С арабистикой и исламоведением было связано 30 собственно арабо-исламских, 13 тюрко-османских, 10 иранских и 4 кавказских темы, рассматривавшихся на секциях конгресса. Каждой теме было посвящено одно или несколько заседаний секций, на которых было заявлено по 3 - 6 докладов. Впрочем, поскольку некоторые докладчики не приехали, обсуждался лишь один-два доклада. Тем не менее, можно сказать, что и по разнообразию тематики, и по охвату материалов, и по количеству участников арабистика и исламоведение были достойно представлены на конгрессе.

Древняя история арабов до ислама, арабские диалекты, фольклор и литература, культура стран Ближнего Востока и Северной Африки до прихода арабов, изучение Корана, искусство и архитектура стран ислама, классическая и народная (на различных диалектах) арабская поэзия, арабские источники по истории различных (в том числе - немусульманских) религиозных общин, традиционное и современное в произведениях мусульманских писателей, взаимоотношения ислама и государства, противостояние Востока и Запада в стереотипах сознания уроженцев Европы и Ближнего Востока, древние сабейские надписи, арамейские и уйгурские рукописи, суфийский мистицизм, проблемы мусульманской диаспоры и ее аккультурации, конфессиональные общности внутри мира ислама, философия, религиозная мысль и модернизация в мусульманском обществе, мусульманская теология и законодательство - таков неполный перечень тем докладов.

Иногда интересы этой группы востоковедов смыкались с интересами тюркологов и кавказоведов. Например, пять докладов ученых-тюркологов были посвящены периоду пребывания Египта в составе Османской империи, четыре доклада кавказоведов - особенностям социальных связей, наследования, государственной практики и чеканки монет мамлюкскими султанами Египта черкесского происхождения.

В то же время исследователи Кавказа, иранисты и тюркологи осветили темы, связанные со спецификой их интересов. Так, доклады иранистов были посвящены лингвистике, искусствоведению, культурологии, поэзии, религиоведению, источниковедению, философии и науковедению. Особое внимание в них было уделено влиянию Ирана на развитие культурного процесса в Средней Азии, Закавказье, Афганистане, Пакистане и вообще на Ближнем Востоке, начиная с эпохи вхождения Ирана в Арабский халифат и интенсивных переводов с пехлевийского, греческого и индийских языков иранских научных, философских и экономических текстов на арабский язык. Тюркологи и османисты, помимо проблем языка, традиционной культуры, письменности и верований тюркских народов, особенно интересовались различными интерпретациями истории Османской империи, судьбами населявших ее национальных и конфессиональных меньшинств, международными и межкультурными контактами турок, кипрским вопросом и положением женщин.

С тюркологической тематикой перекликались некоторые выступления кавказоведов, например доклад итальянской исследовательницы Г. Улуходжян, "Административное деление Османской Азии по новому армянскому источнику". Впрочем, кавказоведов в не меньшей степени занимали связи Кавказа с Ираном, исламом и арабским миром. Это относится, в частности, к докладам Г. Берадзе (Грузия) - об арабских надписях на печатях имама Шамиля, российских ученых Г. Гамзатова - о национальных традициях арабоязычной письменной культуры в Дагестане и Ш. Юсуповой - о мотивах Корана в дагестанской литературе.

На конгрессе, к сожалению, был оставлен без внимания общеисламский контекст исторических связей Центральной Азии с арабской культурой. Лингвисты и искусствоведы, как, впрочем, и историки, предпочитали рассматривать центральноазиатский регион либо как сам по себе, либо с учетом монгольского (в средние века) и турецкого (в новейшее постсоветское время) влияний. Вместе с тем именно при рассмотрении проблем Центральной Азии столь совершенно разными исследователями, такими как медиевист Д.Д. Васильев (Россия), археолог И. Хорват (США), искусствовед Ш. Тохтабаева (Казахстан) был отмечен многоплановый характер

стр. 136

исторических связей (этнических, политических, культурных) Центральной Азии со всем континентом Евразии, т.е. от степей Монголии до Волги, Кавказа и современной Турции.

Хотелось бы указать на весьма спорное отнесение организаторами конгресса к центральноазиатской проблематике докладов российских ученых И.В. Зайцева (об Астраханском ханстве XV-XVI вв.), А. Р. Вяткина (об эволюции крымских татар в XX в.) и Л. Ф. Недашковского (о золотоордынском городе Укек, располагавшемся южнее современного Саратова). Все перечисленные выше темы, безусловно, следовало отнести к истории России (а такой секции на конгрессе, к сожалению, не было), вернее к проблематике советского Востока и этнических (вернее, этнополитических) проблем СНГ. Отношениям России с Востоком на конгрессе было уделено слишком мало внимания: им было отведено всего два заседания секции "Российские исследования", на которых должны были выступить исключительно представители России - А.В. Акимов (о возможностях сельскохозяйственного экспорта России в Азию), Н.М. Хрящева (о перспективах экономического сотрудничества России и АСЕАН), Г. К. Широков (о проблемах глобализации), Е. Яйленко (о Средней Азии в советской живописи), Э.Н. Комаров (о сравнительных перспективах демократизации в России и Индии).

Секции по арабистике и исламоведению были достаточно разнообразны в тематическом отношении. К сожалению, заседания разных панелей проходили одновременно, что не позволяло следить за дискуссиями в каждом из них. Российская делегация представила по арабистике и исламоведению, не считая уже упомянутых выше, 19 докладов. Фактически их было больше, так как некоторые доклады и сообщения, не прочитанные на конгрессе и не опубликованные в книге тезисов, были представлены в сборнике "Российские востоковеды З6-му Международному конгрессу азиатских и североафриканских исследований", который был распространен российской делегацией на конгрессе. Речь идет, например, о докладах Н.Н. Дьякова "Документы из архива Санкт-Петербурга о проекте последнего путешествия Г.А. Валлина в Аравию", С.М. Иванова "Проблемы вестернизации традиционной османской экономической культуры", Л. В. Федорченко "Характер и значение смешанной экономики" (об экономике Израиля) и "Исследования Палестины и Израиля в России".

На секции арабистики и исламоведения выступила С.В. Прожогина с докладом "Восток на Западе", посвященным судьбе магрибинских иммигрантов во Франции, раздвоению их социокультурного самосознания и отражению его в произведениях постоянно живущих во Франции писателей-магрибинцев. Этот доклад получил высокую оценку вице-директора Института по изучению арабского и мусульманского мира в Экс-ан-Провансе, известного французского специалиста по истории Средиземноморья Д. Панзака. Частично с этим докладом перекликалось сообщение хорватской исследовательницы Р. Чичак- Чанд (Ин-т миграции и этнических исследований, Загреб) "Этничность и ислам в диаспоре", в котором доказывалось, что в Европе вследствие мусульманской иммиграции возникают новые этнические меньшинства. Однако выступление Чичак-Чанд далеко не исчерпывало данную тему, ибо в нем совершенно ничего не говорилось о мусульманах - коренных жителях Европы (албанцах, боснийцах, болгарах), а также - о курдской и иранской иммиграции. На вопрос о роли суфийских орденов в организации мусульманских общин в Европе Чичак- Чанд ответила, что ей об этом ничего не известно. Тем не менее в последнее время английские и американские ученые отмечают усиление роли суфийского братства Накшбандийя и его ветви Хакканийя в среде многомиллионной мусульманской диаспоры, проживающей в Великобритании и США. Вполне возможно, что и другие братства играют сходную роль, ибо их структура, внутренняя дисциплина и порядок функционирования оптимально подходят для сплочения и самоорганизации мусульман в иноконфессиональной и инонациональной среде.

Интересен был доклад Д.В. Микульского о племенах, клановых и межрегиональных отношениях в арабском обществе по описанию Масуди. Автор доклада принял также участие в дискуссии, развернувшейся по теме выступления работающей в Канаде Сити Фатимы "Ислам и модернизация в Индонезии". В ходе этой дискуссии представительница Австралии доказывала, что модернизации в рамках ислама осуществить нельзя, а делегат из Малайзии считала, что можно. Д.В. Микульский довольно удачно прекратил этот спор, указав на то, что реформа русской армии при Иване Грозном учитывала опыт создания янычарского войска Османской империи (а также, добавим от себя, ружейников туфанкчи в Крымском ханстве).

Заслуживают внимания также доклады С.А. Кириллиной - об изменении образа Арабского Востока в отчетах русских путешественников в XIX-начале XX в., М.С. Мейера - об общих

стр. 137

чертах Российской и Османской империй, Е.С. Мелкумян - о Совете сотрудничества арабских государств Персидского залива и его роли в процессах глобализации. Эти доклады вызвали большой интерес, а некоторые из них - оживленное обсуждение, определявшееся во многом различным пониманием одних и тех же проблем, в частности - сугубо западноцентристской интерпретацией и роли России на Востоке, и процессов глобализации как таковых.

Иногда обсуждения возникали лишь вследствие того, что зарубежные востоковеды не знакомы с нашими концепциями по тому или иному вопросу, особенно - когда речь заходила о темах, связанных с Россией. Так, при обсуждении доклада Р.Г. Ланды "Россия и ислам: взаимодействие культур" основные разногласия между докладчиком и задававшими ему вопросы профессорами Иерусалимского университета Я. Ландау и И. Фридманом были вызваны диаметрально противоположным толкованием деятельности известного идеолога движения джадидов в России, просветителя и общественного деятеля Исмаил-бея Гаспринского (Гаспралы). Докладчик исходил из трудов самого Гаспринского, который в них предстает убежденным сторонником русско-мусульманского сближения и сотрудничества, взаимоуважения и взаимопомощи. А возражавшие ему делегаты из Израиля ссылались на мнение широко известного на Западе исламоведа А. Беннигсена, считавшего Гаспринского "прозападным либералом" и "первым идеологом пантюркизма" ¹ . Для них была интересна иная точка зрения и тем более интерпретация многовековых контактов России и ислама как взаимодействия, взаимопонимания и взаимообогащения, а не только лишь непременной борьбы и вражды.

Среди докладов, посвященных арабам и исламу, отметим представленные французами и магрибинцами. Одним из лучших был доклад Д. Панзака "Офицеры османского флота на закате империи (1863 - 1923)". В течение примерно получаса, почти не заглядывая в текст, докладчик, оперируя многочисленными цифрами, схемами и цитатами из источников, сумел очень четко проанализировать эволюцию османского морского офицерства за последние 60 лет существования империи, дать ее периодизацию, особенности и влиявшие на нее основные внутренние и внешние факторы. Считая "отцом реформы флота" султана Абд аль-Азиза (1861 - 1876), Д. Панзак объяснял начатую султаном модернизацию флота "необходимостью противостоять все усиливавшемуся на Черном море русскому флоту", не напомнив при этом, что Россия смогла восстановить свой черноморский флот лишь в 1871 г. (после его ликвидации, согласно Парижскому договору 1856 г., завершившему Крымскую войну). Так что, совершенствование османского флота в 1863 - 1871 гг. было как минимум односторонним и не имело того стимула, о котором говорил Д. Панзак. Но это было, пожалуй, единственным его упущением (к тому же, в последующие десятилетия названный им стимул был налицо). Исследователь исчерпывающе охарактеризовал военный, материальный, социальный, политический, образовательный и международный аспекты эволюции османских офицеров-моряков на рубеже XIX-XX вв., проследив персональную карьеру наиболее выдающихся из них, их региональную и этническую принадлежность, даже жизненный путь после отставки. О политике султанов в целом, не только в области флотоводства, красноречиво говорят такие приведенные в докладе факты, как поголовная принадлежность офицеров османского флота к исламу, как наличие среди них арабов (в основном - из Ливии), албанцев и северокавказских эмигрантов, но полное отсутствие греков и армян, которым не доверяли, несмотря на множество искусных моряков в их среде. Показательно и то, что иностранными инструкторами в османском флоте были только англичане, хотя турецкие офицеры обычно, если и владели иностранным языком, то французским.

Расширенным, хотя и менее ярким вариантом доклада Д. Панзака выглядело выступление исследовательницы из Туниса Одилъ Моро об османских военных реформах XIX в. Кстати, в обсуждении этого доклада Д. Панзак принял активное участие и высказал также немало интересного, в том числе - о том, что германские офицеры и генералы, помогавшие модернизировать османскую армию, общались с ее офицерами в основном по- французски. Весьма оригинальным был доклад профессора университета Ля-РошелиЛ.Метзжера, посвященный исламским учреждениям Сингапура. Л. Метзжер, автор книги об исламе в Малайзии ² , в основном разделяет положения недавно вышедшего в свет труда известного французского знатока ислама Ж. Кепеля об относительном ослаблении исламских режимов в мире (что верно далеко не везде, если обратиться к примерам хотя бы Саудовской Аравии, Ирана, Афганистана, Пакистана и Судана), и об одновременном усилении "независимых" исламских движений, что наблюдается в мире ислама повсеместно, от Марокко до Филиппин ³ . Сосредоточив внимание на Сингапуре, докладчик поставил своей целью показать, что в секулярной стране

стр. 138

"могут быть созданы условия, содействующие расцвету личности в рамках религии по своему выбору". 400 тыс. мусульман города-государства располагают не только 80 мечетями, но и примерно десятком организаций, ведающих их религиозными и социальными вопросами, информацией (на малайском и английском языках), образованием, прессой, пропагандой различных проектов (например исламской экономики), строительством и реставрацией мечетей и медресе (в Сингапуре уже действуют 6 медресе). Метзжер считает положение ислама в Сингапуре образцом не только для соседних с Сингапуром государств (Бруней, Индонезия, Малайзия), но и для Франции, в частности - приветствуя программу строительства мечетей в Страсбурге ⁴ .

Для представителей арабских стран на конгрессе была характерна социоисторическая тематика. Кямиль Филали (Ун-т Константины, Алжир) рассказал о судьбе рода Бен Рамданов, потомков первого бейлербея Алжира Хайраддина Барбароссы. Будучи кулугли (т.е. потомками от смешанных браков пришлых османов с алжирскими женщинами), они на исходе второго века жизни в Алжире дистанцировались от османов, даже сменив суфийское братство Бекташийя, влиятельное на Ближнем Востоке, на местное братство Рахманийя, марабутами (т.е. святыми дервишами) которого они стали. Использование докладчиком множества письменных и устных источников сделало его сообщение чрезвычайно познавательным, а описание исторического контекста судьбы Бен Рамданов позволило также проследить интересный процесс смешения в общем- то неродовитых янычар с алжирскими семействами аристократов-шерифов, возводивших свое происхождение к пророку Мухаммаду.

Абд ар-Рахман Эль-Мудден (Ун-т Рабата, Марокко) посвятил свое сообщение движению эмира Мухаммада Бен Абд аль-Крима аль-Хаттаби, основателя легендарной республики Риф, существовавшей на севере Марокко в 1921 - 1926 гг. Интерес к этой теме ранее проявлялся лишь в СССР известным советским деятелем М.В. Фрунзе в 20-е годы и историком-арабистом Н.С. Луцкой в 50-е годы. Докладчик об этом не сказал, сосредоточив свое внимание на слабой изученности темы в самом Марокко и на вновь открытых источниках, позволяющих дать новую и более полную интерпретацию событий. Эль-Мудден сравнивает героя своего повествования (умершего в эмиграции в Каире в 1963 г.) с "вождями освободительных партизанских войн" и считает его равным по исторической роли Мустафа Кемалю в Турции и Эрнесто Че Геваре в Латинской Америке.

Хайрийя Касмийя (Ун-т Дамаска, Сирия) в своем выступлении основное внимание уделила течениям модернизации на Арабском Востоке в XIX-XX вв., сделав упор на социальных и культурных изменениях в Египте, Сирии, Ливане, Палестине и Ираке как вследствие внутреннего развития, так и внешнего вмешательства, особенно влияния мировых войн. К сожалению, сирийская исследовательница несколько упростила процессы, о которых вела речь, в частности - не увидев никакой разницы между социокультурным развитием Сирии и Ливана рассматриваемого периода. Считая Ливан "западной частью" Биляд аш-Шам (т.е. Великой Сирии), она проигнорировала различия в этноконфессиональной, социальной и исторически сложившейся экономической структуре обеих стран. В завязавшейся дискуссии оппоненты докладчицы (в основном из России и Израиля) делали упор на преобладании в Ливане до середины XIX в. христианского населения и вытекающем из этого факта цивилизационном своеобразии страны.

В целом конгресс в Монреале явился крупным событием в жизни востоковедов мира. По обилию тем и направлений, по количеству участников он превзошел предшествующие ему. В области арабистики и исламоведения его нельзя назвать уж очень значительным этапом, так как не приехали ведущие исследователи, особенно из Великобритании, США и Франции. Однако это не должно умалять значение огромной работы, выполненной конгрессом и заложившей новую основу дальнейших успехов арабистов и исламоведов всего мира.

В заключение хотелось бы отметить и довольно удачный выбор Монреаля как места проведения конгресса. Этот большой современный город не только красив, но и разнообразен по архитектуре и характеру его районов. Этот город говорит по-французски (60% жителей), по-английски (30%) и на многих других языках, ибо почти в его центре расположился колоритный Чайна таун, переполненный китайцами, филиппинцами, тайцами и вьетнамцами. Здесь можно встретить темнокожих афро-американцев и выходцев с Антильских островов. Совершенно неповторимо своеобразие местных кварталов - итальянского, португальского, греческого, еврейского. Здесь встречаются Европа и Азия, Америка и Африка. Здесь постоянно проживают

стр. 139

до 90 тыс. арабов, но их язык не заглушает русский или польский, которые тоже звучат иногда на улицах Монреаля. Так что более удачного места, чем этот город, постоянно впитывающий в себя и синтезирующий разные этносы, языки и культуры, для встречи востоковедов трудно было бы придумать.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ A. Benningsen, C. Lemercier-Quelquejay. L'lslam en Union Sovietique. P., 1968, p. 46.

² L. Metzger. Strategic islamique en Malaisie. 1975 - 1995. P., 1996.

³ G. Kepel. Jihad, expansion et declin de l'islamisme. P., 2000.

⁴ L. Metzger. Le role des institutions islamiques en pays seculier: Ie cas de Singapour. ICANAS. Montreal, 27 aout-2 septembre 2000, p. 2 - 11.

Постоянный адрес данной публикации: