"БОРЬБА ЗА ВЕРУ И МЕЧЕТЬ" В ЗАЯВЛЕНИЯХ И ЖАЛОБАХ ТАТАР-МУСУЛЬМАН УЛЬЯНОВСКОЙ ОБЛАСТИ 1940-1980-х гг.1

В статье рассматривается комплекс воззрений верующих о мечети и ее роли в общественной жизни страны и религиозной общины. Он нашел отражение в многочисленных заявлениях мусульман Ульяновской области 1940-1980-х гг. об открытии новых и возвращении старых мечетей, направленных в местные и центральные органы советской власти. Изложенные в заявлениях представления и аргументы о необходимости нормального функционирования культовых зданий были элементами коллективной идентичности татар-мусульман. Они позволяют раскрыть характер их отношений с государством, восприятие ими существующего строя, их общественную позицию и историко-правовую культуру. Общее количество прошений об открытии мечетей и структура самих доводов со стороны верующих были связаны с изменением положения ислама в стране, его внутренней эволюцией, с колебаниями атеистической политики советского государства. Все изложенные в письменных источниках аргументы подразделены на несколько групп: 1) правовые, восходящие к обеспечению социальной справедливости и равноправия этносов и конфессий, 2) религиозно-бытовые, 3) государственно-ориентированные (этатистские) 4) этнокультурные, 5) патриотические, восходящие к идеям долга и служения мусульман на благо государства и отечества.

Ключевые слова: ислам, татары, мечеть, атеистическая политика, верующие, Ульяновская область, свобода вероисповедания в СССР.

Религиозная идентичность человека - сложная система представлений о вере и ее основополагающих элементах, таких как обязанности верующего, бог, потусторонний мир, святые места. Для татар-мусульман одним из сакральных мест является мечеть, поведение в которой определяется системой религиозно-моральных требований шариата. В частности, в мечети не позволительно шуметь и разговаривать на посторонние (земные) темы, не связанные с молитвой. Сакральное отношение к мечети прослеживается в традициях верующих приходить в мечеть в чистой и опрятной одежде, снимать обувь перед ее входом [Загидуллин, 2007, с. 136]. Достаточно ревностно шариат относится к престижу и статусу мечети. Например, запрещается разрушать и продавать мечеть, использовать строительный материал ветхой мечети для строительства жилых домов и иных учреждений. Материалы пришедшей в негодность ветхой или рухнувшей мечети полагается использовать исключительно для строительства новой мечети [Керимов, 2010, с. 74].

В советское время пиетет к мечети и отношение верующих к ней как к божьему храму и сакральному месту не изменились, хотя религия подверглась жестоким гонениям и многие мечети были закрыты, разрушены или переоборудованы под зернохра-

1 Статья представляет собой переработанный доклад, прочитанный на международной конференции "Религиозные практики в СССР: выживание и сопротивление в условиях насильственной секуляризации", РГГУ, 16-18 февраля 2012 г.

стр. 79
нилища, клубы, школы, пункты оказания медицинской помощи населению. Население ио-прежнему относилось к мечети с религиозным рвением. Использование мечетей для удовлетворения иных, не религиозных потребностей населения подчас вызывало обратную реакцию верующих мусульман. Так, в 1934 г. Средневолжский краевой исполком закрыл мечеть в с. Новые Тимерсяны Богдашкинского района. В здании мечети поместили амбулаторию и родильный дом. Однако в 1939 г. местные органы власти вынуждены были перевести эти учреждения в частный дом, так как татарки из-за религиозных убеждений отказывались ходить в бывшую мечеть на лечение и родовспоможение [ГАУО, ф. 3705, оп. 1, ед. хр. 14, л. 2.].

В послевоенное время верующие мусульмане, воспользовавшись либеральными решениями государства 1941-1945 гг., неоднократно подавали многочисленные заявления об открытии мечетей. В этих заявлениях и жалобах на действия местных органов власти, закрывших мечети, верующие пытались отстоять свои интересы, приводя в защиту самые разные доводы. По их совокупности можно выяснить нюансы отношений верующих с государством, особенности восприятия ими существующего общественного строя, некоторые элементы коллективной религиозной идентичности и историкоправовой культуры татаро-мусульманского сообщества области.

За период с 1947 по 1990 г. из множества заявлений2 в делах Государственного архива Ульяновской области было выявлено 23, в которых достаточно четко изложены аргументы в пользу открытия мечетей. По десятилетиям второй половины XX в. они распределены неравномерно: 1940-е гг.- одно заявление, 1950-е-10, 1960-е-4, 1970-е-0, 1980-1990-8. Видимо, данное обстоятельство может быть связано с изменением положения ислама в Советском Союзе и его внутренней эволюцией, со смягчением или ужесточением государственной политики по отношению к религии. Эпоха "хрущевской оттепели" период очередной антирелигиозной борьбы. В это время верующие подавали заявления с целью опротестования действий местных органов власти по закрытию культовых зданий. В 1970-е гг. наметились явные признаки кризиса институциональных основ ислама, и в брежневское время не было подано ни одного заявления верующих по открытию мечети. Наконец, в 1980-1990-е гг. вплоть до распада Советского Союза наблюдаются активизация общественно-политических процессов, либерализация общественной жизни и начало "религиозного" возрождения. Актуальным для верующих становится вопрос не только об открытии новых мечетей и постройке новых, но и об их возвращении, как ранее несправедливо отнятых.

Все изложенные в письменных источниках аргументы можно подразделить на несколько групп: 1) правовые, восходящие к обеспечению социальной справедливости и равноправия этносов и конфессий, 2) религиозно-бытовые, 3) государственно-ориентированные (этатистские), 4) этнокультурные, 5) патриотические, восходящие к идеям долга и служения мусульман на благо государства и отечества. Рассмотрим последовательно все эти аргументы.

Существо первой группы аргументов в большинстве заявлений сводится к ссылкам верующих на Конституцию и иные законодательные акты государства, гарантирующие свободу вероисповедания. Опираясь на их юридическую силу, верующие расценивали действия властей, направленные на закрытие мечетей и введение запретов на выполнение религиозных обрядов, как незаконные. Например, в заявлении верующих с. Старое Тимошкино от 25 августа 1955 г. говорилось:

"...если исполняли в мечети свои моления, то государству никакого вреда не приносили, нас мулла учит только хорошему. Об этом т. Хрущев в своем докладе от 10 ноября 1954 г. конкретно

2 Всего было обнаружено 47 заявлений, из них не учтены заявления, поданные верующими в 40-х гг. XX в. На волне либеральных решений государства верующим не было необходимости детально раскрывать мотивы открытия мечети. Подобная необходимость возникла позже, когда государство решило пресечь волну ходатайств о регистрации религиозных общин.

стр. 80
высказался, за что мы граждане молим правительство, что оно дало нам возможность исполнять религию, это наше желание и свобода, предоставленная конституцией нашего государства" [ГАУО, ф. 3705, оп. 1, ед. хр. 34, л. 5-6 об.].

Жители села с. Калда писали в заявлении от 8 сентября 1957 г.:

"...местные органы власти в последнее время запрещают даже этих элементарных прав верующих... в конституции говорится о свободном праве на отправление религиозных обрядов..." [ГАУО, ф. 3705, оп. 1, ед. хр. 33, л. 50-51 об.]3.

Мусульмане с. Ертуганово в заявлении от 9 января 1958 г. указывали, что, хотя церковь и отделена от государства, "вероисповедание каждой национальности не запрещено ...и дано право нашей советской властью всем гражданам на вероисповедание своей религии" [ГАУО, ф. 3705, оп. 1, ед. хр. 33, л. 58].

Естественно, что в таких случаях отказ власти на местах регистрировать религиозные общины расценивался верующими как прямое нарушение существующих законов и прав верующих на свободу вероисповедания, как действия противоречившие политике государства и приводившие к прямо противоположным результатам. Религия, вытесненная из стен мечети, находила опору в семье. Благодаря старшему поколению верующих, соблюдавших религиозные традиции и обряды, сохранялось влияние религии на домочадцев [ГАУО, ф. 3705, оп. 1, ед. хр. 33, л. 4; ед. хр. 45, л. 14-15, 23; ед. хр. 73, л. 12-13]. Иллюстрацией подобных воззрений служит целая серия жалоб татар-мусульман Ульяновской области. В 1966 г. верующие жители с. Новые Тимерсяны жаловались на действия уполномоченного П.Ф. Симонова, который принял решение о закрытии мечети в их селе [ГАУО, ф. 3705, оп. 1, ед. хр. 73, л. 12-13]. Двумя годами ранее аналогичная жалоба поступила от верующих с. Новые Зимницы. Как следует из текста их заявления от 26 октября 1964 г., действия П.Ф. Симонова верующие расценили как "не вполне удовлетворительные" [ГАУО, ф. 3705, оп. 1, ед. хр. 45, л. 23.].

К этой группе доводов можно отнести и указания верующих на прецеденты открытия мечетей в крупных городах СССР. Об этом, в частности, говорилось в заявлении жителей с. Старое Зеленое Старо-Кулаткинского района от 10 июня 1958 г.: "...нас удивляет, почему не разрешается открыть мечеть в селе, когда в городе (Москве, Ленинграде, Ульяновске) они открыты..." [ГАУО, ф. 3705, оп. 1, ед. хр. 33, л. 72]. В 1982 г. татары-мусульмане г. Димитровграда в заявлении о регистрации общины и передаче им здания мечети ссылались на прецедент, имевший место в Свердловске, где мусульмане добились передачи бывшей мечети [ГАУО, ф. 3705, оп. 1, ед. хр. 148, л. 1].

Звучали в заявлениях и такие высказывания, в которых подчеркивалось отсутствие равноправия в исповедании веры между этническими группами страны. Так, в заявлении мусульман г. Димитровграда, направленного в Совет по делам религиозных культов в 1983 г., нашла отражение следующая фраза - "русским можно, а татарам почему-то нельзя, мечеть строили на наши деньги, нам и принадлежит" [ГАУО, ф. 3705, оп. 1, ед. хр. 144, л. 15.]. Сильным эмоциональным накалом отличалось заявление от 15 мая 1990 г. верующего Камаева из с. Калда. К нему заявитель приложил статью из местной газеты. В ней говорилось, что восстанавливают русские церкви. Комментируя ее, Камаев писал, что о мечетях и мусульманах Барышского района не сказано ни слова - "даже не упоминают и не считают нас за людей" [ГАУО, ф. 3705, оп. 1, ед. хр. 176, л. 3-4].

В связи с этим уместно будет сказать еще об одном мотиве верующих мусульман, звучавшем в заявлениях об открытии мечетей - идее восстановления исторической и правовой справедливости. Его смысл сводится к тому, что в прошлом, до октябрьских событий 1917 г., мечети были построены на "народные" деньги и обще-

3 Здесь и далее в цитатах сохранены орфография и грамматика оригинала.

стр. 81
ственные средства, в 1930-1940-е гг. мечети незаконно отняли у верующих и закрыли. В заявлении верующих с. Старая Кулатка от 20 января 1991 г. на этот счет было сказано:

"Считаем, что возращение помещения потомкам законных владельцев является практическим шагом к социальной справедливости и моральным оправданием решения сессии в период перестройки в вопросах терпимого отношения к верующим и атеистам" [ГАУО, ф. 3705, оп. 4, ед. хр. 45, л. 1об. 2].

В конце 1980-х гг. подобные суждения в некоторых заявлениях верующих мусульман дополнились представлениями об общем униженном и угнетенном положении татар в России, искаженном историческом видении их прошлого и замалчивании официальной историографией действительных фактов. Примером тому служит обращение исполнительного органа мечети г. Димитровграда с требованием вернуть мечеть, датируемое не ранее 1990 г.:

"На протяжении столетий продолжалось угнетение народов в России. К числу наиболее угнетенных народов относятся татары ...Нашествие Батыя еще в школе преподносится как татаро-монгольское нашествие, чем уже ущемляется достоинство татарского народа. На путях движения войск Батыя больше всех пострадали татары. Взятие г. Казани Иваном Грозным и покорение татарского ханства как благородный поступок расцениваются в истории в школах. Что же произошло на самом деле? Покорение татарского ханства явилось для татар самой большой трагедией. Сотни деревень, мечетей, медресе были сожжены, жители истреблены. Насильственным путем подвергли население крещению, непокорных жителей истребляли. Детей татарского ханства и дочь хана Суюмбику увезли в Москву и угнетали. Равноправие дала советская власть, но не долго. В годы сталинских репрессий мечеть отобрали, имамов сослали в лагеря, оттуда никто не вернулся" [ГАУО, ф. 3705, оп. 1, ед. хр. 177, л. 16.].

Не случайно подобные представления были востребованы именно на рубеже 1980-1990-х гг., когда началось радикальное переосмысление всего массива исторических знаний, относившихся не только к дореволюционному прошлому, но и к реалиям советской действительности и выстроенной государством новой исторической мифологии. Это пересмотр касался всего общества, спускался на этнические и религиозные ниши, актуализировался нерусскими этническими группами для реализации и защиты своих интересов.

Религиозно-бытовые мотивы в заявлениях и жалобах татар-мусульман напрямую касались вопросов обеспечения необходимых и удобных для верующих условий соблюдения религиозных традиций и исполнения религиозных обрядов. В частности, указывалось на значимость мечети как религиозного центра, необходимого для совершения молитвы по будням и праздникам. Правда, не во всех татарских селах были мечети, а если и были, то закрылись по решению местных органов власти. Поэтому верующим приходилось совершать религиозные обряды под открытым небом или в частных жилых домах. Либо добираться до официально открытых мечетей, находившихся в десятках километров от села. Понятно, что с такими сложностями чаще всего сталкивались пожилые верующие - основная группа верующих, молящихся в мечети. Наряду с этим мечеть служила для хранения необходимого для религиозных обрядов инвентаря, например для похорон. Примером подобной аргументации является фрагмент заявления жителей с. Аллагулово за декабрь 1962 г.:

"Молим: верните нам мечеть, не дайте страдать. Дайте спокойно помирать. Вот тогда и отпадет необходимость о закрытии и запрещении отправлять религиозные обряды. Само собой прекратится служба. Однако потребность здания будет еще долго иметь свое значение. Хотя бы исходя из того, что жизнь на земле не вечна, и смерть людей закономерна. Умер человек его надо хоронить, а для этого наша вера имеет закон. Для погребения нужен инвентарь, вот его минимум: носилка похоронная, доски обмывные, кошма оберточная, шесть халатов, нарукавники, тазы, ведра, кумганы, полотенце и другое. Они должны находиться только в мечети значит, мечеть должна находиться в руках стариков. Похоронный обряд, пожалуй, на том же уровне, что при расцвете религии. Следовательно, мечеть необходима еще и с похоронной точки зрения" [ГАУО, ф. 3705, оп. 1, ед. хр. 45, л. 15].

стр. 82
Объясняя представителям власти важность открытия мечети, заявители нередко указывали на общую численность верующих в селении, на численность мусульман, ранее посещавших мечеть [ГАУО, ф. 3705, оп. 1, ед. хр. 33, л. 42-42 об.; ед. хр. 33, л. 45-46, 50-51 об., 53-54 об.; ед. хр. 45, л. 18-19]. В ряде заявлений говорилось, что использование мечети не по прямому назначению нарушает нормы шариата. В уже упоминавшемся заявлении Камаева от 15 мая 1990 г. было сказано, что шариат и Коран категорически запрещают располагать в мечети развлекательные учреждения в виде клуба, для мусульман - "это позор" [ГАУО, ф. 3705, оп. 1, ед. хр. 176, л. 3-4].

Тесно связаны с этой группой аргументов ссылки верующих этнокультурного порядка на неразрывную связь религии и этноса и его культуры, этнической и конфессиональной идентичностей. В текстах заявлений и жалоб, адресованных властям, верующие мусульмане отмечали, что в результате длительного исторического развития религия у многих народов стала неотъемлемой частью их культуры, быта и самосознания. Поэтому форсированный, насильственный отказ, отрыв от религии неизбежно болезнен для любого народа и подчас трагичен. В связи с этим предоставление права на свободу вероисповедания, открытие мечети для мусульман отвечает специфике их культуры. Достаточно ясно об этом было сказано в заявлении жителей с. Старое Зеленое Старо-Кулаткинского района от 8 мая 1958 г.:

"Куда верующие... не обращались, нигде не находили понимания, а это дело имеет длительную историю. Всем ясно, что всякая религия имеет свою историю, древнее начало, имеет свои глубокие корни в народе, что искоренение ее не проходит безболезненно" [ГАУО, ф. 3705, оп. 1, ед. хр. 33, л. 71-71 об.].

Немаловажное место в заявлениях об открытии мечетей занимали мотивы, которые условно определены как государственно-ориентированные или этатистские. Они включали комплекс представлений, характеризующих отношения религии и государства, религии и общества, место религии в общественной и политической жизни страны. Верующие мусульмане обосновывали идею бесконфликтного сосуществования религии и атеизма в СССР, совместимости и непротиворечивости религиозности населения, гражданской активности верующих с социалистическим строительством. Религия, в частности ислам, этому не только не мешает, но и в некоторой степени способствует. В 1957 г. в заявлении татар с. Новые Маклауши говорилось, что у мусульман в году - два праздника, во время которых помимо совершения религиозных обрядов отмечаются "достигнутые успехи на социалистическом фронте" [ГАУО, ф. 3705, оп. 1, ед. хр. 33, л. 42-42 об.]. Мусульмане с. Старое Зеленое в заявлении от 8 мая 1958 г. отмечали, что молитвы не мешают работе, так как первый намаз проходит утром до работы, второй во время обеденного перерыва, а третий вечером после работы, если же человек в поле, то религия разрешает совмещать второй и третий намазы [ГАУО, ф. 3705, оп. 1, ед. хр. 33, л. 71-71 об.]. В том же году жители с. Ертуганово, ссылаясь на высказывания политических деятелей страны, писали:

"Мы все члены колхоза с преклонным возрастом, работали в колхозе дружно, но в то же время верующие, что не мешает нам строить от социалистического общества коммунистическое общество, что даже подтверждено Н.С. Хрущевым с корреспондентом Америки Херретом в беседе" [ГАУО, ф. 3705, оп. 1, ед. хр. 33, л. 58].

Демонстрируя свою лояльность существующему строю и власти, верующие татары-мусульмане Ульяновской области доказывали социально-политическую безопасность и безвредность религии и мечетей для общества, государства, его идеологии, курса внутренней и внешней политики. Напротив, религия, на их взгляд, играет позитивную социально-политическую роль, призывает людей к честному труду, взаимному уважению и соблюдению мира. Например, татары с. Старый Атлаш в заявлении от 12 декабря 1988 г. обещали, что "своими действиями не нанесут ущерб производственной и идеологической деятельности нашего общества" [ГАУО, ф. 3705, оп. 4, ед. хр. 31, л. 1.]. Они же в заявлении от 13 марта 1989 г. писали:

стр. 83
"Мы молились, и будем молиться за дружбу между народами, за счастливое будущее человечества, за претворения в жизнь благонамеренных планов нашего правительства в деле Перестройки и МИРА во всем МИРЕ" [ГАУО, ф. 3705, оп. 4, ед. хр. 31, л. 4].

В заявлении жителей с. Новые Маклауши от 2.07.1958 г. говорилось:

"Обязуемся выполнять все требования, которые будут со стороны общественности села, будем не допускать нарушений приносящий ущерб государству, а также народу" [ГАУО, ф. 3705, оп. 1, ед. хр. 33, л. 89].

Татары с. Старое Зеленое в заявлении от 10 июня 1958 г. также отмечали, что государству не будет ущерба в результате открытия мечети, напротив, "много полезного, в мечети будем призывать к миру между народами, согласию и любви между людьми, это но нашему мнению согласуется с политикой нашего государства" [ГАУО, ф. 3705, оп. 1, ед. хр. 33, л. 72]. Наконец, в тексте заявления жителей с. Аллагулово в 1962 г. было сказано:

"Не вели и не ведем никакой антисоветской и антипартийной политики. Не придирались к нашей деятельности даже в период усиленной работы госбезопасности во время культа личности... не отрываем людей от колхозного производства, наоборот, призываем к быстрому завершению сельхозработ все на благо человека и страны" [ГАУО, ф. 3705, оп. 1, ед. хр. 45, л. 14].

Раскрывая позитивные аспекты функционирования религии и ислама в советском обществе, мусульмане не видели серьезных противоречий между официальной атеистической политикой государства и религиозным мировоззрением отдельных категорий населения. Прежде всего это касалось пожилых верующих, в то время как для молодого поколения религия уже перестала быть необходимым духовным стержнем жизни [ГАУО, ф. 3705, оп. 1, ед. хр. 33, л. 42-42 об.]. Такими высказываниями как будто подтверждался тезис государства о постепенном отмирании религии и ее пережитков в сознании и общественной жизни советских граждан. Верующие мусульмане с. Новые Тимерсяны в заявлении от 13 марта 1964 г. писали об этом:

"...мы, поскольку отжившие, просим находиться или посещать мечеть как для развлечения самочувства... и даем гарантию о том, что не дать политику религии будущему нашему поколению..." [ГАУО, ф. 3705, оп. 1, ед. хр. 45, л. 18-19].

Более того, по мнению верующих, действия властей, нацеленные на полный запрет религии, оборачиваются пробуждением к ней интереса со стороны молодого поколения татар, и таким образом, скорее разрешение на открытие мечети для пожилых, нежели ее запрет, будет более логичным шагом в реализации атеистической политики государства. Весьма интересные рассуждения такого плана нашли отражение в заявлении верующих татар-мусульман уже упоминавшегося с. Аллагулово:

"Мы все старики, вышедшие из годов, люди с религиозным мировоззрением, нас уже поздно лишать этого. Пусть же стоит мечеть наша мечеть, и открываются двери для ее поклонников... Что же касается дальнейшего расширения влияния религии, заявляем: молодежь силой не затащить в мечеть, она и понятия не имеет то религиозного, но и нас не презирает. Эта мечеть маленькая и последняя из пяти, расположена в конце села, далеко от клуба, школы, правления и других общественных учреждений... Если раньше, до закрытия мечети, наши молитвы и обряды мало кому известны, то теперь нас слушают и видят все от мала до велика. Вряд ли можно допустить такую мысль, что нас выгонят из тех домов, куда мы собираемся молиться? Приглашают сами, но это вызывает для нас стариков трудности. Не принуждайте ходить по домам, не лишайте наших потребностей... а религия стала распространяться по всему селу, доходить до каждого дома. Значит исподволь усиливать религиозное влияние среди населения это уже противоречит политике партии и правительства. Нет пусть мы одни будем ходить в мечеть, не будем практически агитировать население в наше влияние" [ГАУО, ф. 3705, оп. 1, ед. хр. 45, л. 14-15].

В этом заявлении, обращаясь с просьбой к властям об открытии мечети, верующие отмечали и такой факт, позволяющий дать им разрешение, как отсутствие необходимости у государства и общества в дальнейшем сокращать число культовых зданий, передаваемых под иные нерелигиозные нужды. Этот довод можно назвать хозяйственнокоммунальным. В тексте заявления эта мысль верующих звучит следующим образом:

"В здании село не нуждается, имеется просторный клуб, недавно построили для школы второе здание на средства колхоза, и она занимается в первую смену. В этом году колхоз построил

стр. 84
зернохранилище, два больших коровника, птичник, склады, конюшню и другое... Другое бы дело, если бы нужда в помещениях и стройматериале" [ГАУО, ф. 3705, оп. 1, ед. хр. 45, л. 15].

Завершая анализ мотивов данной группы, следует сказать еще об одном - внешнеполитическом, демонстрирующем образ СССР как страны, в которой верующим предоставлено право свободы вероисповедания, и государства, оказывающего поддержку религиозным организациям. В частности, такой адресованный властям мотив прозвучал в марте 1980 г. в заявлении горожан-мусульман Ульяновска. Мечеть, существующая в городе, представляет собой крестьянский дом, поэтому "похвалиться нечем... чтобы не ударить в грязь лицом" перед иностранными туристами, "чтобы показать, что в Советском Союзе мусульманская религия не оттесняется" [ГАУО, ф. 3705, оп. 1, ед. хр. 135, л. 10].

После окончания Великой Отечественной войны в стране сложилась ситуация, напоминавшая ожидания и ощущения русского общества после Отечественной войны 1812 г. В сознании советских граждан, в том числе и мусульман, вынесших на своих плечах все тяготы прошлых предвоенных лет и самой войны, ожили надежды на перемены к лучшему, сложилось представление о выстраданной свободе как своеобразной награде за лишения и беды. Непосредственно в заявлениях мусульман, желавших открыть мечеть, такие ожидания и надежды вылились в мотив социально-исторической награды за неустанный труд в колхозах до войны, во время войны, за равное с неверующими участие в борьбе за свободу отчизны на фронтах и в тылу в годы войны [ГАУО, ф. 3705, оп. 1, ед. хр. 33, л. 50-51 об.]. В 1947 г. Фахреев Сулейманов в письме от имени стариков с. Татарское Урайкино писал:

"Мы старики... до войны и перед отечественной войны работали в колхозе не покладая рук и старались укреплять мощи колхоза, также одновременно были возможности, нам старикам молиться богу. Мы во время войны постоянно помогали для быстрой победы над врагами человечества. Но после окончания войны местной интеллигенция от нас отобрали всех мечети и не разрешают молиться богу" [ГАУО, ф. 3705, оп. 1, ед. хр. 19, л. 25-25 об.].

С не меньшей очевидностью об исторической награде за служение обществу и государству было сказано в 1983 г. в заявлении мусульман г. Димитровграда, направленном в Совет по делам религиозных культов:

"Мы работаем на производстве, среди нас герои Советского союза, герои труда, неужели мы недостойны получить мечеть?" [ГАУО, ф. 3705, оп. 1, ед. хр. 144, л. 15].

Совокупность аргументов верующих в заявлениях и ходатайствах об открытии мечетей до и после Октябрьской революции принципиально различается. В дореволюционной России в ходатайствах крестьян-мусульман Симбирской губернии в основном указывались религиозно-бытовые мотивы. Верующим не надо было доказывать, зачем нужна вера, мечеть, прибегая к иным нерелигиозным доводам. В советское же время в условиях атеистического государства и общества к религиозно-бытовым моментам добавились иные - общественно-политические, этнические, правовые, патриотические и историко-культурные.

Конечно, очевидные различия в аргументации были обусловлены характером государства в Российской империи и СССР, общественно-политическими условиями существования и функционирования конфессий. Российская империя - типичное конфессионально организованное государство, в котором религия занимала одно из ключевых мест в социальном структурировании общества и организации самосознания. В СССР изначально декларировалась принципиальная несовместимость религии с существующим общественным строем и политическим режимом. Верующим, в том числе мусульманам, в условиях принудительного атеизма приходилось находить новые доводы для отстаивания своего права на свободу вероисповедания и открытие мечетей. Представленный выше широкий спектр аргументов свидетельствует о силе и гибкости ислама и его адептов, способности религии и верующих успешно адаптироваться к жестким, внешним по отношению к себе условиям существования. В связи с этим не случайно ряд аргументов приходилось выстраивать так, чтобы они соответствовали

стр. 85
интересам советского государства, отвечали его определенным идеологическим и внешнеполитическим приоритетам и потребностям.

Нельзя не учитывать и тот факт, что советское государство и верующие по-разному смотрели на место религии в жизни советского общества. Власть неоднократно и последовательно утверждала тезис об искоренении религии и ее несовместимости с идеологией и общественным бытием СССР. Верующие, напротив, вынуждены были не только отстаивать, но и доказывать обратное, раскрывая социально-положительное начало веры и ее необходимость в жизни человека и общества, доказывать, что религия и ее адепты служат на благо общества и государства. Представления мусульман, позиция государства, интерпретируемая верующими, формально-правовая ситуация в стране и реальное положение конфессий были неотъемлемыми компонентами полемики, которую мусульмане вели в своих заявлениях и обращениях об открытии мечетей к власти и государству.

Значимость и появление тех или иных аргументов были связаны с историческими этапами эволюции советского общества и государства, его внутренней политики, с пережитыми событиями. Своеобразными константами на протяжении всей второй половины XX в. были правовые моменты, связанные с обеспечением конституционных прав верующих, и религиозно-бытовые мотивы, вызванные необходимостью удовлетворения культовых потребностей мусульман. В 1940-1950-е гг. в представлениях мусульман Ульяновской области весьма актуальным стал тезис о "социально-исторической награде" верующим в связи с их общей патриотической позицией и лояльностью государству. Вместе с этим была выдвинута идея бесконфликтного, продуктивного функционирования религии в советском обществе. В начале 1980-х гг. появляется аргумент об идеологической значимости постройки мечети для создания позитивного образа СССР перед исламским миром. В конце 1980-х гг. впервые за все время зазвучали мотивы, связанные с обеспечением межэтнического и межконфессионального равноправия в условиях "религиозного возрождения". Подобные мотивы можно связать с наметившейся этнической мобилизацией татарского населения. В это же время актуальным стал тезис о восстановлении исторической справедливости и возвращении ранее отнятых у верующих культовых зданий.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Дело на недействующую мечеть в с. Эчкаюм Ново-Малыклинского района (1946-1950 гг.) // Государственный архив Ульяновской области (далее ГАУО). Ф. 3705, оп. 1, ед. хр. 19.

Документы о передаче старого здания мечети в г. Димитровградс религиозному обществу мусульман (решения, заявления, справки, обращения и т.п.) (1990-1992 гг.) // ГАУО. Ф. 3705, он. I, сд. хр. 177.

Жалобы и заявления верующих (1980 г.) // ГАУО. Ф. 3705, оп. 1, сд. хр. 135.

Жалобы и заявления верующих (1990 г.) // ГАУО. Ф. 3705, оп. 1, сд. хр. 176.

Жалобы и заявления верующих (баптистов и мусульман) (1965 гг.) // ГАУО. Ф. 3705, сд. хр. 73.

Жалобы и заявления верующих мусульман (1955-1956 гг.) // ГАУО. Ф. 3705, оп. 1, сд. хр. 34.

Жалобы и заявления верующих мусульман (1955-1959 гг.) // ГАУО. Ф. 3705, оп. 1, сд. хр. 33.

Жалобы и заявления верующих мусульман (1960-1964 гг.) // ГАУО. Ф. 3705, ед. хр. 45.

Загидуллин И.К. Исламские институты в Российской империи: Мечети в европейской части России и Сибири. Казань, 2007.

Керимов Г.М. Шариат: Закон жити мусульман. Ответы шариата на проблемы современности. СПб., 2010.

Переписка с Советом (1983 г.) // ГАУО. Ф. 3705, оп. 1, сд. хр. 148.

Регистрационное дело мечети в с. Новые Зимницы (1989-1990 гг.) // ГАУО. Ф. 3705, оп. 4, сд. хр. 45.

Регистрационное дело мечети в с. Старый Атлаш (1988-1989 гг.) // ГАУО. Ф. 3705, оп. 4, сд. хр. 31.

Справки и информации о религиозной обстановке в области, представление уполномоченным Совета в обком КПСС облисполком (1982-1985 гг.) // ГАУО. Ф. 3705, оп. 1, сд. хр. 144.

стр. 86

Постоянный адрес данной публикации: