. 428. Л. 139об.]. На что П. Н. Савицкий в записке реагирует так: "Я не согласен, что надо быть республиканцами. Французы - республиканцы, то же - швейцарцы и австрийцы!" И при этом подчеркивает: "Мы не монархисты" [7. Д. 428. Л. 35об.].

В письме П. Н. Савицкому от 19 декабря 1931 г. Н. С. Трубецкой касается весьма важного вопроса - о широте евразийства. Он обращает внимание на противоречие, которое, по его представлению, имеется между некоторыми новыми тезисами П. Н. Савицкого в сборнике "Тридцатые годы" и программными положениями евразийской "Декларации" 1931 г. В частности, он указывает: несмотря на то, что выводы П. Н. Савицкого "требуют от евразийства расширения горизонта до планетарных масштабов, - в декларации это требование осталось еще невыполненным". А значит, "евразийство по-прежнему смотрит на все со своей колокольни и не интересуется ничем, кроме России, ее судьбы и ее роли [...] Это - большая ошибка" [7. Д. 428. Л. 139об. -140]. И далее Н. С. Трубецкой вновь касается этого "внешнего" аспекта: "Большим пробелом евразийской декларации является ее полное пренебрежение внеев-

разийским миром. Неизвестно, каким желало бы евразийство видеть этот мир [...] А, между тем, вопрос этот очень важен" [7. Д. 428. Л. 140об. -141]. Вот такое письмо евразийца евразийцу.

Но самым интересным, на мой взгляд, является пассаж, в котором Н. С. Трубецкой возвращается к самому началу 1920-х годов, в ту эпоху, когда они с П. Н. Савицким закладывали вместе основы евразийства. Однако, как ни парадоксально, он обращает внимание не на то, что их сближало, а на то, что уже тогда, десять лет назад их разделяло. "Вспоминая ретроспективно свою эволюцию, - пишет Н. С. Трубецкой, - я прихожу к заключению, что в этом вопросе (о широте и узости евразийства. - С. С.) всегда и заключался главный пункт наших с Вами расхождений. Я начал с "Европы и человечества", где о России почти не говорилось, и на переднем плане была судьба всего человечества. На это Вы ответили "Европой и Евразией", где Вы старались отвратить внимание от человечества и направить его на свои русские домашние дела. Я согласился временно ограничиться Россией. Теперь я признаю, что это - была ошибка" [7. Д. 428. Л. 140 - 140об.].

Итак, почти невероятно, но дважды в одном письме Н. С. Трубецкой указывает, что сфокусированность евразийцев на проблемах России есть "ошибка", "большая ошибка". Он даже вспоминает, что работа П. Н. Савицкого "Европа и Евразия" [11], действительно была не продолжением, а критическим отзывом на книгу Н. С. Трубецкого "Европа и человечество" (по крайней мере ее критическим продолжением). Он, наконец, вспоминает, что П. Н. Савицкий прямо повлиял на него в 1921 г., буквально заставив скорректировать масштаб евразийского дискурса. Ретроспективный взгляд Н. С. Трубецкого на обстоятельства возникновения евразийства в 1920 - 1921 гг. подтверждает, что само понятие "евразийский", "Евразия" приобрело у эмигрантов конкретно-российский смысл после того, как к евразийской группе примкнул П. Н. Савицкий. Полемизируя, Н. С. Трубецкой своим письмом от 19 декабря 1931 г. подтвердил роль П. Н. Савицкого в становлении и эволюции реального российского евразийства.

При этом он стремился как-то оправдаться. "Впрочем, если Вы помните, -пишет П. Н. Савицкому, - я и в дальнейшем несколько раз пытался расширять нашу проблематику, вывести наше движение на широкий международный путь. Но этого уже нельзя было сделать. Да и кличка была уже создана, а с нею и географическое самоограничение" [7. Д. 428. Л. 140об.]. Последняя фраза касается, полагаем, не столько общего понятия "Евразия", сколько более локального - "Россия-Евразия", которое и отстаивал среди евразийцев П. Н. Савицкий.

В конце августа 1931 г., когда его мысли, как он писал, были "еще не вполне оформлены", Н. С. Трубецкой взял паузу. В декабре он прояснил свою позицию и подчеркнул: "Я убежден, что мы гораздо больше достигли бы, если бы сразу включились в международный контекст. Ведь сейчас национальные движения с этатическим уклоном и с идеократическими устремлениями существуют во многих странах. Все они (не исключая и фашизма) идейно совершенно убоги, не имеют даже ясного определения своей сущности, а, главное, совершенно разрозненны, даже более того, взаимно враждебны" [7. Д. 428. Л. 140об.].

В этой неожиданной фразе Н. С. Трубецкой ставит российское евразийство на один уровень с иными европейскими национально-идеократическими, на-

ционально-этатистскими течениями 1920-х - начала 1930-х годов. Рискованная параллель. Но общая "идеократическая" тенденция все же схвачена верно. Ведь в межвоенной Европе, действительно, "национальные движения с этатическим уклоном и с идеократическими устремлениями" существовали во многих, если не во всех странах. По мнению Н. С. Трубецкого, в этой ситуации, то есть в ситуации раздробленности и даже взаимной враждебности "идеократических" политических движений, "мы могли бы сыграть первостепенно важную роль, дав им идейное оформление, открыв им их собственную сущность и показав им их единство. Мы могли бы способствовать образованию Четвертого, идеократического, интернационала" [7. Д. 428. Л. 140об.]. Все это, конечно, требует дополнительного осмысления, так как не укладывается в стандартные представления об узости евразийства (по отношению к Европе).

План Н. С. Трубецкого впечатляет. И если, полагает он, евразийство "претендует прийти на смену коммунизму, который через Третий интернационал стремится во всем мире насадить определенный социально-политический строй", то евразийство "должно [...] стремиться к насаждению во всем мире какого-то другого, не коммунистического строя" и при этом оно обязано выяснить, "чего именно оно хочет в международной политике и открыто заявить об этом в своей декларации" [7. Д. 428. Л. 141]. Нет, отнюдь не отказался Н. С. Трубецкой от евразийства, как это можно было бы понять по его предшествующему письму П. Н. Савицкому от 30 августа 1931 г. Наоборот, он желал бы перевести евразийство на новый, международный уровень. Он не хотел бы, чтобы евразийство было "обречено на провинциализм", он утверждал, что необходимо сформулировать такой "социально-политический идеал", который был бы приложим "во всяком пункте земного шара". Что касается позиционирования такого международного евразийства, то Н. С. Трубецкой полагал, что его идеал должен быть существенно отличным "как от коммунизма, так и от буржуазной демократии", и этот идеал необходимо "поставить себе целью, не в одной России, а во всем мире" [7. Д. 428. Л. 141]. По существу Н. С. Трубецкой пытался представить евразийство в идеологическом отношении в качестве "третьей силы" между демократией и коммунизмом. Очевидно, что такая постановка вопроса для Европы начала 1930-х годов была актуальна.

И если 1920-е годы, - отмечает он, - для российского зарубежья "прошли в атмосфере эмигрантской замкнутости, на фоне эмигрантского гетто", то в начале нового десятилетия создалась благоприятная обстановка "для развития именно в нашей среде идеологий уже не геттовски-мессианских, а "интернациональных на национальной основе"". Основными пунктами этого "нового, международного евразийства"" Н. С. Трубецкой считал следующие: "идеократию, учение об автаркических мирах и тезисы "Европы и человечества"", а очередной задачей - "пересмотр с этой точки зрения современных политических течений и возможностей во всем мире". Что касается практической области, то в ней задача - "установление связи со всеми родственными течениями разных стран и воздействие на них в смысле унификации их идеологии с целью создания четвертого интернационала" [7. Д. 428. Л. 141об.].

Ни больше, ни меньше! Да, не часто в мировой истории инициируются глобальные проекты по созданию новых "интернационалов"! При этом примечательно, что Н. С. Трубецкой в какой-то степени ни в чем не изменился и повторяет себя самого времен второй половины 1910-х годов, когда замысливал

концептуальную работу по национальной проблематике (чем, собственно, и были его евразийские публикации начала 1920-х годов). И тогда, и теперь для него и локальное, и глобальное евразийство - это явления, базирующиеся на национальной основе, это, действительно, интернационализм, основанный на "истинном" национализме.

Что ж, как видно, в декабре 1931 г. Н. С. Трубецкой в целом выполнил обещание, данное пражским евразийцам в письме еще в апреле 1929 г., обещание - "работать по углублению и развитию идеологии" [7. Д. 402. Л. 20], а это свидетельствует, что за год до этого, в декабре 1930 г., несмотря на весь его тогдашний радикальный пессимизм, он все-таки окончательно не "подвел черту" под своими размышлениями на евразийскую тему (см.: [5. С. 91]). И если в 1930 г. Н. С. Трубецкой, казалось бы, отказался от своих работ евразийского периода ("теперь мне просто дико все это читать", - писал он [5. С. 92]), то в декабре 1931 г. он вновь подтвердил основополагающее значение "Европы и человечества" для нового "международного "евразийства"".

Личное отношение Н. С. Трубецкого к евразийству, в том числе к собственным работам, не однозначно, двойственно. Впрочем, иного трудно ожидать, так как его "свобода от "евразийства"", о чем он утверждал в декабре 1930 г., не могла быть абсолютной. Мы видим, что и после 1929 - 1930 гг. Н. С. Трубецкой по существу остается важным - пусть и теневым - участником внутреннего евразийского дискурса. Полагаю, что его новое слово, высказанное не публично, а в частном письме П. Н. Савицкому, стало от этого не менее весомым. Предлагая расширить евразийскую деятельность, он считал, что "эти изменения будут на пользу евразийству" [7. Д. 428. С. 141об.].

Примечательно и другое: не принимая в начале 1930-х годов участия в евразийских сборниках, Н. С. Трубецкой и в 1930, и в 1931 гг. очень внимательно, очень не безразлично, как своего рода заинтересованный рецензент, высказывался по поводу присылаемых П. Н. Савицким материалов. Казалось бы, после всего того тотального отрицания евразийства, которое он аргументировал в декабрьском письме 1930 г., его никак не могло интересовать качество новых евразийских работ. Однако Н. С. Трубецкой не отвергал, не отбрасывал их, наоборот, он фактически желал, чтобы они были лучше (в частности, проект статьи П. Н. Савицкого "Научные задачи евразийства" для сборника "Тридцатые годы") [5. С. 94 - 95]. И это же серьезное, заинтересованное отношение к евразийским произведениям еще в большей степени повторяется и проявляется в декабрьском письме 1931 г. Но разве так должен поступать человек, порвавший с евразийством?

Следует обратить внимание и на то, что П. Н. Савицкий, как можно понять, в 1930 - 1931 гг. не был обескуражен откровениями Н. С. Трубецкого. Мы, конечно, не знаем, что он думал, получая "отказные" письма, но он не прервал отношений, а воспринял позицию Н. С. Трубецкого, судя по продолжению их личного общения, как нечто объяснимое, быть может даже преходящее, а не как "последнюю точку". Об этом свидетельствует и личный комментарий П. Н. Савицкого, сделанный в 7 апреля 1938 г., что пессимизм Н. С. Трубецкого конца 1920-х - начала 1930-х годов "к середине 1930-х годов [...] стал проходить" [5. С. 91]. О. А. Казнина считает, что П. Н. Савицкий "это пытался представить" [5. С. 91]. Но вряд ли ему, писавшему данную приписку для самого себя, надо было спустя семь лет обманываться. Тем более, полагаю, у него, ближайшего товарища Н. С. Трубецкого, не могло быть намерения вводить в

заблуждение возможных читателей этого письма, в руки которых оно могло в последствии попасть.

Отметим, что мотив глобальной значимости концепции и практики "идеократии" возникает у Н. С. Трубецкого еще в 1930 г. В письме от 8 - 10 декабря 1930 г. он, несмотря на признание "органических недостатков", "по-прежнему убежден, что идеократия есть единственный возможный в настоящее время государственный строй". Более того, уже в декабре 1930 г. Н. С. Трубецкой утверждает, что "если уж проповедовать идеократию, так проповедовать всем, в том числе и европейцам" [5. С. 94].

Разумеется, с высоты сегодняшнего дня можно утверждать, что Н. С. Трубецкой хотя и обозначил своим националистическим, идеократическим "интернационалом" реальную тенденцию XX в., но нарисовал все же рискованную утопию с политическим подтекстом. Он писал П. Н. Савицкому: "Поверьте, что до современной Москвы таким путем добраться легче, чем путем замкнуто-русским, евразийским" [7. Д. 428. Л. 140об.]. Конечно, здесь имеется в виду только политический путь. Но, как известно, уже через десять лет национал-социалистическая Германия осуществит из Европы военный, захватнический поход на Москву. Мог ли предвидеть это Н. С. Трубецкой тогда в декабре 1931 г., когда писал об объединении евразийцев со всеми национально-этатистскими, "идеократическими" движениями Европы? Вероятно, нет. Он рисовал схему, которая в условиях международной борьбы буржуазной демократии и коммунизма обладала определенной логичностью. Он рисовал ее потому, что желал, в конечном счете успеха евразийскому делу, делу трансформации советской России и вступления ее на новый перспективный путь развития. Но это в теории. Практика реальных "национально-этатистских движений" в Европе оказалась гораздо более суровой и агрессивной. Во второй половине 1930-х годов в условиях новой германской угрозы Н. С. Трубецкой, как и П. Н. Савицкий, твердо занял позицию российского "оборонца". Только болезнь и скоропостижная смерь 25 июня 1938 г. в Вене, последовавшая за полицейскими обысками (через три месяца после аншлюса), не только прервала научно-лингвистическую деятельность Н. С. Трубецкого, но и подвела последнюю черту под эволюцией его взглядов, под его десяти- и двадцатилетней давности дискуссией с П. Н. Савицким о широте и узости евразийства.

В декабре же 1931 г. Н. С. Трубецкой, соратник П. Н. Савицкого по евразийскому делу, понимая, видимо, всю спорность, неоднозначность собственной позиции, заканчивает свое неожиданно-программное письмо (можно сказать ревизионистское, или новаторское - как посмотреть) вопросом: "Что Вы об этом скажете?" [7. Д. 428. Л. 141об.].

Что же мог сказать об этом глобальном "международном" плане П. Н. Савицкий? Его ответ пока не обнаружен, однако примечательно, что на оригинале письма Н. С. Трубецкого (в его самом начале) имеется довольно загадочная карандашная приписка П. Н. Савицкого: "С просьбой об абсолютной доверительности! (между нами двумя!)" [7. Д. 428. Л. 138]. Также в архиве хранится заметка П. Н. Савицкого от 24 декабря 1931 г., в которой он в самых общих чертах высказал мнение о полученном письме. Он абсолютно спокойно воспринял позицию Н. С. Трубецкого, назвав его "блестящим критиком". Не отрицая международный аспект евразийства, П. Н. Савицкий отметил, что идею "распространения некот[орых] основных Е[вр]А[зийских] принципов в международно-политической среде" он отстаивает "без особого сочувствия со сто-

роны Е[вр]А[зий]цев". Тем не менее, он уверен, что "документы Е[вр]А[зийского] съезда могут служить исходным пунктом для международных разговоров более конкретного свойства" по идеологическим и программным вопросам [7. Д. 428. Л. 35об.]. Кстати, как отмечает Н. Ю. Степанов, в январе 1934 г. П. Н. Савицкий на очередном евразийском семинаре в Праге затронул идею "идеократического интернационализма" [2. С. 208]. М. Байссвенгером выявлены "точки соприкосновения" евразийцев с некоторыми консервативными группировками Германии в начале 1930-х годов [12]. Полагаю, что определенным толчком к попыткам этих контактов явилась европейская "идео-кратическая" инициатива Н. С. Трубецкого.

В 1933 г. Н. С. Трубецкой, постепенно преодолев собственный пессимизм, возвращается в публичный евразийский дискурс, напечатав "Мысли об автаркии". Результатом же его раздумий в первой половине 1930-х годов об "идеократии" стали статьи 1934 - 1935 гг. "Идет ли мир к идеократии и плановому хозяйству?" и "Об идее-правительнице идеократического государства" [13]. По существу все эти статьи являются дальнейшим развитием евразийских идей, в том числе содержащихся в его собственном декабрьском письме 1931 г. П. Н. Савицкому, действительно, удалось "вновь привлечь Н. С. Трубецкого к участию в евразийских изданиях" [4. С. 118]. Однако, по-видимому, это вряд ли было возможно, если бы и сам Н. С. Трубецкой не был в 1930-е годы склонен вернуться к евразийству.

Таким образом, письмо от 19 декабря 1931 г. вносит определенные уточнения, коррективы в вопрос об эволюции взглядов Н. С. Трубецкого на протяжении 1920-х - начала 1930-х годов (и о его "пессимизме" по отношению к евразийству). Хотя публикатор письма от 8 - 10 декабря 1930 гг. полагает, что пессимизм Н. С. Трубецкого "не был... временным" [5. С. 91], но все же изучение вопроса показывает, что отношение Н. С. Трубецкого к евразийству сложнее того одностороннего восприятия, которое может возникнуть, если исходить из схематичной точки зрения, что он в 1929 г. полностью порвал с евразийцами и перешел, якобы, на противоевразийские позиции.

Обобщенная критика Н. С. Трубецким в 1930 г. собственных евразийских работ понятна, так как время от времени через переоценку сделанного, проходит любой думающий исследователь. Однако самокритика никогда не касалась таких его основополагающих трудов как "Европа и человечество" и "К проблеме русского самопознания". Ведь даже в декабре 1930 г. (в пик самокритики), Н. С. Трубецкой не отрицал последнюю работу, наоборот, он сожалел, что она в свое время не была издана по-немецки или по-французски, когда бы и "принесла настоящую пользу" [5. С. 93]. На мой взгляд, в отличие от лингвистики, значимость, "парадигматичность" сделанного Н. С. Трубецким в философско-исторической и историко-культурологической областях стала понятна не сразу. По существу только к концу XX в. научное сообщество постепенно осознает инновационность и актуальность этой стороны творческого наследия выдающегося ученого-слависта.

Разумеется, изучая эпистолярное наследие Н. С. Трубецкого, следует отдавать отчет в том, что по отношению к периоду 1932 - 1938 гг, в архивах могут открыться новые письма и новые обстоятельства, которые скорректируют наше восприятие эволюции интеллектуального мира Н. С. Трубецкого. Но на данном уровне изученности проблемы мы все же не можем категорично

утверждать ни о "конце" евразийства в 1929 - 1930 гг., ни об индивидуальном финале в этот же период - как евразийца - Н. С. Трубецкого.

Понимание эволюции взглядов Н. С. Трубецкого на протяжении 1920-х - начала 1930-х годов позволяет обсуждать вопрос о тенденциях в евразийской мысли. И речь идет уже не только о "левом" и "правом" евразийстве, о культурно-религиозном и идеологическом, о научном и политическом, сколько о существовании евразийской мысли различных цивилизационных, геополитических форматов: с одной стороны, о евразийстве собственно российского масштаба, а с другой стороны, более широкого, международного, с учетом "внеевразийского" мира.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Нерознак В. П. Парадигма Н. С. Трубецкого // Ежегодные международные чтения памяти кн. Н. С. Трубецкого - 1999. М., 1999.

2. Русская эмиграция в Европе (20-е - 30-е годы XX века). М., 1996.

3. Соболев А. В. К вопросу о внутренних трениях и противоречиях в евразийстве 1920-х годов // Россия XXI. М., 2002. N 5.

4. Антощенко А. В. "Евразия" или "Святая Русь"? (Российские эмигранты в поисках самосознания на путях истории). Петрозаводск, 2003.

5. Славяноведение. 1995. N 4.

6. Половинкин С. М. Евразийство и русская эмиграция // Трубецкой Н. С. Исторя. Культура. Язык. М., 1995.

7. Государственный архив Российской Федерации. Ф. 5783. Оп. 1.

8. Полковников Г. Н. Диалектика истории. Париж, 1931.

9. Ключников С. Восточная ориентация русской культуры // Русский узел евразийства. Восток в русской мысли. Сборник трудов евразийцев. М., 1997.

10. Евразийство. Декларация, формулировка, тезисы. Париж, 1932.

11. Савицкий П. Н. Европа и Евразия (По поводу брошюры кн. Н. С. Трубецкого "Европа и человечество") // Русская мысль. 1921. N 1 - 2.

12. Байссвенгер М. "Консервативная революция" в Германии и движение "Евразийцев" -точки соприкосновения // Консерватизм в России и мире. Воронеж, 2004. Ч. 3.

13. Трубецкой Н. С. Мысли об автаркии // Новая эпоха: Идеократия. Политика. Экономика. Нарва, 1933; Трубецкой Н. С. Идет ли мир к идеократии и плановому хозяйству? // Евразийские тетради. Париж, 1934. Вып. 2/3; Трубецкой Н. С. Об идее-правительнице идеократического государства // Евразийская хроника. Берлин, 1935. Вып. 11.

Приложения

ПИСЬМА Н. С. ТРУБЕЦКОГО П. Н. САВИЦКОМУ

I

Женева. 30 VIII 1931 Дорогой Петр Николаевич!

К сожалению, должен огорчить Вас. Я никак на съезд в Брюсселе¹ попасть не могу. Я сегодня (30-го) еду в Париж, пробуду там три дня, оттуда - к морю, где сейчас находится моя сестра, там пробуду тоже три дня, а оттуда прямо в Albrechtsberg. Время мое расписано не только по дням, но по часам, и в этот "план" поездку в Брюссель никак не вставишь. Конечно, тут есть и другая сторона. Если бы я был увлечен евразийством и занят постоянным обдумыванием евразийских проблем, - то либо стоило бы чем-то пожертвовать и, преодо-

левая неудобства и препятствия, съездить или слетать в Брюссель. Но, признаюсь, за последнее время чисто евразийские проблемы в моем сознании отодвинуты на далекий задний план. К тому же участие в съезде к чему-то обязывает и в дальнейшем, а я нисколько не желаю терять свою свободу. Уверяю Вас, что и для Вас лучше, чтобы я на съезд не ехал. Мое настроение, как бы я его не маскировал, непременно почувствуется членами съезда и может на них подействовать только разлагающе. Если есть люди, которые верят в практическую значимость и актуальность евразийства и хотят работать, - то дай им Бог успеха. Зачем их расхолаживать скепсисом и неверием? А ведь я в настоящее время могу только расхолодить. Зажечь я никого не могу, как не могу уже и сам зажечься...

О теории идеократии я иногда размышляю. М[ожет] б[ыть] я как-нибудь напишу Вам об этом подробнее. Только не сейчас и даже не в ближайшее время, а немного погодя. Мысли мои еще не вполне оформлены, а сейчас и в ближайшее время придется думать совсем о другом. Вы ведь знаете, что я читаю курс о Достоевском и страшно много должен работать над ним.

Итак, простите меня и не сердитесь. Сердечно обнимаю Вас. Искренне любящий Вас

Н[иколай]С[ергеевич] Т[рубецкой] Г АРФ. Ф. 5783 (Фонд П. Н. Савицкого). Оп. 1. Д. 428 (Письма П. Н. Савицкому). Л. 144 - 144об. Автограф.

II

19X111931 Дорогой Петр Николаевич!

Не писал Вам так долго потому, что хотел сначала прочесть присланную Вами евразийскую литературу. А, между тем, я так занят своим курсом о Достоевском, что посторонние вещи могу читать только урывками. Я и сейчас не всю присланную Вами литературу прочел.

Книга Бромберга (равно как и его статья в "Тридцатых годах")², по-моему, неудачна. Многословно, расплывчато и, в конце концов, конкретного решения нет, вместо решения - лозунги, которые трудно наполнить конкретным содержанием. М[ожет] б[ыть] эта книга имеет значение скорее "дипломатическое".

Книга Полковникова³ мне ужасно не нравится. Это - безнадежная ветошь (старая орфография в данном случае имеет символическое значение), и ветошь, мало имеющая отношения к евразийству. Все это мог бы написать и Карташев⁴, и Арсеньев⁵, и любой благонамеренный богоискатель старой школы. Правда, в евразийстве такая струя была (сначала Флоровский⁶, Арсеньев, потом Карсавин⁷), но мне эта струя всегда была наиболее чужда, и я ее воспринимаю теперь как ошибку и недоразумение. Русские богоискатели-декаденты совершенно бесплотны и не имеют никакого чувства реальности. В книге Полковникова эти черты выражены необычайно ярко. Он подменивает историю историей философии и не замечает этого, потому что просто лишен органа для восприятия социальной проблемы. Как всякий бестелесный мыслитель он имеет чрезвычайно ограниченный кругозор, чрезвычайно малый инвентарь основных понятий, с которыми жонглирует. Из всех этих понятий особенно раздражает меня всегда понятие "Востока", - это абсолютно бессо-

держательное, чисто отрицательное ("не-Европа"), европоцентрическое и не только не научное, но и прямо антинаучное понятие. Оперировать с ним может только человек, по недоразумению считающий себя евразийцем. Нечего и говорить, что при своей полной исторической и социальной слепоте Полковников совершенно не ощущает и не может ощущать современности (ни "западной", ни "восточной", ни русскоевразийской). Очень жалко, что на этой книжке стоит марка евразийства. Для евразийства это - не приобретение, а Полковников с таким же успехом мог издать эту книгу в Имке⁸, да еще и гонорар получить. Это было бы лучше и для него, и для евразийства.

"Тридцатые годы" по уровню статей, конечно, неровны. Есть статьи прямо ученические (Хара-Даван⁹, Чхеидзе¹⁰), есть статьи слабые (Вернадский¹¹, Богатырев¹², от которого я ожидал большего, - впрочем, за последнее время все больше склоняюсь к тому, что он пустоцвет, в молодости много обещал, но в результате ничего не вышло)*. Ваши статьи (или статьи Ваших трех ипостасей¹³) я уже знал раньше¹⁴, за исключением глав из географии России, которые, по-моему, превосходны. О юридических статьях (Алексеева¹⁵ и Дунаева¹⁶) судить не берусь, не будучи юристом: на неспециалиста они, во всяком случае, производят хорошее впечатление. Обе статьи Ильина¹⁷ хороши: он умеет быть философом, не теряя телесности. Но наиболее отрадное впечатление произвела на меня статья Чухнина. Остроумно, умно, оригинально, чувствуется связь с жизнью, живое ощущение действительности и проблематики современности. Кто этот Чухнин¹⁸, откуда Вы его раскопали?

Декларация евразийцев¹⁹ мне кажется вполне удачной. Никаких возражений по существу не имею. При чтении ее у меня возникли только следующие соображения. Во всей декларации ничего не сказано о форме правления. Между тем, ведь младороссы²⁰ тоже предлагают сохранение местных и национальных автономий, системы советов и значительной доли участия государства в хозяйственной жизни, в то же время требуя покровительства религии и допущения частнохозяйственной инициативы; есть у них и намеки на отбор правящего слоя по какому-то неклассовому признаку ("софократия"). Словом, - сходство большое. А, между тем, они - монархисты легитимисты. Это сразу накладывает особый отпечаток на всю их программу: всякий пункт этой программы (в том числе и советская система, и государственное хозяйство, и равноправие национальностей, и упразднение классов) воспринимается с обертоном легитимного монархизма, и вся программа в целом производит впечатление черносотенства, перекрашенного в защитный цвет. Это показывает, насколько важно для общей окраски политической программы включение в нее вопроса о форме правления. Если евразийцы не желают, чтобы их смешали с младороссами, они должны в ясных выражениях заявить себя республиканцами и ясно указать, почему монархию они считают невозможной и нежелательной.

Ряд неясностей возникает в области хозяйственной. Если земля принадлежит государству и только сдается частным хозяевам на концессионных началах и на срок, - то каким образом вдруг оказывается, что земля "отчуждаема"? Если это - перепродажа концессий, то ведь это очень легко может быть превращено в злоупотребление, которое контролировать очень трудно. Не совсем понятно также, как удержать частных уже предпринимателей на ступе-

* По поводу этой оценки П. Г. Богатырева П. Н. Савицкий сделал следующую приписку: "Я думаю, что о П. Г. Б. - Н. С. совершенно не прав!"

ни профессии и не дать им превратиться в класс. Неясно, на что именно распространяется функциональная собственность: только на орудия производства и оборотный капитал, или также на доходы. А в связи с этим, еще вопросы: как обстоит дело с наследством, и может ли функциональная собственность в частном порядке менять носителя (иначе говоря, можно ли перепродать концессию и как будет рассматривать государство ту прибыль, которую его прежний концессионер выручил при подобной сделке)? Разумеется, всех подробностей декларация рассматривать не может, да и в объяснительной записке приходится ограничиться основными принципами. Но все же, надо как-то уяснить эти вопросы или оговорить их. Иначе может получиться впечатление, что "государственно-частная система" и "функциональная собственность" - это только мудреные слова, за которыми скрывается просто на просто возвращение к буржуазно-капиталистическому строю. Мне кажется, что современному евразийству следует быть особенно точным в подобных вопросах, ввиду того, что оно воспринимается как бывшее правое крыло евразийства, точнее, - как евразийство, от которого отпали левые элементы²¹.

Несмотря на то, что "Логовиков"²² и конец Вашей главы об отношении России к морю требуют от евразийства расширения горизонта до планетарных масштабов, - в декларации это требование осталось еще невыполненным: евразийство по-прежнему смотрит на все со своей колокольни и не интересуется ничем, кроме России, ее судьбы и ее роли. Это - большая ошибка. Вспоминая ретроспективно свою эволюцию, я прихожу к заключению, что в этом вопросе всегда и заключался главный пункт наших с Вами расхождений. Я начал с "Европы и Человечества", где о России почти не говорилось, и на переднем плане была судьба всего человечества. На это Вы ответили "Европой и Евразией", где Вы старались отвратить внимание от человечества и направить его на свои русские домашние дела. Я согласился временно ограничиться Россией. Теперь я признаю, что это - была ошибка. Впрочем, если Вы помните, я и в дальнейшем несколько раз пытался расширять нашу проблематику, вывести наше движение на широкий международный путь. Но этого уже нельзя было сделать. Да и кличка была уже создана, а с нею и географическое самоограничение. А между тем, я убежден, что мы гораздо больше достигли бы, если бы сразу включились в международный контекст. Ведь сейчас национальные движения с этатическим уклоном и с идеократическими устремлениями существуют во многих странах. Все они (не исключая и фашизма) идейно совершенно убоги, не имеют даже ясного определения своей сущности, а, главное, совершенно разрозненны, даже более того, взаимно враждебны. Мы могли бы сыграть первостепенно важную роль, дав им идейное оформление, открыв им их собственную сущность и показав им их единство. Мы могли бы способствовать образованию Четвертого, идеократического, интернационала. И, поверьте, что до современной Москвы таким путем добраться легче, чем путем замкнуто-русским, евразийским.

Как бы то ни было, большим пробелом евразийской декларации является ее полное пренебрежение внеевразийским миром. Неизвестно, каким желало бы евразийство видеть этот мир, какой строй, какие политические и экономические отношения желало бы евразийство видеть в мире. А, между тем, вопрос этот очень важен. Не говоря уже о том, что государство идеократическое в своей внешней политике должно руководствоваться не эгоистическими интересами, а принципиальными соображениями, следует помнить, что

евразийство претендует прийти на смену коммунизму, который через Третий интернационал стремится во всем мире насадить определенный социально-политический строй. Евразийство должно либо совсем отказаться от каких бы то ни было подобных стремлений, или стремиться к насаждению во всем мире какого-то другого, не коммунистического строя. И в том и в другом случае оно обязано выяснить самому себе и другим, чего именно оно хочет в международной политике и открыто заявить об этом в своей декларации.

Полагаю, что, если не ограничиваться просто заявлением о невмешательстве (обрекающем на провинциализм), то надо построить социально-политический идеал, приложимый во всяком пункте земного шара и, при том, существенно отличный как от коммунизма, так и от буржуазной демократии, - и этот идеал поставить себе целью, не в одной России, а во всем мире. Эта новая доктрина должна быть такова, чтобы с ее помощью можно было решать все важные вопросы современности. По отношению к ней евразийство явится только частным случаем. Разумеется, это обстоятельство существенно именит все самоощущение евразийцев. Изменится и направление евразийской деятельности. Но я полагаю, что эти изменения будут на пользу евразийству. Я всегда повторял, что мы - эмигранты и должны быть самими собой. Мы оторваны от родины, денационализированы, но именно в силу этого наиболее способны участвовать в международных движениях, организовывать международные предприятия. "Двадцатые годы" прошли в атмосфере эмигрантской замкнутости, на фоне эмигрантского гетто с повышенными мессианскими чаяниями, порожденными этой обстановкой. Но постепенно мы все (эмигранты) как-то и где-то пустили корни, вышли из гетто, почувствовали какую-то связь каждый со своим теперешним месторазвитием, - в то же время не вполне растворились в нем. Это - благоприятное условие для развития именно в нашей среде идеологий уже не геттовски-мессианских, а "интернациональных на национальной основе". Основными пунктами нового, международного "евразийства" считаю: идеократию, учение об автаркических мирах и тезисы "Европы и Человечества". Очередной задачею считаю пересмотр с этой точки зрения современных политических течений и возможностей во всем мире. Это - в области теоретической. А в области практической - установление связи со всеми родственными течениями разных стран и воздействие на них в смысле унификации их идеологии с целью создания Четвертого интернационала.

Что Вы об этом скажете?

Крепко обнимаю Вас. Целую ручки Вере Ивановне²³

Ваш Н[иколай]С[ергеевич]Т[рубецкой] ГАРФ. Ф. 5783. Оп. 1. Д. 428. Л. 138 - 141 об. Автограф.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Съезд представителей евразийских организаций состоялся в Брюсселе 15 сентября 1931 г.

² Бромберг Яков Абрамович (1898 - 1948) - историк-евразиец, автор работ по еврейской истории.

³ Полковников Г. Н. (1902 - 1973) - философ-евразиец.

⁴ Карташев Антон Владимирович (1875 - 1960) - богослов, историк русской церкви, публицист.

⁵ Арсеньев Николай Сергеевич (1888 - 1977) - богослов, историк религий, участник экуменического движения.

⁶ Флоровский Георгий Васильевич (1893 - 1979) - богослов, философ. Отошел от евразийства в 1928 г.

⁷ Карсавин Лев Платонович (1882 - 1952) - историк, философ, религиозный мыслитель. Перешел на позиции "левого" евразийства.

⁸ Издательство "YMCA-press", возглавляемое Н. А. Бердяевым.

⁹ Хара-Даван Эренджен (1883 - 1942) - врач, примкнул к евразийству.

¹⁰ Чхеидзе Константин Александрович (1897 - 1974) - военный, публицист, в эмиграции соратник П. Н. Савицкого.

¹¹ Вернадский Георгий Владимирович (1887 - 1973) - историк-евразиец, специалист по русской истории, сподвижник П. Н. Савицкого. С 1927 г. жил в Америке.

¹² Богатырев Петр Григорьевич (1893 - 1971) - филолог-славист, фольклорист, этнограф. С 1922 по 1938 г. работал в Чехословакии. Профессор МГУ с 1940 г.

¹³ П. Н. Савицкий публиковал статьи как под собственным именем, так и под псевдонимами - П. В. Логовиков, С. Лубенский.

¹⁴ Н. С. Трубецкой ознакомился со статьями П. Н. Савицкого до выхода сборника - в 1930 г.

¹⁵ Алексеев Николай Николаевич (1879 - 1964) - правовед-евразиец, философ.

¹⁶ Дунаев Н. А. - правовед, участник евразийских организаций.

¹⁷ Ильин Владимир Николаевич (1891 - 1974) - богослов, философ-евразиец, историк.

¹⁸ Чухнин В. В. - автор статьи о творческих истоках личности.

¹⁹ Программный документ евразийцев, разработанный в 1931 г. к съезду в Брюсселе.

²⁰ Младороссы - активное консервативно-революционное течение российской эмиграции (с 1925 г. - "Союз младороссов"). Лидер - А. Л. Казем-Бек.

²¹ Имеется в виду раскол в евразийстве в 1929 г. - отделение, оказавшегося нежизнеспособным "левого крыла".

²² Н. С. Трубецкой имеет в виду статью П. Н. Савицкого "Научные задачи евразийства" (под псевдонимом "П. В. Логовиков"), где в заключение автор подчеркивает необходимость выхода России-Евразии на океаны.

²³ Симонова Вера Ивановна - супруга П. Н. Савицкого.

Permanent link to this publication: